Мик Фаррен - Джим Моррисон после смерти
– У тебя нет никаких документов. Как мне тебя оформлять, если нет документов?
Сэмпл тоже таращилась на надзирательницу со своей стороны стекла. Отвращение и ярость в состоянии медленного кипения были заданы изначально, но Сэмпл хорошо понимала, что демонстрировать их бесполезно и даже опасно. Открытая конфронтация со сложной системой Некропольской городской тюрьмы могла закончиться очень плачевно, а именно – спровоцировать тюремные власти на применение грубой силы. Когда прошло первое потрясение после ареста и заключения в тюрьму, Сэмпл решила, что лучше пока подчиниться здешним, пусть и абсурдным правилам, осмотреться, оценить обстановку и тогда уже думать, что делать. В конце концов, у неё во владениях тоже есть тюрьма, и Сэмпл знала, что первое правило – не давать заключённым ни малейшего преимущества.
Разумеется, это была не её идея. Просто в своей досмертной жизни Сэмпл сподобилась дважды попасть в тюрьму. В первый раз её арестовали в Бейкерсфилде, штат Калифорния, за нарушение Общественного спокойствия, во второй – в Луисвилле, штат Кентукки, за непристойное поведение. Оба раза – на пике затяжного дебоша в компании местных ковбоев. Всякий раз, когда ей удавалось вытеснить Эйми из тела на пару дней, она отрывалась на радостях, как говорится, по полной программе. Из серии «напился – и ну буянить». Чтоб всем чертям стало тошно. Так что Сэмпл знала по опыту: заключённые никогда не выигрывают. Никогда. И логично было предположить, что это правило действует во всех тюрьмах, по обе стороны смерти.
Однако Сэмпл не могла не заметить, что в Некропольской городской тюрьме все действует кое-как, и это давало надежду, что она всё-таки сможет отсюда выбраться. В конце концов, она уже выбиралась из тюрем дважды, в Бейкерсфилде и Луисвилле. В первый раз, в Бейкерсфилде, она сперва передала контроль над сознанием обратно Эйми, но та доказала свою полную несостоятельность. Словом, толку от неё не было никакого.
Проснувшись наутро в грязной общей камере в окружении проституток, магазинных воровок и придурковатых бомжих, её дорогая сестрица, натурально, впала в ступор от ужаса. Сэмпл пришлось в спешном порядке брать управление на себя и выкручиваться самостоятельно.
В Кентукки она даже не стала будить Эйми – сама со всем справилась, «без никого». Разумеется, тогда в её распоряжении были деньги – кстати, очень солидные деньги, причём наличными – из Богослужебного Фонда Эйми Сэмпл Макферсон. А при деньгах свобода вполне достижима. Здесь, в Некрополисе, у неё были лишь ум, сообразительность и сексапильность. Но с другой стороны, в Бейкерсфилде и Луисвилле её больше всего волновало, чтобы дело не получило огласки. А сейчас ей нужно было лишь выбраться из тюрьмы. О ней могли написать хоть во всех некропольских газетах – ей было плевать. Она и прочесть-то их не сумеет.
Оба раза, когда она попадала и тюрьму на Земле, у неё было неоспоримое преимущество в виде значительного притупления чувств, обусловленного переизбытком алкоголя в крови. Здесь, в Некрополисе, у неё не было даже этого утешения. Когда двое стражей порядка привели её в тюрьму, она пребывала в каком-то нервном ступоре – в замешательстве на грани истерики. Она пыталась успокоиться, взять себя в руки, но всё казалось таким нереальным, все в мире как будто ускорилось, он стал опасно размытым и смазанным, Сэмпл как будто застыла на месте, а мир нёсся мимо с такой бешеной скоростью, что восприятие уже не удерживало целостной картины. Даже дышать было трудно.
Но человек приспосабливается ко всему, и Сэмпл постепенно пришла в себя. В конце концов, её не убили и не изнасиловали – причём, случись изнасилование, оно было бы групповым, – то есть уже повезло. И вот теперь, глядя на толстую надзирательницу за стеклом, Сэмпл нашла в себе силы взглянуть на сложившееся положение с почти что невозмутимым спокойствием стороннего наблюдателя.
Она подняла руки с покорностью безвольного зомби, как вроде бы и положено заключённой. При входе ей на руку надели стальной браслет с идентификационной табличкой с вытисненными на ней иероглифами. Эта табличка была ключом к её существованию в системе. На другой руке был такой же браслет, но без таблички. Все заключённые в Некропольской городской тюрьме носили такие браслеты. Помимо того, что они служили идентификационными жетонами наподобие личного знака, их можно было легко и быстро скрепить друг с другом при помощи металлических защёлок, так что браслеты превращались в наручники. Сейчас руки у Сэмпл были свободны, и она покрутила запястьями, так что табличка на короткой цепочке закачалась перед носом надзирательницы за стеклом.
