Фредерик Бегбедер - 99 Франков
ДЖОН КЕННЕДИ-МЛАДШИЙ ВЕДЕТ СПОРТИВНЫЙ САМОЛЕТИК НАД ЛОНГ-АЙЛЕНДОМ. ОН МАЕТСЯ СИЛЬНЫМ НАСМОРКОМ, БЕЗ КОНЦА ЧИХАЕТ И КАШЛЯЕТ. ЕГО ЖЕНА КЭРОЛАЙН СЛЕГКА ОБЕСПОКОЕНА; КРОМЕ ТОГО, ЭТО ЧИХАНИЕ БЕСИТ ЕЕ, ЧТО ВПОЛНЕ СОГЛАСУЕТСЯ С ЕЕ ДЕВИЧЬЕЙ ФАМИЛИЕЙ – БЕССЕТ. ОНА ПРЕДЛАГАЕТ МУЖУ КАПСУЛУ «HUMEX FOURNIER», НО ДЖОН ОТКАЗЫВАЕТСЯ: ОНИ И ТАК УЖЕ ОПАЗДЫВАЮТ НА СВАДЬБУ ЕГО КУЗИНЫ. ВНЕЗАПНО ОН НАЧИНАЕТ ЧИХАТЬ БЕЗ ОСТАНОВКИ, И САМОЛЕТ ОТ СОТРЯСЕНИЯ РЕЗКО КЛЮЕТ НОСОМ. ЛОГОТИП «HUMEX FOURNIER» И ФИНАЛЬНЫЙ ТИТР: «HUMEX FOURNIER» – ЕСЛИ ТЫ НЕ ЛЕЧИШЬ НОС, САМОЛЕТ ПОЙДЕТ ВРАЗНОС».
Вчера ночью вы с Тамарой впервые по-настоящему занимались любовью, и это было чудо из чудес – сладкое, как персик, и естественное, как сама природа. Октав, ты по праву заслужил свою репутацию чемпиона по внедрению. Группа «REM» пела по MTV «Это конец света, и мне так приятно это». Тамара подошла к тебе, когда ты искал салфетку, чтобы вытереть пальцы, липкие от персикового джема (ты съел пончик с персиковым джемом), и начала облизывать твою руку – а потом и все остальное. Ты ответил тем же, и вы сплелись в цепком, неразъемном объятии. У нее были сладкие губы (все тот же персиковый джем). Она щекотала тебе лицо своими лениво-тяжелыми волосами. У Тамары такая гладкая, блестящая кожа, что в ней видишь собственное отражение. Едва достигнув оргазма, ты тут же воспрянул вновь. Такого с тобой давно не случалось. Когда постоянно живешь с кем-то, вторая эрекция – редкая гостья. А ведь как это приятно: миг назад вы слились в экстазе, затем перевели дух, отхлебнули водички, выкурили по сигаретке, поболтали о том о сем, и вдруг – хлоп! – между вами словно искра проскочила, глаза опять горят, желание поднимается мощной волной, у нее мокро между ног, ваш таран затвердел и напрягся до боли. Слоган: «Прелестная Тамара, жди второго удара!»
Во время сна у нее на лбу и на плечах выступили капельки пота, прозрачные, будто роса. Как сказал Поль-Жан Туле в романе «Моя подружка Нан», ей свойственна «ленивая грация креолок, чрезмерно утомленных бездельем». Теперь ты даже не понимаешь, почему раньше не стащил с нее эту беленькую маечку. Ах, знать бы, как это сладко!.. Она красит волосы, но они не просто золотистые, они струистые. Вчера вечером Тамара ела тараму возле бассейна в «Мажестике». И вдруг сказала: «Хочешь, сделаю минет?» – «Ого! Я гляжу, у тебя уже и губки и грудки на меня нацелились!» – «Да уж, если я на кого нацелилась, то стреляю без промаха». Когда она поворачивает голову, все мужские головы поворачиваются за нею следом, как подсолнухи. У нее точеный профиль – точеный, но смягченный, глаза золотистые, но лучистые; все удлиняется при взгляде на нее, даже хвалебные речи в ее адрес. Тяжелые струистые волосы не поспевают за ней, они текут вниз по спине и при каждом движении Тамары источают хорошо знакомый тебе аромат – «Наваждение»… Запах Софи, на первой стадии вашего романа, когда она испытывала свою власть над тобой, призывно протягивая губы, как Каролина Эррера с рекламного плаката. Это напоминает тебе, что вы трахались без резинки.
