Ольга Фомина - Я решил стать женщиной
— Верю, — неуверенно ответила я, и подумала: «А ну тебя на хуй!»
— Да-да-да. У меня очень красивые: охуительные ноги! — прервал Боря описание предполагаемых сюжетов описанием своих нижних конечностей: Но рассказывал он не о подагре. — Меня этим летом в Париже снимали для рекламы женских колготок. Да-да-да, снимали мои ноги для рекламы в Париже, — все вокруг опять с готовностью восхищено заохали: «Да! У тебя суперстройные ноги! Как у фотомодели прямо!:» Я охуевала от такого лиемерства и, конечно, не верила, что пожилые узловатые ноги Моисеева могут привлечь чьё-то внимание на рекламе колготок: ну, если только в Париже. — Вокруг стоят мои танцоры, — продолжил он, — не просто стоят, они охуительно стоят, я уже представляю, как они должны стоять. Я покажу или расставлю их сам. В унитаз писает мальчик: Есть у нас один мальчик, вон тот лысый будет писать, — указанный мальчик виновато и заискивающе заулыбался. — Штаны у него спущены: Симпатичная попка, и я держусь за нее одной рукой. Ну, как?
— Что как? — сказала я и сама услышала раздражение в своем голосе.
— Ну, идея как? Ты же будешь снимать. Если тебе непонятно, ты не сможешь снять, лучше не начинать тогда, — ну, вот, блядь, пять минут в студии, а Боря уже «полез в бутылку». Как же, его идеей не восхитились сразу, не зааплодировали.
— Начинать вам сниматься у нас или нет, Вы решите сами. Любую картинку можно снять красиво или ее испортить: вокруг унитаза или нет. Начнем снимать, начнем работать, будет тогда видно, как и что выходит, — сказала я негрубо, но твердо, про себя уже решив, что если будет слишком много «растопыренных пальцев», пошлю всех на хуй и выгоню из студии.
Боря рассказал о других картинках: он один во фраке, нога на унитазе; его лицо посередине сердечка из цветов и т. д… Вообще, снимать так было легче, когда человек сам знал, что он хочет. Боря знал: и не только знал. Когда мы снимали сюжет «Вокруг унитаза», потом на обложке диска это называлось «Потанцуем:», Боря действительно расставил всех в кадре сам, расставил с хорошим чувством композиции и со своим видением взаимосвязей деталей изображения в кадре. Была в нем все-таки одаренность, без нее не стал бы он без голоса и рожи популярным известным певцом.
* * *— Борис, приезжай скорей, бабушке плохо.
— Мама, успокойся, спокойно скажи, что случилось.
— У нее хрипы появились вчера, а сегодня совсем плохо стало. Приходил Тугов, сказал, что умрет сегодня. Приезжай, может быть, проститься успеешь, — и мама всхлипнула.
— Какой проститься? Ты чего говоришь? — я не хотела верить участковому Тугову. — Он выписал что-нибудь?
— Нет, сказал, что ей уже ничего не поможет. Сказал, что старенькая и всё равно не выживет.
— Сейчас приеду, — я убрала телефон в карман: достала обратно и набрала Катин номер.
— Ты спишь?
— Нет, не сплю, — ответила мне сквозь зевоту уже сонная Катя. — Ты чего так поздно? Что-то случилось?
— Бабушка умирает, — эта фраза вылезла из меня почему-то сиплым хрипатым голосом.
— Ой, какой ужас! — испугалась Катя.
— У тебя деньги есть? — спросила я.
— Есть сколько-то. А зачем тебе?
— На всякий случай. У меня есть какие-то деньги, но вдруг врача вызывать придётся или что-нибудь из лекарств покупать: Вдруг не хватит. Я заеду сейчас.
Катюшон, палочка-выручалочка, всегда мне одалживала в неотложных и во всех других случаях, когда мне и не надо было их давать. Я заехала к ней, взяла все деньги, которые у нее были, и поехала в Тушино.
Родная комната: Ну, до чего она стала мрачной. Тусклый свет одинокой лампочки заполнял ее пространство глубокими тенями, Смерть растворилась в гробовой драпировке штор, растеклась по старому паркетному полу, она пристально вместе со мной смотрела на единственно, куда долетал свет, мою лежащую в этом склепе на синем одре бабушку. У меня не было аргументов, сказать ей: «Пошла вон!». Аргументы были у страшной непрошеной гостьи: «Пожила 92 года старуха, хватит! Прожила их хорошо и счастливо, с любимым мужем, с детьми, с внуками, всю жизнь в своей семье. Настал черед:».
Открытый рот, частое тяжелое дыхание: Она опять была в забытьи и на этот раз не со своим прошлым. Мама, смирившаяся с близкой потерей, уже не плакала. Она, как всегда всё комментировала, рассказывала, как она всё правильно сделала, как она вовремя вызвала врача: Маму не в чем было упрекнуть, когда-то она всю себя посвятила нам, теперь бабушка лежачая, неподвижная, тяжело больная древней старостью, требовала внимания, заботы и адского труда, и легла тяжелым бременем полностью на мамины плечи.
