Алан Глинн - Области тьмы (The Dark Fields)
Для меня это был достаточно спокойный день – по крайней мере в плане интеллектуальной деятельности и количества работы – так что, вернувшись домой, я никак не мог успокоиться, так и кипел жаждой действий. Не способный заснуть, я сидел на диване в комнате, смотрел телевизор и читал. Под аккомпанемент фильмов, живых шоу и реклам я перекапывал финансовые рубрики ежедневных газет, биографию Уоррена Баффета и тексты, заголовки, рекламные развороты, головы и фотосписки полудюжины глянцевых деловых журналов.
Придя в “Лафайет” на следующий день, я долго рылся на разных финансовых сайтах. В конце концов, я открыл больше дюжины крупных позиций, в сумме на восемьдесят тысяч акций, а потом начал внимательно их отслеживать.
К одиннадцати-тридцати слева от меня началась суета. Через пару столов трое ребят в бейсболках, которые плотно работали вместе, начали изображать в воздухе удары и шипеть “йесссссс” друг другу. Ещё через пару минут “инфа” разбежалась по комнате. Молотильщик клавиатуры рядом со мной, звали его Джей, на короткий миг развернулся от экрана ко мне.
– Тут пошёл слушок о биотехнологических акциях.
Он пожал плечами и вернулся к клавиатуре, но парень рядом с ним крутнулся в кресле и заговорил со мной, будто мы знакомы со школы.
– Медицинский прорыв, пока не объявленный. МЕДКС – это корпорация “Медифлюкс”, флоридский производитель лекарств – похоже пустила в разработку белок против рака. Мужики в халатах в Национальном Исследовательском Центре Рака дрожат от возбуждения.
– И?
Он поглядел на меня, словно говоря, мол, ты что, идиот? Потом, нерешительно помедлив, заявил:
– Покупай “Медифлюкс”!
Я увидел, что Джей, парень рядом со мной, уже этим занялся. Я кивнул тому парню и вернулся к экрану, посмотреть, что можно выяснить про эту фармацевтическую компанию – корпорацию “Медифлюкс”. Сейчас её продавали по 431/3, хотя при открытии они шли по 373/4. Все вокруг были уверены, что они продолжат идти вверх, и все – по крайней мере все в комнате – активно скупали “Медифлюкс”. Я потратил некоторое время на изучение базовой информации по ней – историю прибыли, потенциал роста, такие вещи – и в какой-то момент Джей пихнул меня и спросил:
– Ну что, сколько купил?
Я посмотрел на него, помолчал, быстро прокручивая в голове всё, что только что прочитал про “Медифлюкс”.
– Не купил ни одной, – сказал я. – Более того, я сыграю на понижение.
Это означало, в противовес господствующему в комнате мнению, я ожидаю, что цена на акции “Медифлюкс” упадёт. Пока все скупают их, я займу акции у своего брокера. Потом продам, обязавшись купить их позже, в расчёте, что придётся это делать по существенно меньшей цене. Чем меньше будет цена, тем, естественно, больше будет моя прибыль.
– Ты будешь играть на понижение?
Сказал он это во весь голос, и слово “понижение” пронеслось по столам, как острая боль по седалищному нерву, можно было почувствовать, как в комнате выросло напряжение. Некоторое время было тихо, а потом все заговорили разом, проверяя свои экраны и пялясь в сторону моего стола. Через пару минут накал достиг апогея, исходная фракция “Медифлюкса” перегруппировалась и начала забрасывать меня комментариями.
– Дружище, искренне сочувствую.
– Готовь денежки!
– Неудачник!
Я не обращал на их насмешки внимания, воплощая в жизнь свою стратегию сыграть на “Медифлюксе” на понижение, при этом присматривая за другими позициями. Цена на “Медифлюкс” продолжала расти, достигла 51 пункта, и там, похоже, замерла. Джей снова пихнул меня и пожал плечами, мол, объясни, зачем на понижение-то?
– Это всё шумиха, – сказал я. – Что – пара мышей с раком в какой-то лаборатории у чёрта на куличках сели в постели и попросили чаю, и вот нас накрывает покупательная лихорадка? – Я покачал головой. – А потом, вот они разрабатывают белок, а когда он получит коммерческое применение? Через пять лет? Через десять?
Джей внезапно стал беспокоен и углубился в себя.
– К тому же, – сказал я, указывая на свой экран. – “Айбен-Химкорп” полгода назад отказалась от поглощения “Медифлюкс”, ничем это не мотивировав – об этом уже никто не вспоминает?
Я видел, как он стремительно обрабатывает информацию.
– Это замок на песке, Джей.
Он обернулся к парню рядом с собой и начал шептать. Скоро – когда мой анализ разошёлся по комнате – сгустились тёмные облака неуверенности.
По последовавшему шквалу бормотания и кликанья стало очевидно, что появились два лагеря – одни трейдеры решили держаться за акции, а другие присоединились ко мне в игре на понижение. Джей и парень рядом с ним сменили свои позиции. Бейсболки совершили тот же шаг, но от комментариев воздержались – по крайней мере, вслух. Я согнулся над своим терминалом, помалкивая в тряпочку, хотя атмосфера и наэлектризовалась, принеся ощущение, что я ворвался в местную экосистему с претензией на власть. Я ничего этого не планировал, но суть в том, что я был убеждён: МЕДКС – это облом, и оставалось это подтвердить.
