Виктор Пелевин - Бэтман Аполло
— Что это за ССАТ? — спросил я.
— Специально такое неблагозвучие, — сказал Кедаев. — Чтоб мы ощутили свое интеллектуальное превосходство и посмеялись. Наверняка входит в счет. Их название — «Семь Сатори». Они очень гордятся тем, что у них самый дорогой суши-ресторан в мире. И берут за это дополнительную плату — особенно с нашего брата олигарха. Чтобы уж точно не ошибиться, что ресторан самый дорогой, ха-ха…
Носилки поставили на гравий напротив нашего столика. Гейши и прислужники сдвинули в сторону черный рыбий бок, совершили ряд замысловатых танцевальных движений, и между мной и Кедаевым начала расти сложная конструкция из лаковых коробочек, тарелок, соусниц и чашек.
Одна из прислуживающих гейш поклонилась и спросила Кедаева:
— Доворен ри поверитерь?
— Видите, — сказал Кедаев, даже не глядя в ее сторону, — и акцент у них японский. Чтоб не думали, что казашек набрали.
Гейша еще раз поклонилась.
— Поверитерь не хочет посрушать фрейту?
— Нет, — наконец отозвался Кедаев. — У повелителя серьезный разговор, так что лучше бы вам всем побыстрее удалиться.
Эти слова сразу прервали церемониальный танец, который совершала вокруг нас японская делегация. Через несколько секунд процессия с носилками поплыла назад — только теперь подметальщики пристроились к ней с другой стороны. И вскоре их метлы уничтожили все следы.
— Вот так и от нас ничего не останется, — вздохнул Кедаев. — All we are is dust in the wind…[15]
— Ну-ну, — сказал я. — Без вредных обобщений.
— Простите великодушно, я все время забываю. Это ведь только вторая наша встреча.
Кедаев снял очки, протер их и водрузил на место. Теперь они отсвечивали зелеными бликами еще сильнее.
— Все формальности, насколько я понимаю, улажены, — сказал он. — Извините, что это заняло столько времени, но быстрее перевести такую сумму в нашем мире невозможно.
— Я не занимаюсь финансовым аспектом, — ответил я сухо. — Я отвечаю за транспортировку.
— Да. Я понимаю. Но об этом мне трудно говорить. Даже со своим будущим провожатым…
— Не волнуйтесь, — сказал я. — Не вы первый, не вы и последний. Все будет хорошо…
— Очень надеюсь. Но я хотел бы понять — как это будет происходить?
Я пожал плечами.
— Мы уже обсуждали. Но я могу напомнить. Это немного похоже на перемотку катушки с пленкой. Только тут очень ответственная перемотка, потому что пленка — это вы. И судьба всей катушки зависит от того, на каком кадре она остановится. Мы перематываем ее в такое положение, где ей ничего не будет угрожать. Оттуда со временем появится росток новой жизни.
— Звучит просто.
— Просто, — согласился я.
— Перематывать меня будете вы?
— Нет, вы будете разматываться сами. Каждый после смерти разматывается сам, и почти все рвутся. Я нужен для того, чтобы этого не произошло. Я буду вас страховать — и помогать в критические моменты. Если все будет идти нормально, я не буду вмешиваться. Иногда вы даже будете про меня забывать. Так и должно быть — иначе вам трудно будет размотаться.
— Как и когда именно вы будете помогать?
Я улыбнулся.
— Секунда за секундой. Все будет зависеть от происходящего. Ваша эмоционально заряженная память создаст некое пространство, в котором окажемся мы оба. Это пространство будет все время меняться. Оно зависит от… э-э-э…
— Кармы? — подсказал Кедаев.
— В конечном счете да. Но в практическом смысле — от случайного набора воспоминаний и ассоциаций, которые окажутся на поверхности. Если я все время буду оставаться рядом с вами, я смогу скорректировать ваши видения таким образом, чтобы ткань вашей субъективной реальности не порвалась.
— А куда мы будем двигаться?
— К центру вашей анимограммы, — сказал я.
— Не понимаю.
— Думайте об этом так. У шара много точек на поверхности, и мы можем начать путешествие из любой. Но центр у шара только один, и чем мы к нему ближе, тем меньше в происходящем случайного и больше закономерного. Мы перематываем вас не на хронологическое начало вашей жизни. Мы перематываем вас на ее центр.
— А что это будет?
— Не знаю, — сказал я. — У всех по-разному. Каждый раз сам удивляюсь.
— Что я при этом буду чувствовать?
— Я знаю только, что при этом буду чувствовать я.
— Будет больно?
— Если судить по моим предыдущим клиентам, — сказал я, — ничего экстраординарного не случится. Считайте это несколько экзотическим переездом из одного места в другое. Определенный стресс, конечно, есть…
— На что это больше всего похоже?
