Уилл Айткен - Наглядные пособия
— Пожалуй, он значительно больше прославился своей мускулатурой, — поясняет Кай, — нежели талантами трагика.
— …Будучи, — подхватывает Кей, — «Мистером Америка», «Мистером Мир» и «Мистером Вселенная», прежде чем в начале пятидесятых перебраться в Италию, где его ожидала слава международной звезды.
Стив шепчет что-то на ухо Кею. Кей шепчет на ухо Каю, Кай обращается ко мне:
— Стив, находя, что в вашем обиталище температура воздуха несколько повышена, испрашивает вашего разрешения снять рубашку.
— Чувствуй себя как дома, Стив. Мы с Оро вечно воюем за котацу.
Кай кивает Кею, тот пихает в бок Стива, тот сбрасывает чесучовую рубашку, и взглядам открывается торс, который хотя и кажется непропорциональным по отношению к остальному телу — в ширину он почти таков же, как сам Стив в высоту, — тем не менее смотрится весьма впечатляюще — этакий монолитище.
— Может, нам заодно и котацу отключить? — спрашиваю я у Кая.
— Здесь решать только вам, Луиза.
— Стива ведь не нужно ежечасно поливать маслом или что-нибудь в этом духе?
Наконец-то на скульптурных губах Кая промелькивает некая тень улыбки.
— Стив стремится лишь ко всеобщему восхищению. Помимо этого, он особой заботы не требует. Что до меня, я вовсе не нахожу, что здесь чрезмерно тепло.
Входит Оро, лицо его раскраснелось, сам завернут в юката, ту самую, что я слямзила из «Акасака Перл». Он пересекает комнату, чтобы поздороваться с друзьями, юката волочится по татами, точно тихо шипящая змея.
Всех заново представляют друг другу, следует новый обмен поклонами, затем Стив всех и каждого, включая и меня, хлопает по плечу и крепко, по-медвежьи, обнимает; его обнаженный торс излучает больше тепла, чем лампа котацу.
Чувствую, что надо бы войти в роль хлопотливой японской хозяйки, изъясняться писклявым шепелявым голосочком, щебетать, хихикать, тошнотворно угодничать, ну да тут мне Оро сто очков вперед даст: одной рукой он откупоривает сакэ, другой обдирает целлофан с коробок с суши и при этом любезно тараторит, не умолкая. Нагиса — или, может, Ясудзиро? — предлагает мне плоское блюдо с печеньем с шоколадной крошкой — по крайней мере так оно выглядит.
— Это что такое? — спрашиваю я, беря печенюшку.
Ясудзиро — или все-таки Нагиса? — торопливо совещается с Каем и Кеем. Наконец Кай поворачивается ко мне:
— Печенье с шоколадной крошкой по совершенно уникальному рецепту Ясудзиро. Вместо шоколадной крошки он использует грибы. Постарайтесь не съесть слишком много.
Мне не терпится показать, что я за «молоток». Хватаю печенье, жадно в него вгрызаюсь. Вязкое, так сразу не прожуешь — прямо как я люблю, а кусочки грибов довольно безвкусные. Прежде чем Ясудзиро уносит блюдо, цапаю еще парочку.
— Э, Луиза, — мнется Кай, стараясь не смотреть на печенья у меня в горсти.
— Что такое?
— Она большая девочка, — успокаивает Оро и протягивает Каю два шампура с куриным шашлыком.
Кай низко кланяется, признавая эту самоочевидную истину, и шпагоглотателем набрасывается на куриный шашлык. Кто-то протягивает мне кружку с теплым сакэ — запить печенья. В уголке кто-то другой запихивает кассету в мой видак: Мойра Ширер стоит на пуантах, рыжие волосы искрятся в свете прожектора.
— Это знаменитый фильм «Красные башмачки»[103], — объясняет Кай. — Любимый фильм Нагисы. Вы его знаете?
Явно не так хорошо, как Нагиса; он повторяет дословно все до одной реплики вместе с актерами.
— Нагиса, тебе всегда нравился этот фильм?
— Извинять, — кланяется он, — моя не говорить англиськи. «Ты никогда не снимешь этих башмачков. Ты будешь танцевать, пока не умрешь!»
Далее следует лакуна в вечеринке, в результате пробела в моем сознании; когда же я вновь поворачиваюсь к столу, всевозможные тарелки и коробки вылизаны дочиста, бутылки с сакэ пусты, и кто-то уже откупорил обе бутылки с коньяком. На усыпанном крошками блюде красуется одно-единственное печеньице. Знаю, что утром бедра мои об этом пожалеют, но удержаться не в силах.
В какой-то момент Кай выскальзывает из комнаты и возвращается с восьмиугольным кожаным футляром. Он ставит футляр на пол перед Оро, тот хлопает в ладоши и говорит: «Черепаха!»
Затем расстегивает футляр и осторожно извлекает на свет блестящий черепаший панцирь. Долго возится, скрупулезно подтягивая струны, берет бравурный журчащий аккорд, призывая нас всех ко вниманию. Это не так-то просто: Нагиса устроил покадровый просмотр грандиозного Мойра-Ширеровского финала с падением через балюстраду, а Стив разоблачился до раковины из тонкой золотой пластинки, умастил мышцы детским маслом и принимает в углу эффектные позы на радость Ясудзиро с Масахиро. Оро снова ударяет по струнам, на сей раз резче, и все застывают. Нагисо выключает звук в телевизоре, Мойра летит в отточенном прыжке.
