Юрий Рытхэу - Конец вечного безмолвия
Тымнэро устроился в своей байдарке.
Волтер возился с мотором, который никак не хотел заводиться.
Мальсагов нетерпеливо наблюдал за норвежцем и тихо ругался:
— Что это за керосинка дурацкая! И плащ воняет, и твой мотор, знал бы, не поехал!
Однако мощным течением баркас с байдаркой несло именно туда, куда надо: мимо острова Алюмка, мимо зеленых берегов левого берега в синеющую ширь Анадырского залива.
Тымнэро смотрел назад, на низкий берег ново-мариинской стороны, на свбю ярангу, на высокие мачты радиостанции. А впереди открывалась пугающая ширь океана. Для оленевода Тымнэро море всегда казалось таинственным, полным коварства и опасностей. Зимой, когда ему приходилось выслеживать нерпу или лахтака, он чувствовал, как под толстым слоем льда мощно дышит океан.
Волнение стало чувствоваться уже за Алюмкой. Аренсу Волтеру удалось завести мотор, и баркас, как пес, поднятый пинком каюра, вдруг судорожно рванул.
Брызги хлестали по лицу, заливали байдарку. Улучив минуту, Тымнэро схватил деревянный ковш и принялся вычерпывать воду.
Арене Волтер, стоя на корме баркаса, что-то кричал Тымнэро ободряющее, даже веселое.
Промок не один Тымнэро, и поэтому первым делом на берегу разожгли большой костер.
— Однако рыбка есть! — весело кричал Галицкий. — Раз белуха да нерпа ныряют, значит, кета пошла.
Поставили короткую сеть и не успели закрепить конец на берегу, как сеть задергалась и на гальку легли первые рыбины — жирные, отливающие серебром.
Одежда у костра быстро просохла, свежая жирная уха прибавила сил, и даже Тымнэро повеселел.
Глядя на ныряющих у берега белух; Тымнэро жалел, что не взял ружье, — запросто было подстрелить жирную белуху. Хватило бы мяса на целый месяц для упряжки и жира для светильника надолго.
Сети вытаскивали часто, и улов был так велик, что к разделке приступили сразу. Нашли выброшенные волнами доски, приспособили их вместо столов, и пошла работа.
К концу первого дня распластанные, щедро посыпанные солью рыбины образовали заметную горку.
— Если и дальше так пойдет, — возбужденно сказал Галицкий, — то Грушецкому и Сооне придется худо. Все рыбаки увидят, что можно обойтись без хозяев, уйдут от них, и останутся они с сухими неводами и пустыми бочками.
Мальсагов вызвался угостить рыбаков невиданным блюдом, которое называлось шашлык. Он нарезал большими кусками кетину, надел их на выструганные палки и положил эти палки на два камня так, что куски оказались над жаркими углями. Жирная рыба зашкворчала, закапала на угли топленым жиром, распространяя вокруг аппетитный запах.
— У нас на Кавказе, — рассказывал Мальсагов, — такой шашлык жар-ят из молодого барашка… А барашек — это такой животное, ростом с собаку…
— Собаку едят, что ль, у вас? — недоверчиво спросил Кулиновский.
Он был оживлен, похлопывал каждого по спине, громко покрикивал, когда тащили на берег сети с рыбой.
— Да не собака, а барашек, — ответил Мальсагов. — Если б знал, как это вкусно! Я пробовал делать шашлык. из оленины, моржатины, нерпы и даже китового мяса — это совсем не то!
Арене Волтер и Михаил Куркутский сидели чуть поодаль.:
— Почему всем не организоваться вот в такие трудовые объединения? — с недоумением спрашивал Волтер. — Это ведь так просто.
Михаил с сомнением покачал головой:
— Это просто на первый взгляд. Так объединены морские охотники-чукчи. Они сообща бьют китов и моржей, потому что одному такого большого зверя не одолеть. И все же в каждом таком объединении людей есть хозяин. Ему принадлежит байдара или вельбот, гарпунная пушка. Он и получает большую часть добычи, хотя может и вовсе не ходить, на охоту.
— Можно же вельботы, и байдару, и гарпунную пушку приобрести сообща в общественное владение.
— На, какие средства?!
В крохотной палатке Ермачкова места всем не хватало. Однако и на воле было неплохо — ночи стояли удивительно теплые и тихие. Слышался плеск проходящей одинокой рыбы, но большого косяка все не было. Исчезли белухи и нерпы, и все это начало тревожить и старого рыбака Ермачкова. С каждым днем он становился все молчаливее. Приуныл и Кулиновский.
Еще накануне не было никаких признаков непогоды — лишь на самом горизонте к полуночи проявилась темная полоса, похожая на черную жирную черту. Тымнэро проснулся среди ночи, почувствовав на лице холодные капли дождя.
Костер угасал, заливаемый водой. Ветер трепал палатку. Волны выкинули сети на берег и подбирались уже к баркасу и маленькой кожаной байдарке.
