Дарен Кинг - Жираф Джим
— Если малютка Джимми прекратит плакать. Джим, подержи его. — Я отдаю Джиму малютку Джимми, прямо в руки, ну или в передние ноги, и иду на кухню за щеткой и совком. Потом возвращаюсь в гостиную и счищаю с ковра весь снег. Снег легко счистить, пока он еще снег. Не уберешь его сразу — он растает и превратится в воду.
Воздержанья смотрит на Джима и улыбается.
— Ты умеешь обращаться с детьми, Джим.
Джим молчит, улыбается. Он сидит на диване, баюкая малютку Джимми. Воздержанья тоже сидит на диване, с другого края. Я опять ухожу на кухню, протираю бумажными полотенцами совок и щетку, ставлю их на место, возвращаюсь в гостиную и сажусь на диван между женой и жирафом-призраком.
— Джим замечательно управляется с малюткой Джимми, — говорит мне Воздержанья. — Как только Джим взял его в руки, ну или в передние ноги, он прекратил плакать и заулыбался. Смотри.
Я смотрю на Джима. Он встает, отдает малютку Джимми Воздержанье и садится на место.
— Ты как, работу нашел?
— Нет, пока не нашел. Но меня пригласили на собеседование в трех местах.
Воздержанья вся подается вперед, одной рукой поправляет круглую коричневую подушку у себя за спиной (эта такая специальная подушка для молодых мам) и снова садится, откинувшись на подушку.
— Правда?
— Ага, — говорю я, соображая буквально с ходу. — В одном месте — на должность пилота. Во втором — полицейского. И в третьем месте… э… политика.
Воздержанья смотрит на меня как-то странно.
— Забавно, что все три работы начинаются с буквы «пэ».
— Да. Человеческий разум устроен забавно.
— Могу устроить тебя на работу, Скотт, — говорит Джим.
— На телевидении?
— В кино.
— В кино, — повторяю я, переваривая информацию. — Всегда мечтал работать в кино. Да. Джим, что ты там ешь?
— Шоколадку.
Воздержанья опять подается вперед, смотрит на меня, смотрит на Джима.
— Шоколадку?
— Обожаю шоколад, — говорит Джим, словно размышляя вслух. — У меня там в машине — сто шоколадок.
Воздержанья облизывается.
— Ты тоже купишь мне сто шоколадок, да, Скотт? Когда устроишься на работу.
— Да. Или одну, но большую, — говорю я, смеясь. — Размером в сто маленьких шоколадок.
Где-то с минуту мы все молчим. Никто не произносит ни слова. А потом, через минуту, Воздержанья говорит:
— Мне так хочется, чтобы у меня было сто шоколадок.
— Хочешь — возьми мои, — говорит Джим.
Воздержанья вновь подается вперед.
— Правда?
Джим пожимает плечами.
Воздержанья кладет малютку Джимми в высокотехнологичную супертранспортабельную колыбельку и идет следом за Джимом на улицу, к его машине. Первые десять-пятнадцать секунд я предаюсь релаксации на диване с газетой, после чего сую ноги в свои любимые тапки в виде инопланетных пришельцев, надеваю свою снегостойкую термокуртку и выбегаю во двор.
Джим отпирает багажник своего спортивного кабриолета цвета «синий электрик» электронным дистанционным ключом цвета «синий электрик», открывает багажник, и там, в багажнике, лежит сто шоколадок — аккуратными стопочками по десять штук.
Воздержанья смотрит на шоколадки, облизывается.
— Бери, не стесняйся, — говорит Джим, выгребая целую охапку.
Воздержанья берет шоколадки, сколько помещается в руки, и кладет их в большой мешковатый карман своих мешковатых коричневых брюк. Потом берет еще и кладет, что взяла, во второй карман своих мешковатых коричневых брюк. (Это такие специальные брюки специально для молодых мам.)
Джим глядит на нее, улыбается.
Отбросив всяческое стеснение, Воздержанья перекладывает шоколадки в подол своей длинной коричневой толстовки (специально для кормящих матерей), пока в багажнике не остается вообще ничего, кроме снега, который так и идет и, похоже, не думает прекращаться.
— Набивайте ботинки, — говорит Джим. — Набивайте полные ботинки.
Воздержанья вышла в сандалиях, не в ботинках. На мне — мои тапки в виде инопланетных пришельцев, а Джим вообще не носит ботинок, потому что у него есть копыта, и обувь ему не нужна. Из чего я делаю вывод, что «набивайте ботинки» — это просто такой оборот речи типа развернутого междометия. Джим закрывает багажник, и тут Воздержанья замечает что-то на заднем сиденье. Верх у машины открыт, вся машина засыпана снегом, и эта штука на заднем сиденье тоже засыпана снегом.
— А что там, на заднем сиденье? — спрашивает Воздержанья.
— Где?
— Под снегом.
— А, — говорит Джим. — Я думал, ты спрашиваешь про снег. — Он очищает снег. — Вот. Шоколадка. Большая, размером в сто маленьких.
— А можно я ее тоже возьму?
Джим смотрит на шоколадку, потом — на мою жену, и пожимает плечами.
— Бери, если хочешь.
Когда мистер Пятнистое Лиственное Дыхание сказал, что он может устроить меня на работу в кино, ему бы следовало уточнить, что в его понимании работа в кино — это работа уборщика в кинотеатре.
Я работаю на пару с женщиной из пролетарской семьи, шотландкой по имени Мэгги Магги, и, как и у всех пролетарских шотландских женщин, у нее настоящий шотландский акцент и характерно шотландская речь.
— Берешь енту штуковину и вставляешь сюды, — говорит она мне, вставляя шланг в пылесос. — Потом суешь ентот шнурок вот сюды. — Она включает пылесос в розетку под буфетной стойкой в фойе. — Потом, значиц-ца, жмешь на кнопочку, ну, шобы включилось, и ента… пошел пылесосить. Вот так. — Она включает пылесос и водит шлангом с насадкой по стеклянному ящику для попкорна, подбирая случайные зернышки.
— Как-то оно не особенно гигиенично.
Мэгги Магги пожимает плечами.
— Ну, ента, шобы ты понял, как с ним управляцца.
По окончании уборки фойе мы устраиваем небольшой перерыв на предмет попить чаю, прежде чем приступить к наиболее устрашающей части, а именно — к уборке кинозала. Мэгги Магги достает из кармана передника шоколадную печенюшку и кладет ее передо мной прямо на стол.
Я смотрю на печенюшку, потом — на руки Мэгги Магги.
— У вас грязные руки.
— Я тута работаю тридцать годков, — говорит Мэгги Магги, поднимая свои грязные руки. — Моя мамка работала тута, и ее мамка тоже работала тута. Еще когда тута был просто тьятр.
— И что, вам нравится здесь работать?
Мэгги Магги качает головой.
— Тогда почему вы не уволитесь?
— Я тута работаю тридцать годков, — объясняет она терпеливо. — Моя мамка работала тута, и ее мамка тоже работала тута. Еще когда тута был просто тьятр.
Я размешиваю сахар в чае.
— Мой сынок тоже тута работал. Кассиром. Ну и ента… стал приворовывать, и его, значицца, погнали с работы. Тока он не виноватый, — говорит Мэгги Магги в защиту сына. — Он ента… присел на наркотики, и ему нужна была денешка… ну, шобы их покупать.
— О Господи, — говорю я уныло, размешивая сахар в своем грязном чае.
После работы Джим заезжает за мной на машине. Я еще ни разу не ездил в его машине, впрочем, как и в любом другом спортивном кабриолете цвета «синий электрик» с электрическими дверцами и электронной приборной доской. Идет снег, но крышу Джим не поднимает, потому что иначе его непомерное самолюбие просто не вместится в салон; так что снег падает прямо на нас.
— Откуда у тебя деньги на такую машину, Джим?
— Нравится, да?
— На мой взгляд, слишком яркая. Я бы лично взял серую или стальную. Как космический крейсер.
Джим смеется и качает головой.
Я поправляю очки. С виду все остается таким же, как было, и я поправляю их снова, приводя в первоначальное положение.
— Джим, ты не ответил на мой вопрос.
— Какой вопрос?
— Откуда у тебя деньги на спортивный кабриолет цвета «синий электрик»?
— Мы запускаем новое шоу.
— Новое шоу?
— На Платиновом канале, Спек. Первый выпуск — в эту субботу. Называется «Жираф Джим: Опыт с молоденькими танцовщицами».
Я морщу нос. На него приземляется снежинка. Я опять морщу нос, и снежинка падает.
— А почему «Опыт с молоденькими танцовщицами»?
— Это опыт, — терпеливо объясняет Джим. — С молоденькими танцовщицами.
— Да, но в каком смысле — опыт? Джим явно не понимает, и я поясняю:
— Эти молоденькие танцовщицы, они в каком качестве здесь выступают? Как объект опыта или же как субъект? Ты с ними вместе познаешь что-то на опыте или ты познаешь на опыте их самих? Или же это процесс обоюдный? Или молоденькие танцовщицы просто делятся опытом с телезрителями, а ты выступаешь лишь в роли ведущего?
Джим пожимает плечами. Сразу видно, что на телевидении он — новичок.
— Хотя ладно, все равно я не буду его смотреть.
— Дело хозяйское.
— Во-первых, оно сексистское. Девушек эксплуатируют.
— Только не во время шоу. Если я даже их и эксплуатирую, то уже после шоу. У себя в гримерной.
