Дарен Кинг - Жираф Джим
— И что мне, по-твоему, делать? Пить пиво через соломинку?
— Только не в этом гадючнике. К тому же речь не о том. Речь о том, что ты, Джим, четвероногое млекопитающее из отряда парнокопытных, только что поднял кружку с пивом. И мне интересно, как ты это сделал?
— Все очень просто, если знать ноу-хау.
— Ну так поделись.
— Держатель на липучке.
— Ты часто здесь выпиваешь, да?
Он кивает.
— Я здесь постоянный клиент.
— И что, никто до сих пор не заметил, что ты жираф? И плюс к тому — призрак?
— Посмотри вокруг, — говорит Джим. — Тут все ужратые в хлам.
— Но ты же просишь держатель у бармена. Неужели он ничего не заподозрил?
— Я сказал ему, что я — инвалид. — Он ухмыляется. — Если ты инвалид, то тебе все позволено.
— Например?
Он на секунду задумывается.
— Например, можно кушать с открытым ртом.
— Изумительно. Ладно, твое здоровье. — Я чокаюсь с ним своей кружкой. Кружки с довольным звоном стукаются друг о друга, а я пользуюсь случаем присмотреться к держателю на липучке. Приспособление, надо сказать, незатейливое: браслет из ленты-липучки, надетый на Джимово копыто, и кусочек такой же липучки, приклеенный к кружке. — И что будем делать теперь?
Он вытирает пивную пену с верхней губы.
— Будем пить.
— А потом?
— Потом блевать. Потом потеряем ключи от дома. И задрыхнем в канаве.
— Теперь я знаю, чего мне не хватало в жизни.
— Можно поговорить с девочками.
— Так чего же мы ждем?
— Здесь девочек нет. Много старых алконавтов и ни одной девочки.
— Я видел на улице проститутку. Там, на стоянке.
— Не увлекайся, Спек. Ты — женатый мужчина. Зачем тебе разговаривать с девочками?
— Слушай, может быть, сядем за столик? — Я увожу его в темный, дымный уголок, и мы садимся за столик. Джим смотрит в пространство, я размышляю о страшной, кровавой смерти.
— Спек?
Я выхожу из задумчивости и вижу, что все мое поле зрение занято жирафом по имени Джим.
— Спек, ты чего?
— За меня не волнуйся. Просто я умираю. Всего-навсего. Слушай, Джим, я хочу облегчить свою совесть. Помнишь, я говорил, что жена загорает у мамы дома? Что у ее мамы новая кварцевая установка для загара? Которую она выиграла в лотерею Фонда помощи пицце. Джим. Джим, ты что, спишь?
— Э?
— Он поднимает голову со стола и вытирает слюну с подбородка.
— Ты устал, Джим?
— Мне скучно.
— Мне казалось, ты любишь ходить по пабам.
— Но не с тобой.
— Ты слышал, что я сейчас говорил? Насчет облегчить свою совесть?
— Нет.
Я чешу левое ухо.
— Ну, еще дома. Пиво, пицца, порнографические журналы. Помнишь?
Он кивает.
— На самом деле, Джим, я их купил для тебя.
— Для меня?
— Ну…
Он весь сияет. В буквальном смысле. Сейчас его жирафья голова похожа на зажженную лампочку в форме жирафьей головы.
— Для тебя, да, — говорю я. Мне действительно стало легче. — Я знаю, как ты любишь пиццу. И пиво. И какой ты испорченный. В смысле, морально испорченный. Иными словами, я знаю, как высоко ты ценишь хорошие эротические фотографии.
— Для меня? — переспрашивает он тупо.
— Да. Для тебя. Я купил их тебе, в подарок. Потому что ты — мой лучший друг. И ты мне нравишься, Джим. Как человек. Ну, то есть жираф.
— Спек, если тебе когда-нибудь будет нужно, чтобы я что-нибудь для тебя сделал, ты лишь попроси.
— Спасибо, Джим. Обязательно попрошу.
— Я, разумеется, не сделаю ничего.
— Э…
— Буду занят, сам понимаешь. Порножурналами, пивом.
— И почему я не удивлен?
— Кстати, а что ты там говорил насчет медленного умирания?
— Ну, врачи говорят…
— Что ты задохнешься от собственной перхоти.
— Джим, это очень серьезно.
— Ты что, поверил во всю эту чушь насчет сексуальных контактов с женой? Я все это придумал. Для смеха.
— Ты все придумал?
Он выдувает из ноздрей пивную пену.
— И что это было? «Да» или «нет»?
— Левая ноздря — «нет». Правая — «не знаю».
— Ладно, как бы там ни было. В смысле, с твоими ноздрями. Не знаю, может быть, это было совпадение. Или, может быть, просто животная интуиция. Ноты попал в точку. Как говорится, вбил гвоздик в гроб. — Я отпиваю пива. — Джим, перед тем, как нас выписали из больницы, доктор Жираф сказал, что я непременно умру, если немедленно не возьмусь за исследование собственной сексуальности.