Я пожал плечами.
— На путешествие к центру Земли. Если будут шорткаты, все пройдет быстро. Буквально за пару часов. А у обычного человека уходит дней сорок. И не всякий, знаете ли, доезжает.
— А я доеду?
— Как и все остальное во вселенной, — ответил я, — это вопрос вероятности. Если вы будете неукоснительно выполнять мои распоряжения, мы сведем риск к минимуму. Самое главное, не убегайте от меня. Не создавайте между нами никаких преград.
— Я постараюсь, — сказал Кедаев. — Как все начнется?
— Вы не будете помнить, что умерли, — ответил я. — Вы встретитесь со мной. Я напомню вам в двух словах, что происходит, и подам условный знак, что путешествие началось. В этот момент возможна сильная реакция страха. Изо всех сил постарайтесь удержать себя в руках.
Кедаев кивнул.
Это был странный кивок. Скорее половина кивка. Его подбородок добрался до нижней точки траектории, и в ней, видимо, что-то пришло ему в голову — его лицо замерло. А потом медленно поехало вверх, постепенно становясь белым.
— Повторяю, — сказал я. — Изо всех сил старайтесь держать себя в руках. Помните, что ваши страхи и надежды начнут материализовываться. Чем быстрее вы прекратите проецировать их в нашу совместную реальность, тем скорее мы окажемся в безопасности. Как только я дам вам знак, о котором мы условились, путешествие начнется.
— Что за знак? — тихо проговорил Кедаев.
— Два хлопка по левому плечу, — сказал я.
С этими словами я перегнулся через стол и два раза хлопнул его по плечу.
— Я помню, — прошептал Кедаев. — Мы это уже обсуждали. Да?
— Да, — подтвердил я.
— Это значит… Все уже произошло?
Я кивнул.
Он с силой зажмурился, словно пытаясь раздавить своими веками что-то невыносимое.
— А я готов? — спросил он.
— Нет никакого способа подготовиться к этому. Мужайтесь.
Сказать «мужайтесь» — лучший способ напугать клиента. Но лучше выдоить все его страхи сразу.
Кедаев вдруг дернулся на месте.
— Мне кажется, меня кто-то держит за ноги…
Я вскочил и перевернул стол.
Кедаева за ноги действительно держали две огромных серых руки — словно из сухого растрескавшегося дерева. Под ними был зыбучий песок. Детские киноужасы, подумал я. А потом заметил на одной из рук часы. На правой. Все стало ясно.
Кедаев жалобно поглядел на меня и за несколько секунд ушел в песок с головой. Я прыгнул в оставленную им серую воронку, провалился вниз и приземлился на твердую поверхность. После этого я закрыл глаза и открыл их снова.
Вокруг был коридор загородного дома, убранный с пошловатой роскошью. За окном шел снег. Кедаев как раз входил в высокую белую дверь с золотыми разводами — увидев меня, он облегченно вздохнул. Я шагнул вслед за ним.
В комнате, где мы оказались, было темно. Я знал, что так делают на тайных переговорах иногда гасят свет, чтобы не было возможности заснять происходящее. Но здесь секретность довели до сюрреализма — каждый из сидящих за круглым столом был скрыт черным матерчатым экраном, похожим на огромную фехтовальную маску. Этот экран освещался крохотным красным огоньком — а сидящий за ним не был различим совсем. Казалось, за столом собрались какие-то овальные марсиане.
— А вот и пи-пи-пи, — услышал я низкий мужской голос, измененный электроникой до полной анонимности.
Здесь нельзя было даже записать настоящие голоса — а имена забибикивали, как мат на телевидении. Мне стало интересно, с чем связаны такие предосторожности.
— У меня всего пять минут, — ответил таким же точно голосом Кедаев, уже скрывшийся за одной из масок. — Поэтому сразу к делу. Я не участвую.
— А я вам рассказывал, пацаны, — сказал другой электронный голос, — я в одном отеле видел табличку в лифте. На ней такая эмблема — типа кружочек, а в нем гора. Написано — «17 persons, 1160 kg». И подписано красным, типа как кровью — «Schindler».
— А к чему ты это говоришь? — поинтересовался Кедаев.
— Можешь не попасть в список Шиндлера, — ответил электронный голос. — Там будут только те, кто платил.
За столом раздался невыразительный электронный смех.
— Мы уже двадцать лет не пацаны, — буркнул Кедаев.
— Опять ты не в курсе. Это в ложе «Великий Восток» сделали специальный градус для нобилей из России. «Шотландский пацан». Примерно как «Шотландский мастер», только с национальной спецификой.
