Чак Паланик - Уцелевший
— Так что я знаю, что тебе нужно чудо, чтобы явить его по телевизору.
Что мне нужно, так это хорошее предсказание.
— Я для этого и пришла, — говорит она и достает из своей большой сумки толстый ежедневник. — Тебе на какой день предсказывать?
Я говорю: на любой день на следующей неделе.
— Как насчет крупной автомобильной аварии? — говорит она, листая свой ежедневник.
Я говорю: сколько машин?
Она говорит:
— Шестнадцать. Десять человек скончались на месте. Восемь тяжело ранены.
А есть что-нибудь более броское?
— Пожар в казино в Лас-Вегасе, — говорит она. — Полуголые танцовщицы в головных уборах из перьев, перья горят, и тому подобное.
Есть погибшие?
— Нет. Незначительные ожоги. Хотя многие госпитализированы. Отравление дымом.
А что-нибудь помасштабней?
— Взрыв в солярии.
Что-нибудь более волнующее?
— Бешеная собака в городском парке.
Как-то мелко и скучно.
— Авария в метро.
Я сейчас просто засну от скуки.
— Активист движения в защиту животных попытается взорвать себя в Париже.
Не пойдет.
— Затонет нефтяной танкер.
Кого сейчас это интересует?
— Выкидыш у одной кинозвезды.
Замечательно, говорю я. Когда окажется, что я был прав, меня посчитают чудовищем.
Фертилити листает свой дневник.
— Плохо, что сейчас лето, — говорит она. — Выбор не самый богатый. В смысле, бед и несчастий.
Я говорю: поищи, пожалуйста.
— Самка гигантской панды в Национальном зоопарке подхватит венерическую болезнь от самца, когда их будут скрещивать.
Такого я по телевизору не скажу.
— Как насчет вспышки туберкулеза?
Я нарочито зеваю.
— Снайпер на скоростном шоссе?
Снова зеваю.
— Нападение акулы?
А ничего поприличнее не осталось?
— Лошадь сломает ногу на скачках?
— Маньяк изрежет картину в Лувре?
— Грыжа у премьер-министра?
— Упавший метеорит?
— Зараженная мороженая индейка?
— Лесной пожар?
Я говорю: нет. Не то.
Слишком грустно.
Слишком претенциозно.
Слишком политично.
Слишком сложно, не все поймут.
Слишком грубо.
Непривлекательно.
— Истечение лавы? — говорит Фертилити.
Слишком медленно. Недраматично.
Проблема в том, что люди испорчены фильмами-катастрофами. Они слишком многого ждут от природы.
Официантка приносит жареного цыпленка и мое лимонное безе и подливает нам кофе. Потом улыбается нам и уходит умирать дальше.
Фертилити листает свой дневник.
Вишневый пирог бурлит у меня в желудке. За окнами — город Спокейн. Внутри работают кондиционеры. Если здесь есть система, я ее что-то не вижу.
Фертилити Холлис говорит:
— А как насчет пчел-убийц?
Я говорю: где?
— В Далласе, штат Техас.
Когда?
— В следующее воскресенье, утром, в восемь десять. Сколько пчел? Много?
— Несколько миллиардов.
Я говорю: замечательно.
То что нужно.
Фертилити вздыхает и принимается за своего цыпленка.
— Я так и знала, что ты это выберешь.
22
Несколько миллионов пчел-убийц налетели на Даллас, штат Техас, в воскресенье, в восемь десять утра, точно по расписанию. Несмотря на то удручающее обстоятельство, что зрительский рейтинг на моем полуминутном включении составил жалкие пятнадцать процентов.
На следующей неделе мне дают уже минуту эфирного времени, и кое-какие солидные конгломераты, фармацевтические, автомобилестроительные, табачные и нефтяные чуть ли не в очередь выстраиваются — в качестве вероятных спонсоров, если я выдам еще более масштабное предсказание.
Страховые компании проявляют живой интерес, но совсем не по тем причинам.
Вся неделя до следующего эфира проходит в разъездах по Флориде. Джексонвиль — Тампа — Орландо — Майами. Ежевечерние выступления. Крестовый поход чудес Тендера Бренсона. По чуду за вечер.
Моя «Минута чудес», как это хочет назвать агент. Подготовить ее — раз плюнуть. Ты сидишь перед камерой, весь красиво причесанный, с галстуком на шее, изображаешь безрадостный вид и говоришь в объектив:
Завтра на Ипсвич-Пойнт рухнет маяк.
На следующей неделе в Маннингтоне, на Аляске, обвалится ледник и опрокинет круизное судно, подошедшее слишком близко.
Еще через неделю в Чикаго, Такоме и Грин-Бей появятся мыши — переносчики смертельного вируса.
