Стюарт Хоум - За бортом жизни
Прежде чем я поняла, где нахожусь, я оказалась возле старых каменных ступенек, которые вели в склеп, у дверей которого я увидела старую мудрую проститутку. В бледном лунном свете и зеленоватом отражении от снега я смогла прочитать латинскую фразу, написанную над входом в мавзолей — Mors janua vitae [5]. Иоланда спустилась на одну ступеньку. Я отступила, в первый раз испытав слабый приступ тревоги. Я высвободила руки резким движением и с содроганием отскочила от моих таинственных друзей.
Я была гораздо более напугана в этой неожиданной ситуации, чем могла предполагать ранее. Обе проститутки были так просты, так естественны, так странно похожи на меня, что я не могла сказать, что я их боялась. На самом деле, я убежала от той двери, у которой они стояли, но когда они сказали мне, что жили там — так было удобно для работы и означало, что деньги, которые они бы в противном случае потратили на оплату ренты, могли пойти на наркотики — это признание вызвало у меня лишь лёгкий шок.
Я едва могла бы отказаться. Казалось, они так хотели показать мне свой дом. Дрожащей ногой я встала на первую ступеньку, потом на вторую. Иоланда держалась на шаг впереди меня. Когда я опустила ногу на третью ступеньку, обе проститутки, действуя как по команде, взяли меня под руки, не грубо, но настойчиво. Мы дошли до самых дверей склепа — две бронзовые створки, встречающиеся в центре. На каждой была ручка в виде кольца, проходившего сквозь рельеф мужской головы. Иоланда толкнула их руками.
Двери тут же подчинились этому лёгкому прикосновению. Иоланда, всё ещё впереди, вышла из лунного света и вошла во мрак склепа, в который проник слабый лунный луч. На секунду перед моим взором предстала мистическая картина. Лицо, руки и платье Иоланды стали светящимися — а через них я могла разглядеть каждую кость и сустав, оставляющие слабую тень в темноте сквозь светящуюся дымку, окружавшую её тело. Я отступила. То, что я испытывала, нельзя назвать страхом, это было, скорее, смутное ощущение чего-то глубоко мистического.
Хедда крепко держала меня за руку и, казалось, почти принуждала меня. Её рука на моём запястье была сильной, но уверенной. Она вела меня, не прилагая ни малейших усилий. Я посмотрела в её глаза. Они были серьёзными и нежными. Непонятная решимость, казалось, придавала ей силу. Хедда с одной стороны, Иоланда с другой, теперь они вели меня, взяв за запястья, скорее заманивая, чем принуждая. По мере того, как каждая из нас ступала во мрак, она приобретала тот же светящийся облик, что я видела раньше, и те же странные очертания скелета слабо проглядывали сквозь нашу плоть в темноте.
Я переступила порог с конвульсивным вздохом. Когда я вошла в склеп, я посмотрела на собственное платье и тело. Они были полупрозрачными, хотя и не такими светящимися, как у Иоланды и Хедды. Очертания моих конечностей проступали сквозь платье менее чётко, но достаточно заметно. Двери захлопнулись за мной. Кроме нас троих в склепе никого не было. Так продолжалось пару минут, а потом, когда мои глаза привыкли к серому сумраку, царившему в склепе, я начала понимать, что склеп переходил в большой и красивый зал.
Сначала наш путь был слабо освещен, но с каждой минутой он становился всё светлее и отчётливее. Постепенно я начала различать огромные вырезанные из камня колонны в романском стиле или немного Восточном, как скульптурные колонны в пещерах Эллоры, поддерживающие бесформенную крышу неопределённого размера, более или менее куполообразную. Эффект был похож на второе впечатление от какого-нибудь тёмного собора, после того, как глаза привыкают к мягкому свету, льющемуся сквозь витражи, и привыкают после слепящего солнечного света.
Я посмотрела на моих подруг. Иоланда и Хедда всё ещё стояли рядом со мной. Их тела теперь светились даже больше, чем на пороге, но страшная прозрачность теперь исчезла совершенно. Они снова были прекрасными, хотя и странно преобразившимися и не похожими на простых смертных проституток. Тогда я поняла значение тех мистических слов, написанных над входом — Mors janua vitae: Смерть — это врата жизни, — а также поняла смысл того ужасного видения смерти внутри нас, когда мы пересекали порог, потому что через те ворота мы прошли сюда, в преисподнюю.