Оро произносит учтивую речь, щедро мешая японский и английский, и умудряется всех нас оставить в недоумении. Из того, что я поняла, та песня, что он собирается спеть, либо обо мне, либо для меня. Как только дело доходит до припева, становится ясно, что верно последнее: эти ребята знают песню не хуже, чем Нагиса наловчился синхронизировать движения губ с фонограммой «Красных башмачков». Каждый стих в песне звучит жалостно и печально — покажите мне японскую балладу, в которой все иначе, — но в хоровом припеве слышится неспешная раскатистость. Мальчишки вступают в конце каждой второй строчки, выпевая «Ту-ут, ту-ут». Этот мерный гул настолько убаюкивает, что в какие-то моменты мне кажется, будто я могу находиться где угодно, даже дома, в Летбридже, внимая тоскливому свистку. Ностальгические сопли, мы отродясь не жили поблизости от железной дороги.
Песня закончилась, однако аплодировать никто не пытается: воцаряется долгое задумчивое молчание. Я так понимаю, сейчас Оро продолжит играть — это его вечеринка, в конце-то концов! — но он убирает черепаховый панцирь обратно в футляр и улыбается мне.
— Твоя очередь, Луиза. Я качаю головой.
— Дохлый номер, беби. Я ни одной ноты пропеть не могу.
— Ну, хоть одну-то песню ты знаешь. Все знают хоть одну песню.
— Я знаю массу песен, просто не хочу осквернять их своим исполнением.
Оро облизывает губы.
— Но вчера ночью ты пела.
— Это была не я, — напоминаю ему.
— Если не ты, то кто же?
— Пустота. Все смеются.
— Есть одна песня, очень она мне нравится, я могу пересказать ее. Я переняла ее от одного парня, с которым зналась давным-давно. Жан-Луи его звали. Он был из Монреаля. Ее поет французская певица по имени Франсуаза Арди[104].
Et si je m’en vais avant toi
dis-toi bien que je serai la,
j’epouserai la pluie, Ie vent,
le soleil et les elements
pour te caresser tout le temps.
L’air sera tiede et leger,
commes tu aimes.
Et si tu ne comprends pas
tres vite tu me reconnaitras
car moi je deviendrai mediant.
J’epouserai une tourmente
pour te faire mal et te faire froid.
L’air sera desespere
comme ma peine.
Et si pourtant tu nous oublies,
Il me faudra laisser la pluie,
Ie soleil et les elements
et je te quitterai vraiment
et nous quitterai aussi.
L’air ne sera que du vent
comme l’oubli.[105]
На сей раз все бурно аплодируют: они же знают, что у гайдзинов так принято. Складываю ладони, отвешиваю смиренный поклон — точь-в-точь мать Тереза перед кинокамерами в международных аэропортах.
— А что значит эта песня? — спрашивает Оро.
— Если я правильно понял, — вклинивается Кай, — лирическая героиня песни сообщает своему возлюбленному, что если он ее позабудет, она…
— Отрежет ему яйца и слопает их на завтрак.
Оро приходит в дикий восторг, хохочет, бьет себя по коленям. Думает, я шучу. Наконец, слегка успокоившись, говорит:
— Кай, Кей, теперь ваша очередь. И смотрите не подведите.
Одним неуловимым движением близнецы вскакивают на ноги, срывают с себя рубашки, отбрасывают их в стороны. Кланяются комнате в целом, мне, Оро, всем присутствующим, друг другу. И тут Кай, улучив момент, быстро и резко бьет Кея по лицу. Кей отлетает назад, в последний момент делает обратное сальто и встает на ноги. Еще раз кланяется и, размахнувшись левой ногой, изо всех сил вмачивает Каю в челюсть. Кай в прыжке через голову перелетает через стол, отбрасывает коньки, перекатывается и встает передо мною, широко ухмыляясь.
— Охрененно классно. Как вы это делаете?
— Кай и Кей — лучшие каскадеры во всем… — Оро считает на миниатюрных пальчиках, — во всем Токио, Гонконге и Тайбэе. Они и в моем новом фильме про самураев участвуют.
— Луиза, пожалуйста. — Кай протягивает руки и помогает мне подняться на ноги. — Мы тебе покажем парочку простых трюков.
Лишь на третьем — причем Кай атакует меня справа, Кей слева, а я в последний момент отхожу в сторону и выкручиваю им запястья, так что они, описав грациозную дугу, перелетают через мои плечи и, совершив двойное сальто, приземляются на пол — я теряю равновесие (отход назад — это так сложно!), проламываю ширмы-сёдзи и, опрокинувшись на спину, приземляюсь на веранду. Кай и Кей вываливаются следом за мною, за ними по пятам поспешают Оро и остальные. Они помогают мне подняться на ноги — и тут внезапная вспышка молнии озаряет веранду, и расщепленное дерево, и изодранную рисовую бумагу.
