Дэвид Мэдсен - Шкатулка сновидений
Признаюсь вам, Хендрик, я начал избегать женщин. Иногда мне кажется, что, вместо того, чтобы заниматься любовью с проклятой старой ведьмой, я предпочел бы стройного молодого человека с хорошим хозяйством и без вопросов. Вроде вас, например. Ладно, скажу прямо, несколько раз я действительно смотрел на вас с интересом…
— Что?
— Но это не я, понимаете? Это она! Эта чертова жирная, безобразная, отвратительная старая корова, с которой я вынужден перепихиваться каждую ночь — ночь за ночью! О, хотел бы я никогда не видеть той фотографии!
— А вы не пробовали спровоцировать ее? — спросил я, уводя беседу подальше от сексуальной заинтересованности Малковича во мне.
— Что вы имеете в виду?
— Не пробовали отказаться заниматься с ней любовью, а потом просто подождать и посмотреть, проснетесь вы или нет?
Малкович уставился на меня, в его глазах мелькнуло презрение.
— О да, отличная идея! — фыркнул он. — А что если она говорит правду, и я никогда не проснусь? Проведу остаток жизни в коме? Или, еще хуже, навеки останусь в бесконечном сне рядом с этой ведьмой? Нет уж, слишком многое поставлено на карту!
— Это то, что сделал бы я, — заметил я. Малкович вскочил с кровати.
— Но я-то, слава Богу, не вы! И это лучшее, что вы можете предложить? Подвергнуть мою жизнь смертельной опасности? Какой я дурак, что решил обратиться к вам за помощью!
— Откровенно говоря, Малкович, в таких вещах я не специалист.
— Не то, что в пении йодлем, надо полагать? — злобно огрызнулся он. Потом, снова посмотрев на меня умоляющими глазами, произнес:
— Я боюсь заглядывать в журналы. По крайней мере, в те, с большими женщинами в нижнем белье.
— Почему?
— Однажды я попробовал — только посмотреть, что будет — и произошло то же самое. Великолепная, зрелая, пышная женщина превратилась в старую каргу, как только мы начали заниматься любовью. Она рекламировала смесь для выпечки с бананами и орехами в журнале «Дом и кухня», хотя я не представляю себе, как можно печь пироги в одном нижнем белье. О, женщины могут меняться, но сон остается прежним, понимаете? Клянусь, я схожу с ума! Иногда я ловлю себя на том, что гляжу на свою жену и словно ожидаю, что она тоже превратится в омерзительную старуху. Что ж, если подумать, она и так во многом омерзительная старуха, особенно когда переживает из-за яйцеводов… только самое ужасное, что она видит, как странно я на нее смотрю — с удивлением, и страхом, и злобой, все перемешано, понимаете? — и с некоторых пор она начала избегать любых… ну… интимных контактов. Я нормальный человек из плоти и крови, Хендрик, со всеми желаниями, нуждами и потребностями нормального человека! Я не могу и дальше переживать из-за приближения ночи, не могу ночь за ночью участвовать в этих тошнотворных, ужасных совокуплениях с мерзкой каргой, а потом обнаруживать, что моя собственная жена отворачивается, когда я ищу у нее утешения. Я пытался глядеть на другие фотографии — картинки с привычными, непримечательными вещами вроде стиральных машин, баров, пылесосов, чемоданов, вантузов — без толку. Вы даже не представляете, что можно сделать с пылесосом! Нет… она возвращается и насилует меня. Я слишком напуган, чтобы ложиться спать, и слишком утомлен, чтобы бодрствовать. Это должно прекратиться. Я больше не вынесу!
— А вы не консультировались с доктором Фрейдом?
Шишковатое лицо Малковича побагровело.
— Никогда! — воскликнул он. — Он перестанет меня уважать!
— А он вообще вас уважает?
— Конечно, да! Я не просто важный сотрудник Государственной железной дороги, я получил особые полномочия от Министерства внутренней безопасности! Не забывайте!
— Но доктор Фрейд — психиатр. Наверняка он может вам помочь!
— Хотите сказать, я сумасшедший?
— Нет, хочу сказать, что он может прекратить эти ваши ужасные сны.
— Лучше я буду видеть сны, чем расскажу о них доктору Фрейду. А если вы скажете ему хоть одно слово, уж я вас разукрашу, я…
Как и все толстяки, Малкович сыпал пустыми угрозами. Он знал это и знал, что я тоже это знаю.
— Не беспокойтесь, — небрежно отозвался я. — Ни слова о ваших ночных рандеву с жирной старухой.
Помедлив секунду, Малкович спросил:
— А что такое рандеву?
— Близкая встреча.
— Тогда, если вы откроете рот, ваши яйца получат рандеву с моим ботинком. Ясно?
— Вполне.