Эго похоже на новостные телерепортажи, только о будущем.
Вот как мне видится производство программы: Фертилити выдает мне за раз пару дюжин предсказаний, и я записываю свои «Минуты чудес» на месяц вперед. А еще через год я снова начну выступать перед публикой, как говорится, живьем, рекламировать продукцию, давать автографы на книгах. Может, займусь консалтингом. Или буду играть яркие эпизодические роли в кино- и телепостановках — в качестве специально приглашенной знаменитости.
Только не спрашивайте когда, потому что я точно не помню, но где-то в процессе я совершенно забыл о своем намерении покончить с собой. Просто вылетело из головы.
Если бы мой представитель по связям с общественностью поставил в моем расписании «самоубийство», я был бы мертв. В четверг в семь вечера — выпить средство для прочистки труб. Без проблем. Но все эти пчелы-убийцы, и ни минуты свободного времени, и вечный стресс из-за страха, что однажды Фертилити не появится. И мне никак не удается побыть одному, рядом всегда кто-то есть. Команда не отпускает меня ни на шаг, представитель по связям с общественностью, планировщики, личный тренер по фитнесу, ортодонт, дерматолог, диетолог.
Пчелы-убийцы оказались не столь эффективны, как можно было бы предположить. Они никого не убили, но зато привлекли всеобщее внимание. Теперь мне нужен выход «на бис».
Завал в шахте.
Трибуна обрушилась на стадионе.
Поезд сошел с рельсов.
Я бываю один, только когда я сижу на толчке, но и при этом кто-нибудь обязательно ждет под дверью.
Фертилити пропала.
Почти во всех общественных туалетах в стенах между кабинками проковыряны дырки. В деревянных перегородках в дюйм толщиной. Дырки, проковырянные ногтями. Разумеется, не за раз. За несколько дней или даже за несколько месяцев. Намеки на эти дырки есть даже на мраморных, даже на стальных стенах. Как будто кто-то пытается выбраться из тюрьмы. Дырки совсем небольшие, но через них можно поговорить. Можно в них заглянуть. Просунуть палец, или язык, иди пенис — выбраться только частично. По кусочку за раз.
Их называют «счастливыми дырками».
Все равно что найти золотую жилу.
Найти своей маленькое счастье.
Я в мужском туалете в аэропорту Майами, и счастливая дырка как раз у меня под локтем, а вокруг нее — надписи, сделанные людьми, что сидели тут до меня.
Здесь был Джон М 3/14/64.
Здесь был Карл Б 8 янв. 1976.
Эпитафии.
Если надписи недавние. Есть — совсем-совсем старые, но процарапанные так глубоко, что они до сих пор проступают из-под слоев краски.
Это — тени, оставшиеся от тысячи мгновений, тени от тысячи настроений, желаний и жгучих потребностей. Тени людей, которые были здесь раньше и которых теперь здесь нет. Они прошли мимо и оставили след от себя. На стене. Это то, что психолог назвала бы документальными первоисточниками.
История недопустимого.
Буду здесь вечером, отсосу задаром. Суббота, 18 июня, 1973.
Все это нацарапано на стене.
Слова без картинок. Секс без имен. Картинки без слов. Обнаженная женщина нацарапана на стене, ее длинные ноги раздвинуты широко-широко. У нее пышная грудь, летящие длинные волосы и нет лица.
Рядом с ее волосатым влагалищем — пенис без тела, отрезанный член размером с целого человека, фонтанирует каплями спермы.
Рай, написано рядом, это бесплатный буфет, где берешь себе столько пизды, сколько хочешь.
Рай — это когда тебя пялят в задницу.
Иди на хуй, пидор.
Здесь был.
Отсоси, бля.
Уже.
Я слышу какие-то голоса где-то рядом, как фон, и вдруг настоящий голос, женский голос шепчет:
— Тебе нужно очередное несчастье, да?
Голос идет из дырки в стене, я смотрю туда, но ничего не вижу. Только накрашенные губы. Красные губы, белые зубы, промельк влажного языка. Губы вылепливают слова:
— Я знала, что ты будешь здесь. Я все знаю.
Фертилити.
Теперь вместо губ — глаз. Серый глаз, подведенный карандашом и голубыми тенями. Моргающие ресницы густо накрашены тушью. Зрачок как будто пульсирует: то расширяется, то сужается в точку. Потом опять появляются губы. Они говорят:
— И не волнуйся, у нас много времени. Твой рейс задержат на пару часов.
На стене рядом с губами написано: отсасываю и глотаю.
Там написано: я хотел просто ее любить, но она не дала мне шанса.
Там есть даже стихотворение, которое начинается так: «Любовь — тепло у тебя внутри…» — а все остальное затерто спермой.