Я наклонилась и приложила ухо к бабушкиной груди — свисты, хрипы, бульканье: целый квартет. То же самое было у меня в армии:.
Мне поставили обычную для наших славных войск очень боевую задачу — за ночь откопать замерзшую известку из ямы в хозблоке. Я откопала: в крепкий тридцатиградусный костромской мороз, уже к полудню следующего дня у меня была температура под сорок и такие же звуки в груди. Но я была молодым бойцом «Красной» армии, меня надо было двадцать раз подстрелить или переехать на танке, чтобы я загнулась, а тогда я только с удовольствием отдохнула в госпитале.
— Попрощайся, поцелуй бабушку, — с похоронным голосом мама подтолкнула меня к синему дивану с лежащей на нём моей несчастной бабусей.
— Мама! Ну, что ты заладила, — я пришла в себя, глаза привыкли к мрачной темноте, и мне уже не чудилась в каждом углу Смерть. На хуй всех и смерть тоже! — Скажи лучше, что сказал Тугов?
— Он послушал, сказал, что это воспаление легких и что это оттого, что она лежит: от неподвижности. И сказал: «У вашей бабушки здоровое сердце, только поэтому она до сих пор жива».
— А почему он ничего не выписал? — никак не могла понять я.
— Сказал, что уже не нужно, ничего уже не поможет. Сказал, что она дотянет до вечера, может быть, до утра, но к утру обязательно помрет, — я посмотрела на бабушку, все эти прогнозы были очень похожи на правду, от беспомощности захотелось расплакаться: Нет, нет, нет, не сейчас. Я встала с бабушкиного дивана.
— До вечера: до вечера: Уже вечер и жива бабуся: Съежу в аптеку, куплю антибиотики, — голос мой звучал ободряюще уверенно, и мама мне поверила.
— Ну, съезди, может, что-нибудь, действительно, поможет, — она смотрела на меня с надеждой.
Я доехала до ближайшей аптеки на пересечении Фабрициуса и Сходненской, припарковалась и вошла в нее. Прилавок, молодая девушка в белом халате:
— Здравствуйте! Девушка, у моей бабушки воспаление легких:, - я вошла в аптеку и задала свой первый вопрос с таким видом, с таким мрачным и грустным лицом, что провизор сразу прониклась сочувствием к заботящемуся о своей бабушке внуку.
— А Вы врача вызывали? — спросила она.
— Вызывали: Ей девяносто два года, ей ничего не выписали.
— Бывает: Сейчас такие врачи, они не только старушек не хотят лечить, — ей было стыдно за своего коллегу. — Я вам сочувствую. Бабушка Ваша лежачая?
— Да, она слегла несколько месяцев назад.
— Воспаление легких часто бывает в таких случаях: — подтвердила слова Тугова провизор.
— Девушка, мне нужны антибиотики, пусть дорогие, но самые сильные.
— Да, сейчас: Вот, самые сильные, что у нас есть, но они, действительно, дорогие, — она достала с полки маленькие пузырьки с белым порошком внутри и поставила передо мной. Я купила их столько, сколько она сказала. От души и очень искренно ее поблагодарила. Добрая девушка и хороший провизор — она была на своем месте, что бывает в нашей жизни удивительно редко. Она, с готовностью хорошего человека помочь, заменила бесполезного участкового Тугова, выполнив его работу. Выполнила очень удачно, выписав, точнее порекомендовав необходимое и правильное лекарство, училась, наверное, этот провизор в институте на пятерки. Через пару дней бабушке стало лучше. Я заезжала каждый день. Еще через пару дней мы приехали с Игорем, моим двоюродным братом. Бабушка бодрая сидела на диване и ела: Ела, как и я обычно по вечерам борщ. Мы, удивленные, стояли в дверях.
— Бабуля! Вот это да! Мы с тобой еще двадцать раз Новый год справим вместе, — мы вошли и сели рядом. Я крепко обняла ее, такую нежность я испытывала только к своей дочке и к бабушке.
— Мои дорогие, какие вы у меня красавцы, — бабушка полотенцем вытерла рот, она всегда, прежде чем поцеловать, вытирала рот полотенцем или большой салфеткой, всегда лежащей у нее на коленях. Мы поцеловались. — Как у вас дела? Как работа? Всё хорошо?
— Всё хорошо, бабуся, — хором с Игорем ответили мы.
— Ну, видели? Сегодня целый день сидит, смотрит телевизор, и абсолютно в своем уме:, всех узнает:, - мама, гордая победой над болезнью, естественно, с обязательной сигаретой, стояла на обычном своем месте в дверях. — Вчера приходил Тугов, глаза выпучил: «Как? Бабушка ваша еще не умерла? Не может такого быть.» Послушал ее, сказал, что хрипы еще есть, но дела идут на поправку. Увидел лекарства, сказал, что они дорогие. Я сказала, что сын купил. Он спросил, где и кем ты работаешь.
