Томас Гунциг - Смерть Билингвы
Как ни странно, при том, что перед нами было человек сто, нам, в конце концов, удалось, вот так хватая и подталкивая всех подряд, переправить людей в автобусы. В какой-то момент Моктар повернулся ко мне и поверх множества движущихся голов бросил взгляд, в котором поблескивала веселая жестокость. Я понял, что за него можно больше не беспокоиться, он уже не так терзается из-за бегства Сюзи. В лесу снова послышались выстрелы, но никто не обратил на них внимания, настолько они вписывались в обстановку.
Мы провозились больше двух часов, заталкивая людей в автобусы, которых оказалось маловато для такой кучи народу. К зарешеченным окнам прижимались десятки лиц, за нами наблюдали сотни обезумевших глаз. Дирк зажег окурок и принялся рассматривать свои ботинки. Из леса показался человек с грушевидным лицом в сопровождении своих солдат. Те тащили за собой три больших куля. Подойдя к Моктару, они сгрузили свою ношу ему под ноги.
«А с этими что делать?» Моктар взглянул. Это оказались трупы двух мужчин и девушки. Моктар повернулся к автобусам, оттуда послышался угрожающий шум.
— Вы сейчас сделали огромную глупость. Вы хоть представляете себе, сколько времени нужно, чтобы успокоить запаниковавшую толпу?
Человеку с грушевидным лицом было неловко, что его отчитывают перед подчиненными.
— Все равно они уже сидят по автобусам, так что плевать на панику, — ответил он.
Шум у нас за спиной нарастал. Из всех десяти автобусов послышались голоса, в наши стороны полетела брань. Люди волновались, вставали, пытались выбраться наружу. Автобусы принялись раскачиваться, как огромные лодки на волнах.
— Вот черт, — процедил Моктар.
Потом из какого-то автобуса донесся нечленораздельный женский крик, гул голосов стал еще громче, в нем появилось нечто пугающее, весь воздух наполнился враждебными звуками. Автобусы раскачивались все более угрожающе, как будто морская качка перешла в настоящий шторм.
— Значит, плевать на панику? — съехидничал Моктар. Человек с грушевидным лицом не ответил, с его губ все никак не сползала кривая улыбка.
— Пошли со мной, — бросил мне словенец, направляясь к ближайшему автобусу.
Мы влезли в передние двери. Внутри все кричали, вопили, в миллиметре от моего лица просвистел камень, брошенный с задних рядов. Пахло страхом, потом, грязным бельем и мочой. Моктар схватил первого, кто подвернулся ему под руку. Это оказался молодой парень в безнадежно старомодной лыжной куртке. Моктар приподнял его за воротник, вытащил револьвер, приставил дуло к виску и выстрелил.
В закрытом пространстве автобуса грохот выстрела прозвучал, как никогда, оглушительно, кровь и мозг фейерверком брызнули в разные стороны. Парня отбросило к решеткам, потом он отлетел в центральный проход и застыл в странной полусидячей позе. Сразу же воцарилось молчание, тяжелое, как чугунная плита.
— Сохраняйте спокойствие, все будет хорошо, следуйте нашим указаниям, — сказал Моктар, прежде чем выйти из автобуса.
В других автобусах тоже все стихло. Хотя люди ничего не видели своими глазами, они догадывались, что произошло в первом автобусе. Похоже, Моктар прочел в моих глазах удивление.
— Недостаточно, если остальные будут только догадываться о том, что произошло. Надо, чтобы они своими глазами увидели то же самое. Сейчас это единственный способ добиться, чтобы все было тихо, пока мы не доберемся до места.
Мы вошли в следующий автобус, беженцы в ужасе затихли. Моктар схватил первого, кто попался ему под руку. Это оказалась толстая девица лет двадцати. И снова револьвер, висок, выстрел, оглушительный грохот, красный фейерверк. Моктар повторил:
— Сохраняйте спокойствие, все будет хорошо, следуйте нашим указаниям. Так мы обошли все десять автобусов. Бах! Бах! Бах! А когда вернулись к бородачу с грушевидным лицом, вокруг царила полнейшая тишина, которую нарушал только гул моторов, работавших на малых оборотах.
— У вас твердая рука, — сказал бородач. — На гражданке я преподавал в школе для трудных подростков. Вы бы прекрасно справились.
— Спасибо. А теперь уберите подальше этих троих. Нечего им лежать посреди дороги, еще спровоцируете аварию, — ответил Моктар, указывая на три трупа.
Было уже поздно, а нам предстоял долгий путь до города. Как только напряжение спало, я почувствовал, что безумно устал. Голова была тяжелая, как рукоятка заступа;,затылок немилосердно ныл. Десять автобусов тронулись с места, наполняя ледяной воздух выхлопными газами.
