Уильям Берроуз - Пристань святых
Предмет, преподававшийся в школе: Использование сексуальных лучей.
В оргонном зале, обитом намагниченным железом ребята снимают с себя нижнее белье «Расурель», распространяя вокруг потоки голубых искр. Постепенно и ненавязчиво мускусно-цветочный аромат молодых напряженных членов заполняет помещение. Во рту у Одри появляется сладковатый металлический привкус, который с приятным покалыванием распространяется по всему его телу, как только он наклоняется, поджимает лодыжки, открывая задний проход, а маленькие голубоглазые сумерки смеются между его раздвинутых ног. Один из парней берет небольшой аккумулятор, похожий на лучевую пушку, и направляет его на анус Одри. Он чувствует удар, подобный горсти мягкой гальки из лучей света, щекочущей его анус. Еще один парень направляет луч на пах Одри. Его яички сжимаются, нежные голубые искры пробегают по волосам на лобке. Третий парень бросается на кушетку, раздвигает ноги и поднимает их, а луч ударяет ему в задний проход, по яйцам, по члену, и по его телу пробегают судороги наслаждения, он извергает потоки спермы до самой шеи. Все тело Одри вибрирует, окружающее покрывает туман, волосы на голове встают дыбом, и он обнажает все зубы в волчьем оскале. Одри исходит Млечным путем, источая голубой мускусно-озоновый аромат…
Юноши стоят в голубых сумерках и повторяют школьную клятву:
— Свободный Парень — грязен, коварен, мечтателен, порочен и похотлив.
Патруль приходит к полицейскому посту… часовые мертвы… стрела, пропитанная цианидом… в трех солдатах, глотки перерезаны до позвоночника… стойки для винтовок пусты… Взгляните-ка на эту штуку… В кожаный ремень были вшиты лезвия со свинцовым грузилом на одном конце и деревянной ручкой на другом… она набрасывается на шею сзади, а вот и веревка для удушения со специальной «собачкой», как в тех чемоданах, которые вы набиваете одеждой, а затем садитесь на них, чтобы закрыть. Потом их можно открыть, только надавив на защелку.
В городах на болотистом побережье Юнодевы-Сирены, способные принимать облик любого пола, завлекают солдат, обрекая их на смерть от экстаза — тела несчастных гниют заживо от эрогенных язв…
Юноши на высоких башнях машут руками…
ВЕТЕР ВЕТЕР
Поднимается ветер, и юноши взлетают вверх к небу, они движутся вместе с ураганом, гонят к берегу большие валы, видят, как там внизу клонятся и ломаются деревья, дома рассыпаются, словно спичечные коробки, реки выходят из берегов.
ВЕТЕР ВЕТЕР ВЕТЕР
Извивающаяся черная ярость торнадо, омрачающая его юное чело, крутящаяся вокруг него, сносящая мотели и супермаркеты, переворачивающая грузовики…
ВЕТЕР ВЕТЕР ВЕТЕР
Несется по темному небу…
Летающие велосипеды, планеры, взлетающие с коньков или лыж, странные летательные аппараты с парусами, которым устойчивость придают автожиры… голубой сокол вылетает из головы юноши и проносится по небу, из их тел в небо устремляются малиновки, синешейки, цапли и дикие гуси…
А вот сновидческие юноши, видящие сны наяву, и их сны материализуются в виде призрачных видений в неподвижном воздухе, и молчаливые юноши, которые никогда не говорят и обитают там, где слова невозможны. Очень немногие способны выжить среди них.
Патруль свободных парней разбил лагерь на краю Голубой Пустыни, места обитания мальчиков пустыни, застенчивых и пугливых, словно песчаные лисицы с острыми ушами и глазами, мерцающими, как угольки, когда они рыщут по лагерю. Кто-то из парней протягивает кусок мяса, и мальчик пустыни подходит. Парень хватает его за запястье и силой заставляет сесть к нему на колени. Несколько мгновений тот сопротивляется, потом успокаивается и лежит, не двигаясь и учащенно дыша, пока парни срывают с него набедренную повязку, поднимают ему ноги, мастурбируют его, вводят ему палец в задний проход, он дрожит и с воплем кончает…
В лагерь приходят другие мальчики пустыни. Вот двое из них трахаются, стоя на четвереньках, уши у них дрожат, они скалят свои маленькие острые зубы, визжат, тявкают, лают. Потом они лежат под одеялом, прижавшись друг к другу, и скулят во сне… совокупление во сне в заброшенной каменоломне, сперма, разлитая по известняку с ржавыми вкраплениями…
Комната в Мехико, за окном голубое небо и кружащие стервятники над огромной пустынной долиной. Стены комнаты выкрашены в темно-синий цвет. Два мальчика сидят на железной кровати. В середине комнаты — кресло-качалка из желтого дуба с кожаной подушкой. Мальчики смотрят на кресло, которое слегка покачивается на полуденном ветре. Они смотрят, облизывая губы, и у них возникает эрекция. Кики подходит и садится. Он поворачивается к Одри, худощавому бледному юноше с волосами золотистого цвета. Одри садится к Кики на колени лицом к нему и медленно вводит в себя его член. Юноши начинают раскачиваться взад и вперед — фаллические тени на синей стене, все быстрее и быстрее ритмическим движением насоса. Внезапно их ноги застывают, по обоим одновременно пробегает дрожь, безмолвные напряженные лица приобретают остроту бритвы, и в глазах мерцают голубые искры.
