Чак Паланик - Проклятые (Damned)
И все-таки я хочу поехать на Хэллоуин в стильной тачке, а не в какой-то фашистской колымаге со вшами и тифозной вонью, так что я снисхожу до того, чтобы прочитать первую страницу. Там жирными большими буквами – первый признак дилетантства и самовлюбленности – напечатано название сценария:
ИСТОРИЯ МЭДИСОН СПЕНСЕР
Авторство и копирайт – Сатана
Перво-наперво я перечитываю название. Еще раз. Потом смотрю на именной значок, пришпиленный к лацкану его шоферской формы. Это гравировка на серебре, и там действительно написано: Сатана.
Свободной рукой водитель снимает фуражку и показывает два костяных рога, которые торчат сквозь обычные каштановые волосы. Он снимает зеркальные очки и показывает глаза с горизонтальными зрачками, как у козы. Желтые.
Мое сердце… мое сердце мгновенно застревает в горле. Наконец-то! Не задумываясь, я бросаюсь вперед, забыв про сценарий, и обнимаю шофера.
– Так ты хочешь, чтобы я это прочитала? Утыкаюсь лицом в его твидовую форму – твою твидовую форму. Ткань пахнет метаном, серой и бензином. Потом я отступаю назад и, кивая на страницы, спрашиваю:
– Ты написал про меня фильм?
Вот она опять, эта ухмылка, словно он видит меня голой. Словно он знает, о чем я думаю.
– Прочитать это? Моя малышка Мэдди, да ты это прожила. – Сатана качает рогатой головой. – Хотя, если быть точным, «тебя» не существует.
Его руки в крагах раскрывают манускрипт.
– Смотри! – приказывает он. – Здесь каждый миг твоего прошлого! Каждая секунда твоего будущего!
Мэдисон Спенсер, по утверждению Сатаны, не существует. Я не больше чем фиктивная героиня, которую он изобрел тысячи и тысячи лет назад. Я его Ребекка де Винтер. Я его Джен Эйр. Все мысли, которые у меня когда-либо появлялись, вложил в мою голову он. Каждое слово, какое я когда-либо сказала, написал за меня он.
Он дразнит меня своим сценарием, сверкает желтыми глазами:
– У тебя нет свободы воли! Никакой свободы. С начала времен ты делаешь только то, что я задумал!
Мной манипулировали со дня моего рождения, утверждает он, направляли так же изящно, как Элинор Глин располагала героиню на тигровой шкуре для романтической ночи с арабским шейхом. Ход моей жизни управлялся не менее эффективно, чем нажатие на ноутбуке клавиш Ctrl + Alt + Madison. Все мое существование было предопределено, зафиксировано в сценарии, который он протягивает мне для просмотра.
Я отступаю назад, не согласная с этой ерундой. Я отказываюсь в это верить. Но если Сатана говорит правду, то даже мой отказ уже там записан.
Выгибая колючие брови, он самодовольно заявляет:
– Если у тебя есть храбрость и ум, то это потому, что я так захотел. Эти качества – подарок от меня! Я сам потребовал, чтобы Ваал тебе сдался. А твои так называемые «друзья» работают на меня!
Гитлер, Калигула, Иди Амин – он утверждает, что все они мне поддались. Вот почему мое вступление во власть произошло так быстро. Вот почему Арчер подзуживал меня бороться.
Я отказываюсь верить.
– С чего мне тебе верить? Ты… отец ржи! – выпаливаю я.
Сатана запрокидывает голову, сверкает желтыми зубами под оранжевым нёбом и кричит:
– Я Отец Лжи!
Ну и ладно, оговорилась, фыркаю я. И вообще, если он на самом деле отвечает за каждую мою реплику, то сам и запорол эту строчку диалога.
– Это я дал твоей матери известность! Я дал твоему отцу состояние! – ревет он. – Если тебе нужны еще доказательства, слушай!
Он открывает сценарий и читает вслух:
– «Вдруг Мэдисон почувствовала смятение и ужас».
Так и есть. Я действительно чувствую смятение и ужас. Он читает:
– «Мэдисон тревожно оглянулась на приятелей в поисках поддержки».
Я действительно крутила головой, пытаясь высмотреть Бабетт, Паттерсона и Арчера. Но они уже залезли в «линкольн».
И да, я знаю, что такое «паника», «учащенное сердцебиение» и «приступ тревожности», но я не уверена, существую ли я вообще, чтобы все это ощущать. Вместо умной тринадцатилетней толстушки я могу оказаться плодом воображения Сатаны. Пятнами чернил на бумаге. Трудно понять, изменилась сейчас моя реальность или только мое восприятие – но все как будто пошатнулось. Все хорошее безнадежно испорчено.
А ведь в своей занудной манере Леонард пытался меня предостеречь. Возможно, что реальность именно такова, какой он мне ее описывал: Демон = Даймон = Муза или Вдохновение = Мой Создатель.