40
Из окон нашей гостиницы было видно, как строители и техники трудятся над огромными сооружениями для концерта Лемонсид. Издалека все это напоминало космический корабль, приземлившийся посреди заброшенного свекольного поля. Вокруг ощетинились тридцати- и сорокаметровые мачты с прожекторами, километры проводов свивались, как чудовищные щупальца, повсюду валялись фрагменты декораций, репродукторы, разные подпорки. Гигантские экраны по шестнадцать метров в высоту нависали над покрытым грязью пустырем, куда меньше чем через три недели, должно было набиться десять тысяч солдат.
На следующий день после операции «Бедолаги» программа о ней вышла в эфир. Сцены, в которых Наксос бросает на землю террориста и гладит по головке ребенка, перемежались с рекламными роликами и фрагментами интервью Лемонсид. Но, судя по всему, рейтинг программы не оправдал ожиданий. Поползли слухи, что бывший летчик и Наксос получили мощный нагоняй от рекламодателей. Им было сказано, что пора придумать что-то новенькое, чтобы расшевелить публику. Что-то такое, где бы смешались любовь, секс и скандал. Поговаривали, что рекламодатели ухватились за старую идею насчет романа Наксоса и Каролины. Вскоре на наших глазах певица и киприот стали прогуливаться под ручку по улицам городка. В нескольких метрах от них тащились маленькая съемочная группа и фотограф. Этому последнему было поручено сделать «ворованные» снимки, которые в ближайшие дни должны были появиться в желтой прессе. Ревность разгоралась у меня во внутренностях, как комок фосфора. Я уже начал думать, что мне никогда не доведется приблизиться к Каролине меньше чем на три метра, положенные по уставу, и тут на мое имя в гостиницу пришел факс. Круглым почерком там было написано: «Нам хотелось бы узнать, как дела у вашей сестренки. Вам удобно сегодня около семи вечера? Спасибо». Я долго стоял, не сводя глаз с бумажки. Моктар и Дирк ждали, когда же я что-нибудь скажу, но я спрятал факс в карман. Словенец спросил, что там такое, а я ответил, что бухгалтерии нужна моя подпись, иначе мне не выплатят денежное содержание. По его взгляду я прекрасно понял, что он мне не верит, но мне было все равно. Мне хотелось принять душ, вымыть голову, почистить зубы. Было два часа дня, оставалось ждать еще целых пять часов. Дирк хотел сходить в кино в центре города, где крутили порнуху, и я, пораздумав, решил составить ему компанию, чтобы убить время.
Я до сих пор помню те блаженные часы, когда ни пронизывающий холод на улице, ни скучные любительские фильмы на VHS, в которых задрипанные девицы из лагерей для беженцев отдавались солдатам, ушедшим в увольнительную, были не в силах испортить мне настроение. Я принял таблетку амфетамина, Дирк последовал моему примеру и принялся рассказывать о своей несчастной жизни, полной всяких горестей, которые он изо всех сил старался подсластить и приукрасить: автокатастрофа, проданный за долги магазинчик, работа на стройке, приключения с одной или двумя шлюхами. Я слушал его и улыбался. Его наверняка никто никогда раньше так не слушал, тем более улыбаясь. В конце концов, пять часов прошли, и я оставил Дирка одного, на прощание похлопав по плечу. Он посмотрел на меня благодарным собачьим взглядом, означавшим: «С тобой я хоть на край света». А я отправился на свидание с Каролиной.
41
Телеканал снова поселил молодую певицу в лучшем номере. Я прошел все посты охраны, причем блондин с лицом, собранным из конструктора «Лего», и его сестра были со мной гораздо приветливее, чем в первый раз, Не иначе как получили особые указания на этот счет. Номер был поменьше, чем в «Холлидей Инн», но зато лучше освещен. Огромное окно выходило на террасу, откуда открывался вид на пересечение скоростной трассы и местного шоссе, окруженного полями и заброшенными сельскими постройками.
Снова повалил снег, только намного гуще, чем раньше. Хлопья кружились в быстром непрерывном танце, так что скоро вся округа стала напоминать огромное льняное покрывало с сероватым узором. Каролина долго смотрела в окно. Я еще никогда не видел ее такой грустной.
— Спасибо, что пришли. Надеюсь, я вас не очень побеспокоила, — сказала она.
— Нет, что вы, — ответил я, не набравшись смелости сказать, что я очень рад ее видеть, что она прекрасна, как горный хрусталь, и что я готов отрезать себе мизинец, лишь бы провести с ней хотя бы час. Она предложила мне сесть и сама уселась рядом.
