Алан Глинн - Области тьмы (The Dark Fields)
При том я, конечно, знал, что когда бы человек ни оказался на принимающем конце такого откровения, адресованного ему одному (и написанного, например, в ночном небе, как у Натаниэля Готорна), откровение это может быть лишь плодом болезненного и сумеречного состояния сознания, но вот именно это было другим, эмпирическим, наблюдаемым – в конце концов, к концу шестого дня моей торговли в “Лафайет” я имел в активе непрерывную цепь побед и больше миллиона долларов на брокерском счету.
В тот вечер я пошёл выпить с Джеем и ещё парой ребят в заведение на Фултон-стрит. После третьего пива и дюжины сигарет, не говоря уже о пытке мнениями о дневной торговле от моих новых коллег, я решил махом разобраться со многими вещами – начать перемены, для которых пришло время. Надо было внести залог за новую квартиру – побольше, чем моя конура на Десятой улице, и в другом районе, может, в Грамерси-парке или даже Бруклин-Хайтс. Ещё выкинуть всю старую одежду и мебель, и все свои пожитки, и купить строго то, что мне необходимо. Что важнее, я решил перейти с дневной торговли на игровое поле побольше, может, заняться управлением активами, или хеджевыми фондами, или глобальными рынками.
Я торговал чуть больше недели, так что у меня не было представления, как подойти к этому вопросу, но когда я вернулся домой, как по сигналу, у меня на автоответчике обнаружилось сообщение от Кевина Дойла.
Клик.
Би-ип.
“Привет, Эдди, это Кевин. До меня тут странные слухи доходят. Позвони мне”.
Даже не сняв куртки, я схватил телефон и набрал его номер.
– Привет.
– Так что же это за слухи ходят? Бух.
– “Лафайет”, Эдди. Все говорят только о тебе.
– Обо мне?
– Да. Я сегодня обедал с Карлом и ещё несколькими людьми, и кто-то упомянул, что слышал о какой-то фирме по дневной торговле на Брод-стрит – и о каком-то трейдере, который добился феноменального успеха. После обеда я навёл справки, и всплыло твоё имя.
Я улыбнулся и сказал:
– Вот как?
– Эдди, это не всё. Потом я снова говорил с Карлом и сказал ему, что выяснил. Он заинтересовался, и когда я упомянул, что ты мой друг, он сказал, что хочет с тобой познакомиться.
– Прекрасно, Кевин. Я тоже хочу с ним познакомиться. В любое удобное время.
– Завтра вечером ты свободен?
– Да.
Он задумался.
– Так, я тебе перезвоню. И тут же повесил трубку.
Я сел на диван и огляделся. Скоро я отсюда выберусь – но ни секундой раньше, чем нужно. Я представил просторную, красиво обставленную комнату в доме в Бруклин-Хайтс. Увидел себя, стоящего у эркера, смотрящего на одну из тех засаженных деревьями улиц, по которым мы с Мелиссой часто гуляли в летние дни, по дороге из Кэррол-Гарденс в центр, и даже говорили, что когда-нибудь тут поселимся. Крэнберри-стрит. Ориндж-стрит. Пайнэппл-стрит.
Телефон снова зазвонил. Я встал и прошёл через комнату, чтобы снять трубку.
– Эдди, Кевин. Завтра вечером выпьем? В “Комнате Орфея”?
– Отлично. Во сколько?
– В восемь. Давай мы с тобой встретимся в семь тридцать, я объясню тебе кой-чего.
– Договорились. Я положил трубку.
И когда я стоял так, с рукой на телефоне, я почувствовал головокружение и тошноту, и на мгновение опустилась темнота. Потом, сознательно даже не заметив, что я шёл – и прошёл через всю комнату – я вдруг обнаружил, что тянусь к дивану, чтобы на него облокотиться.
Только тут я понял, что не ел уже три дня.
Глава 12
В “Комнате Орфея” я появился раньше Кевина и сел к стойке. Заказал газировки.
Я не знал, чего ждать от встречи, но не сомневался, что будет интересно. Имя Карла Ван Луна мелькало в газетах и журналах все восьмидесятые, оно стало синонимом того десятилетия и его прославленного служения Наживе. Может, теперь он стал тихим и скромным, но тогда председатель “Ван Лун и Партнёры” участвовал в нашумевших мутных сделках с собственностью, включая стройку гигантского и притом сомнительного офисного здания в Манхэттене. Ещё он на заёмные средства скупал контрольные пакеты акций, осуществил бесчисленные слияния и поглощения.
В те дни Ван Лун и его вторая жена, художница-декоратор Гэбби Де Паганис, прочно обосновались в официальной благотворительности, и их фотографии красовались в каждом издании журналов “New York”, “Quest” и “Town and Country”. По мне, так он входил в галерею мультяшных персонажей – с такими людьми, как Эл Шарптон, Леон Хелмсли и Джон Готти – которые создавали общественную жизнь, а мы ежедневно поглощали эту жизнь, а потом обсуждали и анализировали при малейшем признаке провокации.