Вчитываясь в страницы своего сценария, Сатана довольно хмыкает:
– Ты моя лучшая героиня. – Он расплывается в улыбке. – Я так горжусь тобой, Мэдисон! У тебя врожденный дар заманивать души на вечные муки! – Он грустнеет. – Ведь меня все ненавидят. Никто мне не доверяет. – Он смотрит на меня чуть ли не с любовью, в его козлиных глазах дрожат слезы. – Вот почему я создал тебя…
37
Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон, и я тебе не Джен Эйр. Я никакая не Кэтрин Эрншо. А ты? Ты уж точно не писатель. Ты мне не хозяин. Ты просто морочишь мне голову. Если бы кто-то и написал про меня, то это были бы Джуди Блум или Барбара Картленд. У меня есть уверенность в себе, решимость и свобода воли. Во всяком случае, я так думаю…
Я все-таки не стала брать своих штурмовиков и монгольские орды на сбор конфет. Уже не знаю, могу ли я им доверять, завоевала ли я их в честной борьбе. Кроме того, в «линкольн» помещается ограниченная компания, и что бы там ни говорила моя мама, иногда свита слишком велика. В последний момент выяснилось, что я не могу взять с собой усики Гитлера, потому что Тиграстик их слопал. Тогда я решила оставить кота в аду, чтобы он случайно не выкашлял фашистский комок шерсти кому-то на порог. Так и вышло, что от двери к двери ходили только мы: Арчер, Эмили, Леонард, Бабетт, Паттерсон и я. Мертвый «Клуб „Завтрак“».
Правда, я все равно надела пояс короля Этельреда Второго, кинжал Влада Третьего и меч, которым Жиль де Рэ убивал детей. Эмили, нарядившаяся в сказочную принцессу, надела бриллиантовый перстень графини Батори.
Леонард договорился выменивать у всех «сахарную кукурузку».
Сначала мы отправились в город, где раньше жил Арчер, где дома выстроились в линии вдоль улиц, заполненных живыми детьми. Хотя, возможно, некоторые были мертвыми и, как мы, вернулись, чтобы пару часов поностальгировать. Клянусь, на долю секунды мне показалось, что я вижу Джонбенет Рэмси в чечеточных туфельках с блестками; она помахала нам рукой.
Когда толчешься в этой стае юных мародеров и костюмированных хулиганов, как-то не по себе становится от того, что я знаю: часть из них погибнет нетрезвыми за рулем. Маленькие чирлидерши и ангелы заболеют булимией и умрут от голода. Гейши и бабочки выйдут за мужей-алкоголиков, которые забьют их до смерти. Вампиры и матросы просунут шею в петлю, будут заколоты самодельными кинжалами в тюремных бунтах или отравлены медузами во время чудесного отпуска на Большом Барьерном рифе. А везучим супергероям, вурдалакам и ковбоям старость принесет диабет, инфаркты и слабоумие.
На веранде одного кирпичного дома дверь открывает мужчина, и мы хором кричим:
– Конфеты или смерть! – Прямо ему в лицо.
Раздавая нам шоколадные батончики, он восхищается волшебным костюмом Эмили, нарядом Марии Антуанетты на Бабетт, Паттерсоном в роли греческого пехотинца. Когда его глаза останавливаются на мне, мужчина осматривает полосу кондомов «Хелло Китти», обернутых вокруг шеи. Кладя батончик в мою измазанную кровью руку, он говорит:
– Стой, сам догадаюсь… Ты оделась под ту девочку, ну, ту дочку кинозвезды, которую задушил брат-психопат, да?
Рядом со мной стоит Горан в водолазке и берете; он курит пустую трубку. Даже за тяжелыми очками в роговой оправе его черные глаза выглядят обиженно.
Возможно, что Сатана описал этот момент. Или все происходит на самом деле.
– Нет, сэр, – говорю я мужчине. – Я как раз-таки Симона де Бовуар. – Жестом указывая на Горана, я добавляю: – А это, конечно, знаменитый месье Жан-Поль Сартр.
Все равно я в растерянности: я проявила сообразительность и сочувствие – или просто прочитала диалог, в котором дьявол заставил меня умничать?
Мы возвращаемся на улицу. Внезапно Арчер отстает от всех, и я бегу за ним, чтобы вернуть его в общую компанию. Схватившись за черный кожаный рукав, я тяну его за собой, но Арчер продолжает двигаться в противоположном направлении, явно с какой-то целью, уходя от остальных все дальше и дальше. От нашего «Клуба „Завтрак“». Я молча иду за ним; фонарей становится меньше, а потом они вовсе пропадают. Асфальтовый тротуар кончается, потом кончаются дома, и вот мы уже бредем по гравийной обочине пустой темной дороги.
Арчер смотрит на меня и спрашивает:
– Мэдди, ты как?
Он действительно беспокоится или играет роль? Сатана описал нашу прогулку? Я не знаю, поэтому не отвечаю.
Сбоку из теней вырастает чугунная калитка, и Арчер сворачивает в нее. За чугунным забором нас сразу окружают могильные камни. Мы идем по подстриженной траве, слушаем чириканье сверчков. Даже в почти кромешной темноте Арчер ступает уверенно. Я успеваю за ним только потому, что сжимаю рукав его кожаной куртки, и то спотыкаюсь о могильные таблички.