Вслед за Тымнэро проснулись и остальные рыбаки и молча принялись убирать сети. Работали молча. Волтеру удалось оживить угасающий костер и сварить рыбную похлебку.
Кулиновский, обжигаясь варевом, рассуждал:
— Пошто так? Зимой скучаешь о юшке рыбной, а три дня поел, уже надоела… Чисто баба эта рыба.
— Ты бабу с рыбой не равняй, — возразил дрожащий от холода и сырости Ермачков. — Баба — она всегда горячая, теплая, а рыба-то — она холодная…
Вместе е костром угасал и разговор.
К полудню немного утихло, и решено было снова завести сети.
Вставив весла в ременные уключины, Тымнэро погреб против низких волн, бьющих о кожаное дно байдарки. С трудом, но сети поставили.
Выйдя на берег, Тымнэро сказал Кулиновскому:
— Зря мы сети ставим.
— Однако, паря, не зря. Белуха пошла.
И вправду, между светлых барашков, почти неотличимые от них в воде, белели спины морских животных, идущих вслед за косяками.
До ночи несколько раз вытащили сети — рыба была.
Окрыленные удачей, завалились спать, набившись в крохотную палатку.
Не успели, однако, уснуть, как оказались на вольном воздухе, в дожде и грохоте бури: словно великан одним взмахом руки сорвал с колышек палатку и унес в море.
Вслед за палаткой, перекувырнувшись несколько раз в воздухе, улетела байдарка Тымнэро.
Он было побежал за ней, но она лишь мелькнула желтой моржовой кожей и исчезла в кипящей тьме бушующего моря.
— Сети! Наши сети! — кричал Галицкий, бегая вдоль берега.
Сетей не было. Оставалась лишь половина дальней, поставленной под защитой низкого галечного мыса.
Что-то такое произошло у тангитанов. В доме Тренева будто поселился покойник. Сам хозяин сказался сильно больным, слег в кровать.
В дом наведывались не меньше хозяев растерянные тангитаны — Грушецкий, Желтухин, Бессекерский, — но всех их гнала Агриппина Зиновьевна, приговаривая:
— Ванечка болен, Ивану Архипычу нездоровится…
Из обрывков разговоров, из намеков Милюнэ догадалась, что в Петропавловске опять что-то произошло неожиданное. И ее хозяин очень напуган.
Улегшись на свою лежанку за печкой, крепко зажмурив глаза, Милюнэ не могла заснуть, тоска сжимала сердце: сколько времени уже прошло, а привыкнуть к новой жизни она так и не сумела. Внешне вроде бы все хорошо: она уже свободно объяснялась по-русски, научилась готовить танги-танскую еду с таким искусством, что Агриппина Зиновьевна откровенно хвалилась перед гостями ее умением. И все же вечерами, оставаясь наедине, Милюнэ чуть не плакала от серой тоски, от неясных желаний, от горько-сладких воспоминаний о тундре, о родных ярангах.
Артельные рыбаки появились на исходе второй ночи после бури. Они шли на веслах по приливу, используя течение. Черный баркас, словно бы стесняясь, таясь, бесшумно плыл под берегом, а в нем сидели оборванные и исхудавшие рыбаки.
Они молча высадились между тангитанским кладбищем и ярангой Тымиэро.
Чукча поднялся к себе в ярангу, и остальные побрели в дома, пряча глаза, нехотя отвечая на расспросы встречных.
Грушецкий вышел на крыльцо конторы и громко крикнул:
— Ну что, рыбаки? Много ли наловили?.. А ты, Ермачков, и не ходи ко мне больше…
Арене Волтер свернул с дороги и подошел к Грушецкому.
— Иди домой, — коротко, но строго сказал норвежец. — Иди домой и сиди тихо.
— Да ты что! Как смеешь? Ах ты норвежская морда! Убери руки! Потрепыхались и хватит! Слыхал, что случилось в Петропавловске?
— Иди домой, — повторил Волтер. — Иди домой и сиди тихо.
И легонько, но настойчиво подтолкнул Грушецкого в сени.
Арене вошел в свой домик и крепко запер дверь.
Весть о том, что в Петропавловск вернулась старая власть, напугала всех в Ново-Мариинске.
Бессекерский, получивший подробное письмо ё Камчатки, сказал, что суть переворота в том, что власть взяли имущие люди. Никаких представителей солдатских, крестьянских и прочих депутатов. Вынашивается план отделения полуострова от России и провозглашение Камчатской республики. Это означало, что новые камчатские правители включат в состав нового государства и Чукотку.
Иван Архипович с тоской смотрел в окно. Единственным утешением было то, что не довелось глубоко ввязнуть в дела анадырских властей. Тренев мысленно хвалил себя за предусмотрительность и осторожность.
![Юрий Рытхэу - Люди нашего берега [Рассказы]](/uploads/posts/books/134656/134656.jpg)
