Уилл Айткен - Наглядные пособия
— Повторите, пожалуйста.
— Что повторить?
— Все с начала.
Миссис Минато жалобно стонет. Выхватив три банкноты у меня из рук, миссис Накамура швыряет их на деревянный настил и пересказывает весь анекдот по-японски — быстро, захлебываясь словами. Наверное, мне следует сказать что-нибудь насчет того, что «говорим только по-английски», но я не хочу выступать против миссис Накамура.
— Знаю, — смеется миссис Анака.
Миссис Накамура снисходительно улыбается самым краешком губ.
— Американская любовница всю деньгу потратить, — возвещает миссис Анака. И вскидывает глаза на меня, дожидаясь подтверждения.
Я с многозначительным видом качаю головой. Миссис Флиман уверена, что уж она-то догадалась правильно.
— Нет же, американка экономить деньги… она… три раза… нет, утраивать деньги!
— Неверно. Миссис Накамура, ваша очередь. Миссис Накамура надолго задумывается и наконец изрекает:
— Честно говоря, я не люблю играть в загадки. Кульминация временно откладывается. Миссис Анака вцепляется мне в руку и трясет ее.
— Кто же американка? Кто? К черту!
— Та, у которой во-от такие сиськи. Молчание. Кто-то где-то вколачивает очередной гвоздь. Миссис Минато и миссис Флиман в полном недоумении, словно не веря собственным ушам. Глядят на миссис Накамура, не подскажет ли чего. Миссис Анака любуется на свои ногти в ярком солнечном свете. Миссис Накамура, похоже, обдумывает вопрос со всех сторон. Вздергивает подбородок, прижмуривается, беззвучно смеется сквозь зубы — точно кошка чихает.
Такого рода шутка способна разбить лед где угодно, в любом уголке мира.
3
«Берлога»
«Берлога» сойдет за «добрый старый английский паб», только если знать, что ее владелец вот уж тридцать лет как не был дома. В зависимости от света — в «Берлоге» его, по счастью, мало — Мел смахивает на Марту Грэхем[6] в неудачный день или на Джона Херта[7] в удачный: сморщенное обезьянье личико, плоский череп, паучьи лапки, испещренные темно-коричневыми пятнами.
Видимо, потому, что я тут новенькая, Мел любой разговор начинает с формулы: «Чем дольше живу в Японии, тем лучше понимаю…» До сих пор варианты окончаний наблюдались следующие:
«…что с каждым днем все меньше знаю о японцах».
«…что никогда не почувствую себя здесь дома».
«…от европейцев и впрямь разит прогорклым кухонным жиром».
«…от геморроя только иглоукалывание и помогает».
Хозяйственными хлопотами Мел себя особо не утруждает. Вкалывают его бармены, Слим и Флосси, парочка местных шалопаев с черными волосами, прям как из-под резца скульптора: либо Мел их трахает, либо они его. Я лично ставлю на второе: Мел с членом наперевес — это ж нечто неописуемое, от такого просто наизнанку вывернет. Слим — весь такой скукоженный, и пахнет от него как от рекламок из серии «сотри-понюхай» в модном журнале. У Флосси с габаритами все в порядке; поздно вечером так даже за человека сойдет — когда в «Берлогу» понабьется эмиграшек и уродов обоего пола. Если Флосси и Мел поцапаются, есть шанс, что счета тебе так и не подадут. А вот если Слим взбеленится, так, чего доброго, накашляет туберкулезными палочками прямо в твой джин.
Мел закуривает, выпускает вверх струйку дыма.
— Ну, как там уроки? Я пожимаю плечами.
— Учеников поприбавилось?
Я объясняю, что мои богатые дамы в горах — вот и все, да плюс еще какой-нибудь университетский студентишка порою откликнется на мое объявление в «Канзай камикадзе», местной дешевой газетенке на английском.
— И тебе хватает?.. — Вопрос его захлебывается в мощном фуговом кашле.
— Да скриплю помаленьку.
Про Мела того же не скажешь. Дважды пытается продолжить и дважды натыкается на стену мокроты.
— Я тут хотел тебя познакомить с одной. Тоже уроки дает.
Не успеваю я остановить его, как он уже машет женщине за столиком у камина.
— Бонни! Щи познакомься с Луизой. Она в городе недавно. Английский преподает, как и ты.
Так и не успеваю сослаться на врожденную неспособность находить общий язык с людьми, одевающимися исключительно в коричнево-земляные тона. Бонни уже уселась на табуретку напротив. Наклоняется совсем близко, не то морщится, не то улыбается.
— Как давно вы здесь, Луиза?
Сообщаю, что три недели; она шумно поражается моим способностям «устраиваться». Горбится, снова морщится. Может, это и не улыбка вовсе, а нервный тик.