– Берегись, Тамара, я чертовски плодовит.
– Нашел чем пугать! Я уже лет десять, как принимаю пилюли. Ты хоть не болен?
Вы оба притворяетесь спящими, сидя перед телевизором. Вас будит Чарли, который орет в трубку как ненормальный:
– У нас СПИД! Мы заполучили СПИД!
– Что-о-о?
– Да слушай же: министерство здравоохранения предоставило нам бюджет на противоспидную рекламу! Правда, здорово? Десять миллионов евро, не слабо?!
Тамара оборачивается к тебе:
– Что случилось?
– О, ничего особенного… Это Чарли звонил… Мы заполучили СПИД.
Накануне утром вы угощались мексиканскими дурманными грибочками-псилоцибами из Амстердама (по четыре шляпки и по три ножки на каждого), и ваши разговоры приняли новый оборот:
– У тебя две головы.
– Шкаф сейчас взорвется.
– Я – звезда первой величины!
– Мне хочется посмотреть фильм, ты не знаешь зачем? Это нормально?
– Пока я пойму, о чем ты спрашиваешь, будет уже поздно отвечать.
– Я все еще мысленно продолжаю работать.
– Я сражался с мини-баром, но он победил.
– Белая горлица мокнет в болоте, старая жаба парит в небеси.
– Я вновь становлюсь самой собой.
– Мне не хочется смотреть фильмы с траханьем. На хрен мне это нужно… а вообще, все равно, кругом одно и то же.
– Вы, девки… и зачем только вы хотите нас удержать при себе?..
– Я терпеть не могу фразы, которые начинаются со слов «я терпеть не могу».
– Ты утоляешь мою жажду любви!
– А ты меня непрерывно обманываешь.
– Верно. Но я мог бы поступить еще хуже – жениться на тебе.
Знаете ли вы разницу между богатыми и бедными? Бедные продают наркотики, чтобы покупать «найки», в то время как богатые продают «найки», чтобы покупать себе наркотики.
Море танцевало в узком темном проливе. Сегодня оно не играло изменчивыми переливами, нет. Лишь на следующий день Тамара объявила тебе, что уходит навсегда.
– С кем?
– С Альфредом Дюлером, твоим клиентом из «Манон». Он просто с ума по мне сходит. По двадцать раз на день признается в любви моему автоответчику. Мы с ним переспали на прошлой неделе; он повез меня в «Трианон-палас» и чуть не рехнулся от счастья, хотя при этом умирал со страху, ну такая лапочка! Знаешь, он и вправду вел себя очень мило и наобещал мне с три короба: говорил даже, что бросит ради меня жену, – мол, она ему жизнь заела.
– Тоже мне новость! Да он сам заел жизнь миллионам людей. Но что ж ты будешь делать со своей дочкой – оставишь в Марокко?
– А вот и нет. Альфред хочет, чтобы я привезла ее во Францию и чтобы мы жили все вместе; он собирается развестись и жениться на мне – в общем, готов на что угодно. Знаешь, прямо не верится, до какого идиотства можно довести пятидесятилетнего мужика, имея тонкую талию и умея работать языком.
– И будучи на двадцать лет моложе его жены.
– Слушай, не дуйся, ты же прекрасно знаешь, что такой случай выпадает раз в жизни. Это мой единственный шанс, я не могу его упустить! Устрою свою судьбу, стану солидной дамой. Впервые в жизни у меня будет собственный дом. Я смогу его обставить как захочу, я буду зваться мадам Дюлер, а моя дочка – мадемуазель Дюлер; мы заведем машину и поедем на ней летом отдыхать в Прованс. Главное, я почувствую себя в безопасности и смогу наконец есть вволю и не бояться растолстеть! Но тебя я не забуду, ты ведь придешь ко мне на свадьбу, да? Я даже хотела позвать тебя в свидетели, но Альфред против – он ужасно ревнует к моему прошлому.
