Вадим Чекунов - Кирза
Все смеются.
— Отставить смех! — командует Сайгаров, но его мало слушают. — Товарищи, товарищи! Сейчас самое главное. Ключевое, так сказать, мероприятие завтрашнего дня. Каждый из вас завтра должен найти время для исполнения своего гражданского сознания. И долга: И того и другого, одним словом. Вернее, несколькими словами.
Кличек у Сайгарова две. Одна просто от фамилии — Сайгак. Другая, более меткая, за должность и внешность — Дуремар.
— В спортивном зале клуба будут расположены, установлены и расставленны голосовательные урны. Каждый из вас получит, так сказать, на руки голосовательный бюллетень. Как его заполнять, где и какую ставить галочку, вам уже было подробно рассказано на политинформации. Кто забыл, запамятовал или, там, не помнит, обратитесь ко мне. С этими вот самыми бюллет: — запинается вдруг Дуремар, но быстро находит выход: — С этими бюллетнями вы пройдете в голосовательные кабинки. Или кабинки для голосования. Так даже лучше сказать: — совсем доволен собой замполит.
— Бюллетни следует заполнять: — продолжает было он, но кто-то из строя отчетливо, по слогам, произносит:
— Бюл-ле-те-ни! Бюл-ле-тени! Дуремар, сука-бля:
Сайгаров идет пятнами. Пересиливает себя и скомкав объяснения, командует «вольно!» Строй расходится.
Удивительные вещи начинают случаться, думаю я.
Ночь проходит спокойно. Ни нас, ни бойцов никто не тревожит.
Просыпаюсь за пять минут до подъема. Сегодня он на полчаса позже — воскресенье.
Вспоминаю вчерашние слова замполита. Значит, «подъем!» командовать не будут. Тогда что?.. Не может такого быть: чтоб до завтрака, и в койке, да еще с разрешения командования:
Бойцы проснулись все до одного и негромко переговариваются между собой на койках.
Арсен машет мне рукой.
Я показываю ему жестом — спи!
Семь часов. Дневальный молчит.
Из наших проснулись Кица и Костюк. Мишаня Гончаров спит возле меня. Рот его полуоткрыт, на подушке — пятно от слюней.
Гитлер в наряде, уже оделся и ушел к дневальному за штык-ножом.
Некоторые из старых ворочаются, приподнимают всколоченные головы и ложатся снова.
Пепел мычит что-то из-под подушки.
Бойцы не выдерживают, встают и начинают одеваться.
Борода лежит на спине. Трет лицо руками и открывает один глаз:
— Че за возня? Сказано — демократия, значит — выполнять! Всем по койкам!
Минут через пятнадцать в спальном помещении появляется Сайгаров. За ним растерянно топает дежурный по роте.
— Тащ сташ литинат, тащ сташ литинат: — скороговоркой бормочет дежурный. — Вы же говорили, команду не подавать…
Сайгак хмурится из-под козырька фуражки. Принимается расхаживать между рядов и трясти спящих за плечи.
— Вставайте, вставайте! Голосование необходимо провести организованно, до завтрака! Втавайте! Дежурный, командуйте!
— Ну: подъем, — вяло и негромко произносит дежурный и после паузы добавляет: — Чего тогда надо было про демократию мутить:
— Ты мне поразглагольствуй тут!.. — заводится старлей.
Народ начинает просыпаться от затеянной перепалки и, приподнявшись на локте, с интересом следить за развитием.
Раздаются комментарии:
— Вот тебе и «найдите время» — Сами не знают, бля, чего хочут!
— Без меня меня женили!
— Да здравствует День демократии! Ура, товарищи! Вставай и пиздуй голосуй!
— Голосуй, не голосуй:
— Все равно получишь:
— ХУЙ!!!
Последняя реплика выкрикивается чуть ли не хором.
По лицу Сайгака видно, что он уже не раз пожалел о затеяном.
— Смирна-а-а! — вдруг раздается вопль дневального.
Дежурный срывается с места в сторону выхода. За ним семенит Сайгаров.
Пришел ротный, майор Парахин. Огромный, как мамонт. Человек-трехстворчатый шкаф. Киборг-убийца в шинели.
Некоторые, от греха подальше, встают и начинают одеваться.
Парахин, тяжело ступая, проходит по взлетке и останавливается на ее середине.
Тяжелым взглядом окидывает казарму.
— Не встают! — выныривает из-за его спины Сайгаров. — Я им говорю, а они — не встают!
Майор не удостаивает его ответом.
Ну просто тигр Шерхан и шакал Тобакки. Странно — не в первый раз я вспоминаю мультик про Маугли: Что-то такое в нем все-таки есть:
Ротный неподвижен, как скала..