— А как вы здесь оказались?
— Японские авиалинии.
— Да нет же, глупышка, я имею в виду, как вы отыскали «Берлогу»?
Просто пошла по пятам за первым же встречным лохом-гайдзином[8].
— Случайно проходила мимо…
— Вы ведь из Британии, верно? Ваш акцент — просто прелесть что такое…
— Вообще-то я канадка.
— Канада. Ох, как вам повезло! — Похоже, заметила, как меня перекосило. — Такая чудесная страна…
Как говорится, Иисус прослезился.
— У вас есть Национальный совет по вопросам кино[9] — они такие замечательные документальные фильмы снимают.
Я уже собираюсь спросить ее, видела ли она доку-менташку про слепого эскимосского резчика по мыльному камню, «Холодные руки, горячее сердце» называется, но за ней разве угонишься?
— Как мне жаль, что в Америке нет ничего похожего!
— А уж мне-то как жаль, Бонни. Вы, я вижу, интересуетесь кинематографией?
— Так я же здесь именно поэтому. Я приехала снять серию документальных фильмов о японских ремеслах.
— Да что вы говорите.
— Первые три уже закончены — лакированные изделия, изготовление вееров, окраска тканей. Но не успели мы дойти до традиционных упаковок, как грант иссяк, и мы теперь пытаемся найти альтернативные источники финансирования.
— Какая жалость.
— О, на самом деле я даже и не огорчаюсь ничуть. Я в Японию просто влюблена, а вы? — Прицельно смотрит на мой бокал. Что, здесь так принято — мне полагается поставить выпивку старожилу, не наоборот?
— Любовь — не совсем то слово, что первым приходит на ум. — Я тянусь к хрустикам из морских водорослей, что поставил передо мною Флосси.
— Тяжко вам приходится? — Бонни наклоняется совсем близко, глаза с поволокой.
— Да нет, в общем-то.
— А с японским у вас как?
— По нулям.
Она запускает руку в лоскутный ридикюль.
— У меня тут где-то завалялась мейши замечательной сенсэй по языку.
— Говорите как белый человек, милочка.
Она извлекает из бумажника стянутую резинкой пачку визиток.
— Ну, визитная карточка одной изумительной преподавательницы японского.
Я гляжу прямо в ее выразительные глаза.
— Не интересуюсь.
— У нее учиться так весело, особенно если один на один. А еще она дополнительно преподает каллиграфию и раз в месяц, в выходные, приглашает особо отличившихся студентов на чайную церемонию.
— Я вообще не хочу учить японский. Бонни резко выпрямляется.
— Не хотите?
— Смотрите сюда, Бонни. — Я машу Флосси, указываю на мой бокал, улыбаюсь, затем указываю на Бонни. — Видите, как все просто?
Бонни втолковывает что-то Флосси по-японски, тот коротко отбрехивается, она тараторит еще несколько минут, бурно жестикулируя, в голос ее закрадываются угодливые нотки. Флосси обрывает поток ее излияний коротким кивком и гортанным восклицанием, что в странах Средиземноморья предвосхищает отхаркивание.
Не прошло и десяти секунд, как мой джин-тоник уже на стойке. Слим, Флосси и Мел совещаются в дальнем углу: с напитком для Бонни, похоже, возникли проблемы.
— Но как же вы обойдетесь, не уча японского? — Бонни вновь закапывается в ридикюль и извлекает на свет пачку гвоздичных сигарет непальского производства.
— Будьте добры, не курите. — Для вящей убедительности кладу руку на ее пухлое запястье.
— О, но это вовсе не табак…
— Будь это табак, я бы стрельнула у вас сигаретку. А от запаха тлеющей гвоздики меня тошнит.
— В самом деле?
Залпом осушаю свой дж-т наполовину.
— Еще воспитываясь в Канаде, я учила языки: английский — в Альберте, французский — когда перебралась в Монреаль поступать в университет. В Вене, во время годичной стажировки, выучила немецкий. Так что видите, Бонни, я учила языки всех мест, где когда-либо жила, и знаете что?
Расстроенная Бонни пытается привлечь внимание Слима, который вдруг решил, что самое время заново аккуратно сложить все скатерти.
— Что?
— Сама я, хоть убей, никого не понимала, и никто так ни черта и не понял насчет меня. Так что, еще летя в самолете, я решила, что в Японии начну все сначала.
Бонни щелкает пальцами, глядя на Флосси, тот щелкает пальцами в ответ. Мел замечает, что происходит — нет, он отнюдь не всегда слеп и глух! — и отвешивает Флосси смачный шлепок; тот, всхлипывая, бежит на кухню.