Помню, к примеру, были мы однажды в Вест-Виллидж с Мелиссой, году так в 1985-м или 1986-м, в Кафе Вивальди, и она оседлала любимого конька, рассказывая о планируемом Здании Ван Лун. Ван Лун давно хотел завоевать для Нью-Йорка титул “Высочайший в Мире”, и предложил построить стеклянную коробку на месте старого отеля Сент-Николаса на Сорок Восьмой улице. В плане он изначально был метров пятьсот в высоту, но после бесконечных протестов его сделали хорошо за триста.
– Что это за блядство с небоскрёбами? – сказала она, поднимая чашку с эспрессо. – Я думала, этот бзик уже в прошлом.
Ладно, небоскрёбы стали идеальным символом корпоративного капитализма и даже самой Америки – как Эйн Ренд называла Здание Вулворта, как оно видится с нью-йоркского порта, “пальцем Бога” – но конечно нам они больше были не нужны, не нужны такие люди, как Карл Ван Лун, которые пытаются запечатлеть свои подростковые фантазии в контуре города. По большей части, в любом случае – говорила она – вопрос высоты более не актуален, это уловка, небоскрёбы стали площадями для рекламных плакатов для всяких продавцов и производителей швейных машин, автомобилей и газет. Ну и чем будет этот? Рекламным плакатом блядских бросовых облигаций? Боже.
Мелисса в такие моменты с редкой элегантностью размахивала чашкой с эспрессо – с соответствующим возмущением, но ни разу не пролила ни капли, и всегда была готова, если нужно, развернуться на 180 градусов и начать смеяться над собой.
– Эдди.
Она всегда так же и успокаивалась – как бы сильно ни завелась. Она могла еле заметно наклонить голову вперёд, может, допить остатки кофе, и стать тихой и спокойной, и эфемерные прядки волос аккуратно свисали на её лицо.
– Эдди?
Я повернулся на стуле, оказавшись спиной к стойке. Напротив стоял Кевин и смотрел на меня. Я протянул руку.
– Кевин.
– Эдди.
– Как дела?
– Хорошо.
Когда мы пожали руки, я попытался выкинуть из головы образ Мелиссы. Спросил его, будет ли он пить – “Абсолют” со льдом – он сказал, что будет. Через пару минут болтовни ни о чём Кевин начал готовить меня к встрече с Ван Луном.
– Он… непостоянен – сегодня он твой лучший друг, а завтра он смотрит сквозь тебя, так что не напрягайся, если он поведёт себя странно.
Я кивнул.
– Кстати, я уверен, что ещё не предупреждал тебя – не делай пауз, не замирай, когда отвечаешь ему, он это дело ненавидит.
Я кивнул ещё раз.
– Знаешь, он сейчас плотно увлёкся работой с MCL-Parnassus и Хэнком Этвудом и… не знаю.
Один из крупнейших медиа-конгломератов в мире, с кабельным телевидением, киностудией и издательскими подразделениями, MCL-Parnassus был из тех компаний, для описания которых журналисты используют выражения вроде “мегалит” и “бегемот”.
– А чем они занимаются с Этвудом? – спросил я.
– Я сам точно не знаю, это всё ещё держится в тайне. – Потом его стукнула новая мысль: – И не вздумай спрашивать его – как ты обычно делаешь.
Я видел, что Кевин паникует из-за того, что организовал нашу встречу. Он смотрел на часы, как будто мы делали срочную работу, и время неумолимо истекало. Он допил водку из стакана без десяти восемь, заказал ещё один, а потом сказал:
– Ну что, Эдди, что именно ты планируешь ему рассказать?
– Не знаю, – ответил я, пожимая плечами. – Наверно, расскажу ему про свои приключения в дневной торговле, дам ему краткую сводку по всем крупным позициям, которые держал.
Казалось, Кевин ждал чего-то большего – но чего? Поскольку я не мог внятно объяснить свой успех, если не упоминать необъяснимые способности, которые я в себе развил, всё, что я смог из себя выжать, это:
– Мне повезло, Кевин. Я хочу сказать – не пойми меня превратно – я работал над вопросом, накопал кучу информации, но… да, всё оборачивалось так, как надо мне.
Но что до Кевина, ему эта мутная херня однозначно не показалась удовлетворительной – хоть он и не произнёс этого вслух. Именно тогда я понял, что во всех его словах до того момента была внутренняя тревога, страх, что, хотя он держит в своих руках информацию о моей торговой стратегии, и следовательно, имеет рычаг влияния на Ван Луна, всё может окончиться тем, что он передаст меня Ван Луну, а потом тихой сапой уйдёт со сцены.
Но с этим я уже ничего не мог поделать.
Что же до меня, я чувствовал себя прекрасно. После вчерашнего приступа головокружения я съел тарелку пасты in bianco. Потом принял витамины и пищевые добавки и пошёл спать. Проспал шесть часов, практически месячную норму. Я по-прежнему принимал две дозы МДТ в день, но теперь чувствовал себя свежее, и лучше себя контролировал – а потому был уверен в себе куда больше, чем прежде.