– Вот всё, что мне дали.
Надзирательница развернулась в своём вертящемся кресле и мрачно уставилась на экран пневматического компьютера. Размером экран был не больше открытки.
– Жетон следует соотнести с персональным штрих-кодом, чтобы создать индексный файл, иначе я не могу тебя пропустить. Таковы правила.
Сэмпл вздохнула. Она прошла через этот непреодолимый парадокс уже раз шесть-семь. В тюремных компьютерах по определению отсутствовали программы для идентификации заключённых без штрих-кода, а люди, которые с этими компьютерами работали, проявили просто-таки выдающуюся неспособность к импровизации и самостоятельному мышлению. Всякий раз, когда возникала такая проблема, получался какой-то замкнутый круг. Всё начиналось с того, что Сэмпл констатировала очевидный факт.
– Я уже вам говорила, у меня нет штрих-кода. Если бы у меня был штрих-код, меня бы здесь не было. Меня поэтому и арестовали – что у меня нет штрих-кода.
Надзиратели не желали признать очевидное и отвечали, что так не бывает.
– У тебя должен быть штрих-код. Если регистрационный жетон не соотнести с персональным штрих-кодом, компьютер не выдаст необходимую документацию, а без бумаг я не могу оформить перевод.
– Ну и не оформляйте, мне всё равно. Отведите меня обратно в карцер. – Да, Сэмпл дожидалась благоприятного случая и старалась как можно спокойнее воспринимать весь абсурд некропольской бюрократии, но иногда она позволяла себе такие вот вспышки раздражения. Эти мелкие бунты помогали ей сохранять рассудок.
Толстая надзирательница за стеклом покачала головой:
– Без бумаг я тебя никуда не могу отвести. А перевод оформляет компьютер.
– Ну и что будем делать? Я что, так и буду стоять здесь до скончания времён и задерживать очередь? Может быть, вы меня просто пропустите, чтобы я вам не застопорила всю систему?
Сэмпл и сама поняла, что на этот раз несколько перегнула палку. Надзирательница опасно прищурилась, так что тушь вокруг глаз пошла мелкими трещинками. Как и все в Некрополисе, она красилась густо и ярко. А вот заключённым не дозволялось никакой косметики; вся их одежда состояла из пары браслетов и короткой юбки с крылатым анком, символом Анубиса. Эта толстая надзирательница была, пожалуй, самой уродливой из всех, с кем Сэмпл уже приходилось встречаться. Макияж а-ля Клеопатра был наложен таким толстым слоем и так неумело, что её зверская рожа напоминала загримированное лицо зловредного клоуна-психопата. Такая раскрашенная свинья. Вообще-то слово «свинья» Сэмпл употребляла нечасто, но тут по-другому не скажешь.
Тётка весила фунтов четыреста, если не больше, а росточка была невысокого. Сэмпл прикинула про себя: пять футов два дюйма, если в сандалиях. По какой-то причине, о которой Сэмпл даже задумываться не хотелось, она была абсолютно лысой. В смысле – лысой не от природы, а бритой налысо. Бритый череп смотрелся особенно омерзительно на фоне туши из дряблых мышц, но это было ещё не самое отвратительное. Хуже всего была грудь. Поистине невообразимых размеров. Некропольская мода на голую грудь совершенно не подходила для этой раскормленной свиноматки на критической стадии ожирения, чьи буфера свисали значительно ниже пояса форменной юбки. Большинство жителей Некрополиса были смуглые, с гладкой оливковой кожей, однако у надзирательницы кожа была бледно-розовой, вся в прыщах и каких-то шелушащихся пятнах. Она явно чем-то болела. Оставалось лишь предположить, что либо её специально создали такой – толстой, больной и несчастной, – либо в процессе воссоздания тела произошёл очень серьёзный сбой.
Надзирательница вновь повернулась к компьютеру, всем видом давая понять, что Сэмпл выводит её из себя одним своим существованием.
– Подожди.
Ничего другого всё равно не оставалось, так что Сэмпл ждала, а вместе с ней ждали ещё одиннадцать женщин. Толстая надзирательница принялась неуверенно тыкать по клавишам двумя указательными пальцами. Клавиатура была большая, поскольку раскладка шла на иероглифах, и клавиш было больше сотни. В целом всё это напоминало странную модификацию многоярусного рояля Иоганна Себастьяна Баха.