— А зачем ты мне это рассказываешь?
— Я совершенно не разбираюсь в сексе. То есть я знаю, чего и куда. Но не более того.
— А почему ты решил, что я в нем разбираюсь?
Я пытаюсь придумать, как бы получше ответить, чтобы его не обидеть.
— Потому что ты извращенец.
— И что?
— Ты вырос в самом злачном районе джунглей, в восточной части, в Ист-Сайде, так что ты должен знать жизнь.
— Да какая там жизнь, одни драки. Хотя знаешь, как это делаю я, секс действительно чем-то похож на хорошую драку. Какой-то особенной техники нет. Просто дождись, когда у нее будет хорошее настроение, завали ее на стиральную машину и вставь ей сзади.
— Но доктор Жираф говорил, что специальная техника есть. Он сказал, что я должен произвести все возможные половые акты, известные на данный момент науке. Все, что есть в лексиконе пылких любовников, — все это надо попробовать. — Джим смотрит непонимающе, и я добавляю: — Ты вообще знаешь, что это такое?
— Конечно, знаю. — Он крепко задумывается, а потом выдает: — Это такая фигура.
— Какая фигура?
— Ну такая. Геометрическая. Как треугольники и все такое. Любовный треугольник. Любовный квадрат. Любовный лексикон.
— А ты, случайно, не шестиугольник имеешь в виду? Гексагон?
Он угрюмо молчит. Как существу, которое ошибается раз по двадцать на дню, ему, по идее, давно пора бы привыкнуть к подобному положению дел.
— Джим, лексикон — это словарь.
— Э?
— Ну, не настоящий словарь в данном конкретном контексте. Доктор Жираф говорил метафорически.
— А там есть картинки?
— Где?
— В словаре половых актов.
— Джим, какие картинки, если его даже не существует?!
— Хотя скорее всего это просто рисунки. Нормальных фоток в таких книгах, по определению, не бывает.
— Джим, повторяю для тех, кто в танке. Его. Не. Су. Ще. Ству. Ет.
— А я думал, ты говорил, что этот твой доктор Жираф — настоящий профессионал.
— Он и был настоящим профессионалом. И есть до сих пор. Джим, помнишь наш разговор о метафорах? Лексикон пылких любовников, — объясняю я, — это метафора для всех возможных половых актов, известных на данный момент науке.
Кажется, я хорошо объяснил. Он кивает, и я продолжаю:
— И я хочу, чтобы ты мне рассказал, какие бывают половые акты.
— А-а, в этом смысле. — Он отлучается к стойке взять себе еще пива — за мои деньги, естественно, — и возвращается обратно за столик. — Начинать надо с самых обычных. Вагинальных, оральных и… гм… анальных. Да, еще садо-мазо со связыванием, все дела. А потом уже можно переходить к извращениям. Не торопясь, постепенно.
От стыда я готов провалиться сквозь землю. Ну или хотя бы сползти под стол.
— Джим, жена никогда не позволит, чтобы я делал с ней все эти вещи. Ну, разве что первую. И, может быть, еще вторую. На ее день рождения. Но все остальное… Ей будет противно и мерзко.
— Ты в этом уверен?
И тут мне вспоминаются всякие воспоминания. Фрагменты из наших с женой разговоров. Черный конь на лугу, искусственный член. Я уже ни в чем не уверен.
— Ладно, — размышляю я вслух. — Допустим, она согласится на все эти штучки. Но я не хочу, чтобы она это делала. Так что у нас все равно ничего не получится.
— Спек, помнишь, что мы говорили о проститутках?
— Э… Лучше напомни.
— Ты сказал, что лучше умереть, чем спать с проституткой. А я сказал, что мы скоро этим займемся. Я сказал это загадочно, как раз перед тем, как пройти — еще более загадочно — сквозь закрытую дверь.
— Да уж, на всякие фокусы ты горазд.
— Это не фокус. — Он понимает меня буквально. — Это магическая способность. Копыто быстрее глаза.
— Ладно, мы сейчас не о том. Как я понимаю, ты предлагаешь, чтобы я изменил жене и произвел все эти акты с какой-нибудь проституткой.
Он кивает.
— Но, Джим, это же аморально.
Джим складывает на груди передние ноги, как мы сложили бы руки.
— Наоборот. Ты это сделаешь ради нее.
— Ну, если взглянуть под таким углом… Там, на стоянке, была проститутка.
Джим качает головой.
— Видишь того мужика?
— Который в клетчатом пиджаке?
— Это мистер Бинго, э… — Джим трет подбородок копытом и улыбается своей лукавой жирафьей улыбкой. — Инспектор манежа из бродячего цирка.
— Обожаю бродячий цирк, — говорю я с восторгом и иду следом за Джимом в другой угол бара, где даже еще темнее, чем в нашем.