Две мои спутницы всё ещё держали мои руки с двух сторон. Но теперь, они, казалось, манили меня, не чувствуя никакого сопротивления, а не тянули или принуждали. Пока я шла по залу с его бесчисленными переходами, обозначенными тёмными колоннами, то позади меня, то впереди, я постепенно стала осознавать, что в боковых пределах и в коридорах было много людей. Они медленно появлялись, одетые и раздетые, таинственные, разные, всех возрастов. Некоторые из них носили свободно ниспадающие одежды полусредневекового покроя, как и платья двух проституток, которые меня туда привели.
На некоторых не было ничего, кроме лёгкого пояса, другие стояли обнажённые в самых тёмных и удалённых местах храма. Все они с любопытством выглядывали вперед, когда я проходила мимо, все думали об одном и смотрели на меня с глубоким и сочувствующим интересом. Некоторые из них бормотали слова — просто каббалистические звуки, которые поначалу я не могла понять, но, по мере того, как я продвигалась дальше по залу, и с каждым шагом всё отчетливее могла видеть во мраке, я начала понимать значение этих слов. Очень скоро я осознала, что без запинки инстинктивно понимаю приглушённый шёпот голосов.
Тени обращались ко мне, и я их понимала. Я интуитивно знала, что они говорили на языке мёртвых, и я осмосом выучила его без каких-либо усилий. Мягкий и плавный язык, эта речь Преисподней — казалось, её составляли одни гласные, согласных нельзя было различить, и всё же этот язык был смутно похож на любой другой и состоял из таких же элементов. Он струился из призрачных губ, как облака, рождающиеся в горных долинах. Он был бесформенный, неопределённый, туманный и всё же красивый. Когда он касался моего восприятия, я едва понимала, звук это был или запах.
По этому призрачному миру туманов и теней я шла, как будто во сне, мои две спутницы всё это время вели меня и поддерживали. Когда мы дошли до внутренней усыпальницы, или часовни храма, я слабо различала фигуры, ещё более ужасные, чем те, которые являлись мне, пока я шла по этой огромной, почти безграничной пещере. Это была самая строгая и древняя часть храма. Тенистая галерея была сделана с доисторической грубостью. Она напомнила мне нечто среднее между огромными необработанными глыбами Стоунхенджа и массивными гранитными колоннами Филе и Луксора.
Из самого дальнего конца святилища на меня смотрел Сфинкс. У его подножия, на грубом, высеченном из камня троне в одиночестве сидел Верховный жрец. У него в руке был жезл. Повсюду вокруг него стояли странные придворные, полувидимые служители и призрачные жрецы, все внимательно смотрели на него. На них были леопардовые шкуры и ожерелья из звериных клыков на шее. Другие носили украшения из необработанного янтаря или нефритовые слитки, как воротники на верёвке из сухожилий. Некоторые щеголяли в кручёных золотых браслетах и ожерельях и носили остроконечные шляпы.
Верховный жрец медленно поднялся и вытянул свои руки на уровне головы, его ладони были подняты вверх. Он спрашивал на мистическом языке, не привели ли Иоланда и Хедда добровольную человеческую жертву. Две проститутки сказали, что нашли добровольную жертву. Верховный жрец посмотрел на меня. Его взгляд был пронзительным. Я дрожала не столько от страха, сколько от чувства неловкости, такой, какую испытывает новообращённый, когда его впервые представляют аристократическому кругу. Я понимала, что происходит какой-то древний ритуал. Память предков, казалось, всколыхнулась во мне, пещерная память.
Жрец сказал мне, что хотел бы провести ритуал. Это был обряд строителей времён Локмариакера и Эйвбери. Каждому зданию нужна человеческая душа, которая бы его охраняла и защищала. Жертва, которую убивали у основания здания, становилась духом — защитником от землетрясения и разрушения. Жертва, убитая, когда здание было наполовину построено, становилась защитником от войн и бурь. Жертва, которая по собственной воле падала с башни или фронтона, когда здание было построено, становилась защитником от грома и молнии. Для этого и требовалась моя жизнь.
Я смутно осознавала, что те, кто предлагают себя для этой цели, должны предлагать себя добровольно, поскольку боги требуют добровольной жертвы. Я стану защитником башни от грома и молнии. Я обняла Хедду за шею. Невозмутимое спокойствие в её странных глазах заставило меня полюбить её и судьбу, которую она мне предлагала. Её глаза мистически вращались, как звёзды на своих орбитах. Иоланда разомкнула мои руки с нежной снисходительностью. Она упрашивала меня, как упрашивают капризного ребёнка. Она протянула руки в манящем жесте.