Ближе к вечеру, как я и предсказывал, акции обвалились. Они начали падать в 3:15, вызвав ужас у двух третей трейдеров в комнате. К закрытию МЕДКС упали до 171/2, потеряв 361/2 пункта от максимума цены в 54.
По окончании торгов в небольшой группе, сидящей за столом напротив меня, началось оживление. Потом они подходили ко мне представиться – и я понял, что они с Джеем и парнем рядом с ним, и ещё парой человек, входят теперь в мою команду. Не только потому, что они к вящей радости вняли моему совету, но и потому, думаю, что они видели впечатлающий итог моей торговли. Я продал 5 000 акций МЕДКС и заработал на этом больше 180 000 долларов. За одну сделку я получил больше, чем они рассчитывали сделать за год, и им это нравилось – нравилось такое поощрение риска, нравилось подтверждение того, что можно заработать по-крупному.
Одна из трёх бейсболок кивнула мне через комнату, жест, который должен был, по моему мнению, означать признание поражения, но потом он быстро ушёл с двумя другими, и я не смог сказать ему – великодушно, а может, и снисходительно – мол, они первыми нашли эти акции. Я всё равно отказывался идти пьянствовать с кем бы то ни было, но зато я долго там тусовался, болтал и пытался выяснить как можно больше о жизни таких фирм дневной торговли.
На третий день в “Лафайет” я оказался в центре внимания. При этом, без сомнения, для меня это был испытательный срок. Мне просто один раз повезло – уверен, они все ломали над этим голову – или я таки действительно знал, что делаю?
Испытательный период закончился уже через пару часов. Скоро развернулась ситуация с дата-банком, JKLS – всё почти как вчера – и я шепнул Джею, что готовлюсь взять акции по текущей цене, чтобы немедленно, продав их, сыграть на понижение. Джей, молчаливо принявший роль моего лейтенанта, передал эту информацию на следующий стол, и меньше чем через минуту уже вся комната продавала JKLS. За утро я озвучил ещё пару советов, и многие, хотя конечно не все, за них ухватились. Ближе к обеду, однако, когда цена на JKLS начала резко падать, и поднялся радостный гвалт, все тут же вспомнили и остальные мои советы, и сомневающиеся тоже влились в мой лагерь.
К закрытию торгов в четыре часа вся комната была моей.
За следующие пару дней кабинет трейдеров у “Лафайет” оказался забит под завязку – к старожилам присоединилось немало новых лиц. Я эксплуатировал стратегию игры на понижение, начав атаку на целую пачку раздутых и завышенных акций. Мой инстинкт позволял опознавать такие безошибочно, и когда я видел, что они ведут себя полностью сообразно моим предсказаниям, я испытывал почти физическое удовольствие. В свою очередь, люди внимательно наблюдали за мной, и конечно хотели знать, как я это делаю, но поскольку они же делали на моих советах большие деньги, никто так и не набрался смелости подойти ко мне и спросить в лоб. Что было и к лучшему, потому что ответа у меня не было.
Я воспринимал это как инстинкт, хотя и основанный на информации, на большом количестве исследований, которые, благодаря МДТ-48, шли быстрее и полнее, чем мог бы подумать хоть кто-то в “Лафайет”.
Но и этим объяснялось не всё – потому что вокруг было достаточно исследовательских отделов, в которые было вложено немало средств и ресурсов – от дальних комнат без окон в инвестиционных банках и брокерских домах по всей стране, где сидели бледные, безымянные “количественники”, ночи напролёт ковыряющиеся в числах, до заведений, набитых математиками и экономистами, собирающими нобелевки, вроде Института Санта-Фе и МТИ. Я обрабатывал много информации для одного человека, это правда, но для таких организаций я был не конкурент. Так в чём же дело? В первый день второй недели в “Лафайет” я попытался оценить разные возможности – может, у меня информация лучше, или инстинкт сильнее, или это химия мозга, или загадочная синергия между органикой и технологией – но когда я сидел за столом, бездумно уставившись на монитор, эти мысли потихоньку врастали в ошеломляющее видение громадности и красоты собственно фондовой биржи. Пытаясь обрести понимание, я скоро осознал, что несмотря на её податливость предсказуемым метафорам – она как океан, небосвод, цифровое воплощение воли Бога – фондовая биржа, тем не менее, нечто большее, чем просто рынок, где торгуют акциями. В своей сложности и непрерывном движении круглосуточная глобальная сеть торговых систем была не меньше, чем образцом человеческого сознания, с электронными торговыми точками, формирующими первую робкую версию коллективной нервной системы человечества, глобальный мозг. Более того, какое бы интерактивное сочетание проводов, микрочипов, схем, клеток, рецепторов и синапсов ни требовалось для этой великой конвергенции электронной и мозговой тканей, в тот момент мне казалось, что я её нашёл – я подключаюсь и загружаюсь… мой разум стал живым фракталом, отображённой частью великого действующего целого.