Еще одна комната, на этот раз с желтыми обоям. Кики затаскивает Одри к себе на колени. Они раскачиваются взад и вперед, видны напряженные коричневатые яйца Кики под яйцами Одри, поросшими золотистыми волосками, полуденный ветерок вздымает розовые занавески, задницы, члены и напряженные яйца растворяются в хула-хупах света, которые движутся вверх и вниз по их телам, комната вибрирует и дрожит, по стенам пробегают трещины, а ребята несутся на кресле-качалке по небу.
Где-то очень давно закончилось лето. Старые толстые журналы на белых ступеньках. Грязные штаны видны отчетливо, даже пятна на них. Последний раз вместе, последняя пылинка надежды там, в голубом полете ранней юности, на дороге Незнакомца. Помнишь, кем был Незнакомец, впитывая писательское самопознание и божественную вину? Помнишь, кем был Незнакомец, вдыхая аромат листьев в рыжих волосах, твой запах арахиса у него в руке? Непристойное слово, выцарапанное на дальнем берегу много лет назад. Холодный прах мертвого мальчика последнее путешествие домой по мерцающему небу осколки потерянных слов его последняя экспедиция. Давно-давно как давно в потерянном городе он был тот парнишка годы спустя.
С озера. С холма
Харбор-Бич — маленький открыточный городок на берегу озера Гурон. Городок поднимается от озера на низенькие холмы с чистенькими белыми домиками, с круто взбирающимися вверх петляющими улочками. Летом холмы покрыты зеленью, окружены лугами, полями, речками с каменными мостами, а дальше вглубь простираются смешанные леса с дубами, соснами и березами. Люди, приезжающие сюда на лето, полностью подчиняют себе жизнь городка, в котором большинство из них питаются в общественной столовой. Туда их собирает звон колокола, а звонить в него в неурочное время — любимое развлечение их детей так же, как и шарить по холодильникам в поисках имбирного эля, виноградного сока и «Уистла». В городке есть также огражденные высоким забором зоны, где живут старые миллионеры в своих потаенных садах и парках. Иногда вы можете увидеть, как шофер помогает кому-то из них садиться в автомобиль. У миллионеров на физиономиях вечно недовольное и злобное выражение.
Городок Харбор-Бич был основан семейством Бринк, а старик Бринк страшно не любил болтовни и болтунов. Он никогда ни с кем не разговаривал без очень серьезной на то причины, и любому, кто хотел побеседовать с ним, на то также нужна была очень веская причина. Кажется, я тоже был Местным. Кроме рыбалки, в Харбор-Бич практически ничего не было, ну, разве что люди, приезжавшие туда летом на отдых. Поэтому осенью, зимой и ранней весной там вообще нечего было делать. Большинство постоянных жителей умели откладывать на черный день, и потому причин для особых беспокойств у нас не было. Мы знали, как заставить отдыхающих раскошелиться, незаметно для них завышая цены — весь городок был в сговоре.
Обычно в подобной ситуации, когда у людей становится все меньше и меньше тем для разговоров, они с большим наслаждением начинают говорить ни о чем. Однако старик Бринк установил режим Молчания на все три зимних месяца.
Вообще никто ничего не говорил. Поначалу жители городка пользовались языком глухонемых или рисовали картинки, а некоторые из них научились общаться с помощью урчания в животе, но по прошествии времени у нас пропало само желание разговаривать в какой бы то ни было форме, и на Харбор-Бич опустилось молчание, словно толстый снежный покров, заглушавший звук наших шагов.
Шестеро ребят, в число которых входил и я, оккупировали заброшенный маяк на полуострове, вдававшемся в озеро, и оборудовали в башне маяка обсерваторию. А на первом этаже мы сделали сауну. Той зимой мне исполнилось пятнадцать лет. Стояла светлая ночь, свет звезд отражался на снегу, а на небе виднелся серпик луны.