— Вообще-то…
Внезапно он понизил голос и перешел на неприятный доверительный шепоток.
— … есть способ… остановить сны, вот так-то!
— О?
— Вот именно! Как-то ночью я взял с собой в постель нож и, прежде чем заснуть, сунул его под подушку. Я подумал, что, быть может, мне удастся как-нибудь использовать его во сне, расправиться со старухой, я хочу сказать. Понимаете, к чему я веду?
— Не совсем.
— Что ж, это сработало. Она лежала там, сладкая и улыбающаяся, с голой задницей, как обычно готовая превратиться в каргу; только на этот раз, прежде чем мы дошли до дела, я полез под подушку — и нашел нож! Я начал ей угрожать, и она запаниковала. Я приставил нож к ее горлу и сказал, что если она не уберется из моих снов по-хорошему, то я вскрою ей брюхо, как жирной свинье.
— Боже! — воскликнул я. — И что же произошло?
— Она начала хныкать и просить, умолять меня не причинять ей вреда. Я прижимал лезвие к разным частям ее тела, просто чтобы посмотреть, чего она больше боится. Когда я поднес нож к ее животу, чуть выше пупка, она почти завизжала. И, должен признаться, это взволновало меня! Возбудило, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Вы ужасающий монстр!
Малкович, ухмыляясь, покачал головой.
— Ничего подобного! — прошептал он. — Но откуда вам знать, что чувствует настоящий мужчина, обладающий властью над женщиной?
— На что вы, черт побери, намекаете?
— Я ни на что не намекаю, я просто говорю: мне понравилось, когда она пресмыкалась, и рыдала, и чуть не описалась. Видит Бог, она достаточно мучила меня! Поэтому я вонзил острие в ее плоть — о, клянусь, совсем неглубоко, только поцарапал! — и увидел, как проступили круглые, яркие, крошечные капельки крови. Ощущения, которые я испытал от маленькой капли крови — ее крови! — были фантастическими… я был сексуальным, властным, подобным богу… и все одновременно. Я начал терять над собой контроль. Через несколько секунд она вскрикнула и исчезла. Испарилась! Я ее победил!
Малкович замолчал, чтобы перевести дух. В его свиных глазках блестело странное выражение, кожу покрывал пот.
— Но на следующее утро моя жена вышла из ванной и сказала: «Я, кажется, порезалась во сне. На моем животе запекшаяся кровь». Меня чуть не вырвало! Представляете, как я себя чувствовал? Я порезал мою бедную, дорогую жену, точно так же как и стерву из сна! С тех пор я больше никогда не брал с собой в постель нож. Я просто не смел. Поэтому она вернулась, зная, что под подушкой ничего не спрятано, издеваясь надо мной и грязно оскорбляя меня в лицо, выставляя себя напоказ и призывая доказать, что я все еще мужчина. Так оно и продолжается, ночь за ночью, и я ничего не могу с этим поделать, ничего. О, конечно, я хочу снова взять нож и напугать ее — а лучше прикончить, раз и навсегда. Но… о, святые небеса! Я слишком боюсь того, что найду рядом, проснувшись.
Малкович шумно засопел и вытер рукой красные щеки.
— Правда, в одну из ночей…
— Что? — испуганно прошептал я.
— … она доведет меня до последней крайности, и тогда я возьму с собой нож. Я избавлюсь от нее навсегда.
— А как же ваша жена? — воскликнул я. Малкович пожал плечами.
— С ее больными яйцеводами, — сказал он, — это можно расценивать как милосердие.
— Нет!
— А что вы предлагаете?
— Помимо разговора с доктором Фрейдом…
— Ни за что!
— Боюсь, что ничего. Извините, Малкович.
— Можно было догадаться, что от вас помощи не дождешься.
Когда он выходил из комнаты, я спросил:
— Кстати, а что стало с той фотографией?
— Она по-прежнему в моих трусах. Хотите взглянуть?
— Пожалуйста, закройте за собой дверь с той стороны.
Некоторое время я писал. Потом выглянул из окна и увидел коров, мирно пасущихся на лугу возле края леса, на границе земель замка Флюхштайн. Они медленно бродили, пережевывая жвачку, их большие карие глаза изредка моргали на ярком солнечном свету. Это были довольные, безмятежные создания, такие, какими они и должны быть от природы. Из дома вышли две симпатичные юные молочницы, с табуретами и металлическими ведрами.
— Сюда, сюда, Цветочек! Пора опорожнить твое тяжелое вымя! — звонко прокричала одна из них высоким, мелодичным голосом.
— Ко мне, Персик! Сюда, Нарцисс! — позвала другая.
Коровы послушно побрели туда, где устроились на своих деревянных табуретах молочницы, чьи ловкие пальчики были готовы оказать помощь набухшим коричневым соскам…