– А ты что, все ему рассказала? С ума сошла, это же мой главный клиент!
– Ну… Не все, конечно, в подробности я не входила, да он и не стремился их узнать, он и так чует, что мы с тобой отрывались вовсю.
– Что было неправдой – до вчерашнего вечера.
– Верно. Я ведь потому тебя и изнасиловала – меня заедало, что мы с тобой ни разу не трахались. Кстати, ты был вполне на высоте; скажи, тебе понравилось, ты доволен? Я не хотела расставаться с тобой, не показав товар лицом. Ведь все это мне привалило благодаря тебе… (с этими словами она указывает на обложку «Elle», фото Жан-Мари Перье, где ее улыбка сияет над титром «Тамара: „Мегрелет“ по-берберски»).
– И ты даже не придешь на вручение «Львов»?
– Слушай, Альфред против этого, он такой собственник, я не хочу лишний раз ему перечить. Тем более, он где-то прав: говорит, что если я собираюсь сниматься в кино, то лучше мне не мелькать лишний раз в рекламе.
– Вот, значит, как у нас с тобой кончилось. А я только-только начал тебя любить!
– Молчи! Когда ты сказал мне это в прошлый раз, было слишком рано, а теперь слишком поздно.
И вот она целует тебя – напоследок, – и ты выпускаешь ее хрупкое запястье. Ты даешь ей уйти, потому что ты всегда и всем даешь уйти. Ты даешь ей уйти по дороге, ведущей в кинозвезды, к карьере, о которой вам обоим все слишком хорошо известно. Ты чувствуешь себя все более и более чахоточным. И в тот миг, когда она затворяет дверь, ты уже остро тоскуешь по каждой проведенной с нею минуте.
Небо растворяется в морских далях: это зовется горизонтом. «На заре третьего тысячелетия…» Нам так долго ее обещали, эту зарю, что даже как-то странно видеть наконец ее приход. И ничего такого ужасного не случилось. Танкеры по-прежнему бороздят бухту, оставляя за кормой радужные (то есть нефтяные!) хвосты. Ты смотришь на эхограмму, которую прислала тебе Софи; изображение расплывается, но ты не щуришься, не мигаешь, ты держишь глаза широко открытыми до тех пор, пока твои щеки не становятся мокрыми от слез.
Вы встречаете людей, которые преображают вашу жизнь, сами того не зная, а потом спокойненько предают вас, и вы видите, как они объединяются с вашими врагами, а потом смотрите, как они удаляются, точно армия победителей, разграбившая город, на фоне развалин и багрового заката.
5
Вы – продукт нашей эпохи. Или нет. Это слишком легко – все валить на эпоху. Вы – просто ПРОДУКТ. Поскольку глобализация больше не учитывает отдельных людей, вам пришлось стать продуктом, чтобы общество интересовалось вами. Капитализм превращает людей в йогурты – скоропортящиеся (то есть смертные), зомбированные Зрелищем, – иными словами, нацеленные на уничтожение себе подобных. Для того чтобы уволить вас, достаточно всего лишь вызвать ваше имя на экране, сбросить его в «корзину» и «очистить корзину» в контекстном меню; компьютер спросит: «Хотите ли вы стереть запись без возможности восстановления?» Нажмите клавишу ОК, и дело сделано. Вот так-то: щелкнуть океем – и ваших нет! Прежде в рекламе говорилось: «Легкий щелчок лучше, чем тяжкий шок»; сегодня «легкий щелчок» сам вызывает тяжкий шок. Но коль скоро вы стали товаром, вам хотелось бы носить длинное, сложно произносимое, трудно запоминаемое имя, имя тяжелого наркотика, имя цвета хаки, едкое, как кислота, способная за какой-нибудь час бесследно растворить зуб, приторно-сладкое и странное на вкус, как экзотический напиток, но притом, невзирая на причудливые свойства, являющее собой самую известную марку в мире. Короче: вам хотелось бы стать банкой отравы типа кока-колы.
