Уилл Айткен - Наглядные пособия (Realia)
А если ты не поймешь,
Ты тотчас же меня узнаешь:
Я разозлюсь.
Я обвенчаюсь с бурей,
Чтобы мучить тебя и леденить.
Воздух будет пропитан отчаянием,
Как моя боль.
А если ты все равно забудешь, Мне придется покинуть дождь, И солнце, и стихии, Я в самом деле уйду от тебя, Оставлю нас обоих.
И воздух будет всего-то навсего ветром, Как забвение.
– А что значит эта песня? – спрашивает Оро.
– Если я правильно понял, – вклинивается Кай, – лирическая героиня песни сообщает своему возлюбленному, что если он ее позабудет, она…
– Отрежет ему яйца и слопает их на завтрак.
Оро приходит в дикий восторг, хохочет, бьет себя по коленям. Думает, я шучу. Наконец, слегка успокоившись, говорит:
– Кай, Кей, теперь ваша очередь. И смотрите не подведите.
Одним неуловимым движением близнецы вскакивают на ноги, срывают с себя рубашки, отбрасывают их в стороны. Кланяются комнате в целом, мне, Оро, всем присутствующим, друг другу. И тут Кай, улучив момент, быстро и резко бьет Кея по лицу. Кей отлетает назад, в последний момент делает обратное сальто и встает на ноги. Еще раз кланяется и, размахнувшись левой ногой, изо всех сил вмачивает Каю в челюсть. Кай в прыжке через голову перелетает через стол, отбрасывает коньки, перекатывается и встает передо мною, широко ухмыляясь.
– Охрененно классно. Как вы это делаете?
– Кай и Кей – лучшие каскадеры во всем… – Оро считает на миниатюрных пальчиках, – во всем Токио, Гонконге и Тайбэе. Они и в моем новом фильме про самураев участвуют.
– Луиза, пожалуйста. – Кай протягивает руки и помогает мне подняться на ноги. – Мы тебе покажем парочку простых трюков.
Лишь на третьем – причем Кай атакует меня справа, Кей слева, а я в последний момент отхожу в сторону и выкручиваю им запястья, так что они, описав грациозную дугу, перелетают через мои плечи и, совершив двойное сальто, приземляются на пол – я теряю равновесие (отход назад – это так сложно!), проламываю ширмы-сёдзи и, опрокинувшись на спину, приземляюсь на веранду. Кай и Кей вываливаются следом за мною, за ними по пятам поспешают Оро и остальные. Они помогают мне подняться на ноги – и тут внезапная вспышка молнии озаряет веранду, и расщепленное дерево, и изодранную рисовую бумагу.
Оро оборачивается: глаза настороженно расширены.
– Все в дом, – кричит он, – быстро-быстро.
– Это просто гроза, – пытаюсь сказать я, но Оро зажимает мне рот рукой, и они втаскивают меня обратно в дом.
Оро смотрит мне в глаза.
– Ты кому-нибудь говорила, что я здесь буду? Я качаю головой.
– Может, кто-то из моих учениц. Они такие любопытные… – Мысленно беру на заметку придушить Кеико, как только увижу.
– Может, и так, – отвечает Оро. – Может, и нет.
– А что такое?
– Может, у нас большие проблемы. Может, в кустах за стеной журналисты. Отвратительно.
– А с какой бы стати?.. – начинаю я и тут вспоминаю, кто он, вспоминаю, как тысячи поклонников смотрели на нас снизу вверх, пока осакский ресторан медленно вращался вокруг своей оси. Все, что Оро делает, представляет самый живой интерес для миллионов и миллионов людей. Что кажется мне, гм-м, своеобразным. Я принимаюсь хохотать.
Оро глядит на меня.
– Не смешно.
– Знаю. – Я подавляю смех. – Печеньем объелась.
– А можно, – Оро разводит руки, включая и своих друзей, – мы останемся на ночь, пожалуйста?
– Конечно. – У меня есть два футона и три стеганых одеяла в узоре из розочек или как бы уж эти стеганые штуки ни назывались. Одним из одеял завешиваем дырку в ширмах-сёдзи. Оро включает лампу котацу на полную мощность, так что алый отсвет заливает всю комнату. Раскладываем футоны рядышком, я ложусь в середину, Стив, этакий монолитный калорифер, с одной стороны от меня, Оро – с другой. Кай и Кей – «на форзаце», Нагиса и Масахиро сворачиваются калачиком у нас в ногах, а бедро Ясудзиро заменяет нам подушку.
Но вот наконец все устроились; кожаные куртки и свитеры свалили поверх тонких одеял. Меня опять разбирает смех.
– Что не так, Луиза? – спрашивает Оро.
Но я слишком устала, чтобы объяснять ему про Белоснежку и семь гномов.