— Рота связи, взвод охраны: Сорок пять секунд! ПА-А-ДЪЕ-О-О-О-М!
Парахин орет так зычно, что мандавохи, а следом и мы, без возражений вскакиваем и напяливаем форму.
Бойцы прибегают из сушилки с ворохом шинелей.
— Построение на этаже в две шеренги! — уже обычным, но оттого не менее внушительным голосом командует ротный. — Через туалет на выход — шагом марш! Построение внизу в колонну по трое!
Кулак у Парахина здоровенный и твердый. Когда он попадает им по затылку замешкавшегося в дверях Костюка, с того слетает шапка и катится вниз по лестнице.
Строимся возле казармы.
На крыльцо выходит Парахин. Закуривает.
Сизое облачко дыма плывет по влажному мартовскому воздуху.
— Рота, взвод! В направлении клуба! С места! С песней! Шаг-о-о-ом: Марш!
Бух-бух-бух! — печатают шаг сапоги.
Навстречу робким солнечным лучам летит залихвацкая, исковерканная местными талантами песня:
До нас пехо-ота! Хуй! Дойдет!
И бронепо-о-о-езд не! Домчится!
Тяжелый танк! Не доползет!
И заебется да-а-аже птица!
Парахину песня нравится. Он идет сбоку, покуривая и улыбаясь.
Из-под наших сапог летят грязные брызги.
День демократии заканчивается, не успев начаться.
Спортивный праздник, как и обещано, после обеда. Многое отдал бы, чтобы взглянуть в глаза человеку, придумавшему такое название.
Празников как таковых в армии, конечно, нет и быть не может. Праздник — для праздности. Для отдыха, ничегонеделания. Для гражданских, одним словом.
У нас подобного никогда не случается.
«Солдат должен заебаться» — главный закон, и он должен быть исполнен.
Воронцов так объясняет взводу:
— Праздники? Хуяздники. Есть подготовка к праздничным мероприятиям, их проведение, и устранение замечаний. Взвоо-о-о-од!
Согнув руки в локтях, готовимся выполнять команду «Бегом! Марш!»
В направлении спортгородка.
Сегодня — воскресенье.
Спортивные праздники назначается обычно на этот день.
После утреннего развода роты отправляются на стадион или спортгородок. Соревнуются в беге на длинную и короткую дистанции, количестве подтягиваний, подъемов с переворотом или отжиманий на брусьях.
Но сегодня, в честь несостоявшегося Дня демократии, до обеда нас продержали в казарме. Наводили порядок в расположении — подбирали раскиданные Воронцовым вещи, поднимали и выравнивали опрокинутые им тумбочки и койки. Тупо шарились вдоль рядов, разглаживая и «пробивая» одеяла. Ворон вооружился одной из дощечек для пробивки и ловко припечатывал любого подвернувшегося. Досталось даже нескольким «мандавохам».
К обеду заеблись настолько, что чуть не с радостью уже отправились на стадион.
Самое поганое во всем этом — что только вчера был банный день. Только одну ночь и одно утро и походил в чистом.
А теперь пропотевшее белье смогу поменять только в следующую субботу.
— А ну-ка, кони, веселей поскакали! — бежит чуть позади строя Воронцов. — Задорно бежим! Радостно попердывая!
Мы уже знаем, что делать. Просунув язык между зубов, изображаем пердеж. Особенно громко получается у толстого Кицы — оказыватся, на гражданке он играл на трубе.
Пара встречных офицеров — не наших, пришлых, с Можайки — останавливается, разинув рот.
— Не слышу ржания! — кричит перешедший на шаг грузный прапор.
— Иго-го-бля! — отзывается взвод.
«Можайские» смеются, один из них крутит пальцем у фуражки.
Знай наших, бля. Взвод охраны бежит. Кони скачут.
Вбегаем по лестнице на стадион. Старые тут же лезут, давя жесткий наст, ближе к кустам и закуривают. Воздух чистый, лесной. По нему отчетливо плывет запах «шмали».
От кучки старых отделяются Борода и Пепел и идут к нам, чтобы мы не заскучали.
«Рукоход» — длинные, метров десять, наверное, брусья — самый нелюбимый снаряд у Кицы и Гончарова. Первый слишком толстый, второй слишком дохлый. Оба срываются с брусьев, не пройдя и пары метров. Пепел пинает их по задницам и отправляет в начало. Кица, багровея, выжимает себя на брусьях, передвигает одну руку, пытается перехватиться другой и соскакивает. Получает сапогом и вновь пытается залезть на брусья, но уже не может и этого.
Я «рукоходы» — как нижний, брусья, так и верхний — лесенка-лазилка метрах в трех от земли — прохожу легко. Единственная проблема — ломит пальцы от холодного железа.