16 Прочь
Сегодня что-то пасмурно. Туман просачивается в долину и затягивает небо. Оро с мальчиками свалили только в седьмом часу, и то с самыми что ни на есть мелодраматичными предосторожностями. За пятнадцать минут до отбытия два «лендровера» с ревом проехались взад-вперед по «подсобной дороге», параллельной ограде, – «обеспечивая коридор безопасности», как выразился Кай. За каждой второй елкой затаились парни с «уоки-токи»; впрочем, папарацци давно сбежали, оставив только пустые коробки из-под пленки, обертки из-под «мосбур-геров» да посуду из-под дешевого виски. К тому времени как мальчики убрались, я решила махнуть рукой на завтрак и улеглась обратно в постель – подумала, подремлю часок до начала занятий.
Урок, что называется, провалился с треском. Кеико дулась – я, видите ли, не уделяла ей достаточно внимания. Мичико попыталась сымпровизировать любовную песню для нашего шоу, но на первом же припеве Норико расхохоталась, а Мичико расплакалась. Я отпустила девочек пораньше, что мадам Ватанабе, разумеется, не преминула взять на заметку. После ленча – всей из себя маслянистой рыбины, распластанной поверх горки вчерашнего риса – я отправилась в дальний конец комплекса в дизайн-студию «Изящное речение», на встречу с миссис Янаги из костюмерной и мистером Сасаки, заместителем директора по декорациям и реквизиту.
Миссис Янаги – пухленькая, как ананас, с медного цвета шевелюрой, что торчит во все стороны из-под прихотливой комбинации разноцветных шарфов. Невзирая на расплывчатость моего описания, она тут же схватывает, чего мне надо.
– Ага, только черный и белый, – подтверждает она. – Никто не цветочный нигде.
– И много светотени, – добавляю я.
– Что есть? – Ее нарумяненные щеки раздуваются от сосредоточенности.
– Моделирование цвета и света – не только черный и белый, но все оттенки серого между ними. Как в старых фильмах. Ну, знаете, в фильме черный цвет выглядит как эбеновое дерево или оникс, но порою по текстуре напоминает шерсть или древесный уголь? А белый цвет зачастую кажется серебристым или как слоновая кость, а порою он как мел или шелковистый как холодные сливки.
Она энергично кивает, керамические сережки-«пингвинчики» раскачиваются вовсю.
– Вы хотеть как старый фильма «Парамаунт»?
– Я думала, может, что-нибудь посовременнее. Скорее как французские фильмы шестидесятых.
Миссис Янаги царапает что-то в маленьком блокноте, поднимает глаза.
– Очень экспериментно, Луиза.
– К этому я и стремлюсь.
– Не совсем стиль «Чистые сердец», – предполагает она, сдержанно улыбаясь.
– Именно.
– Приятный разнообразий. Много ночей видеть пастелевый кошмары.
Огромная мастерская с высокими потолками, где изготавливают декорации, этажом ниже костюмерной миссис Янаги. О встрече было условлено заранее, хотя поначалу мистера Сасаки на месте нет. Ассистенты в белых перчатках и подмастерья в фартуках бегают туда-сюда по длинной комнате, выкликая его имя. Вот он обнаружен – скорчившись за макетом Тадж-Махала с нарушенной перспективой, потягивает чай сквозь шафранно-желтые зубы, – но по-прежнему недоступен. Пусть гайдзинская втируша ждет-пождет, а он пока неспешно чайком побалуется. Наконец он вроде бы освободился – прокашливается и отхаркивается на бетонный пол, – однако оказывается ужасно несговорчивым.
Во-первых, ни о каких декорациях речи вообще идти не может, сообщает переводчик в перчатках из свиной кожи до локтя.
– Отчего же, мистер Сасаки?
Сасаки-сан сердито супится на меня: того и гляди плюнет снова. Вместо того бормочет что-то ассистенту на ухо.
– Нет бюджета для гайдзинского проекта, – сообщает ассистент. – Нет бюджетного кода, нет номера утверждения.
Даю залп из самой своей мощной пушки.
– Аракава-сан сказал, я могу получить все, что мне понадобится, в разумных пределах, конечно.
На то, чтобы втолковать это мистеру Сасаки, ассистенту требуется не одна минута и не две. Мистер Сасаки отвечает гортанным восклицанием и фразой: «Аракава-сан».
Вижу, мы слегка продвинулись. На соседний чертежный стол выкладываю наспех сделанные наброски нужных мне декораций: современный гостиничный номер с большими прямоугольными окнами с зеркальными стеклами, вид на улицу в круговерти неоновых огней, интерьер ночного клуба под названием «Оазис».
Мистер Сасаки скользит по ним презрительным взглядом и тупым карандашом выправляет полустертые линии на изображении ночного клуба, бормоча что-то себе под нос. Мне удается расслышать одно-единственное вразумительное слово: «Шоу-бизнес».
Ассистент поворачивается ко мне, в глазах его – неизбывная печаль от необходимости произносить слова столь устрашающие:
