Фредерик Бегбедер - 99 Франков
Вечером мы ужинаем с несколькими второсортными модельками в кают-компании взятой напрокат яхты. После десерта Энрике Курдюкул заключает с одной из девиц пари на тысячу баксов, заявив, что она постесняется снять трусики и подбросить их к потолку, дабы проверить, прилипнут они там или нет. Но девица отважно исполняет сей номер, и мы все ржем как идиоты – даром что радоваться нечему: с потолка трусики упали прямо в блюдо спагетти. Весь мир продажен. Платить или брать плату – вот в чем вопрос. Грубо говоря, до твоего сороковника платят тебе, после ты платишь другим – увы, это факт: Трибунал Физической Красоты апелляций не принимает. Плейбои с трехдневной щетиной смотрят, смотрят ли на них, а мы смотрим, как они смотрят, смотрят ли на них, и эта нескончаемая круговерть напоминает «Зеркальную комнату» – старинный ярмарочный аттракцион, зеркальный лабиринт, где то и дело натыкаешься на собственное отражение. Я вспоминаю, как в детстве всегда выходил оттуда с шишками на лбу.
3
Неоновые огни Оушн-драйв опаляют мерцающих прохожих. Теплый ветерок уносит вдаль клочья канувших в Лету вечеринок. Накануне, в «Living Room», девицы плясали как коровы на льду. (Если ты прошел в «Living Room», значит, ты VIP. А если ты, пройдя внутрь, получил столик, значит, ты VVIP. А если на твоем столике ждет бутылка шампанского, значит, ты VVVIP. Ну а если уж хозяйка заведения чмокнет тебя в губы, значит, ты и вовсе VVVVIP – или Мадонна.) Майами-Бич – это гигантская кондитерская: здешние здания похожи на сливочные торты, а девушки – вылитые конфетки, их так и хочется сосать до полного растворения.
Подъем в шесть утра, чтобы успеть захватить освещение. Мы арендовали на Ки-Бискейн виллу каких-то миллиардеров, завешанную копиями картин Тамары Лемпицкой. Тамара (не та, а наша) быстро привыкает к жизни рекламной дивы. Ее причесывают, гримируют, накачивают кофе в режиссерском фургоне. Декораторам поручено перекрасить газон (недостаточно зеленый для нашей story-board). Главный оператор отдает непонятные приказы понятливым техникам. Они весь день маются с наладкой освещения, обмениваясь при этом каббалистическими цифрами:
– Попробуй перейти в 12 на 4.
– Нет, надо сменить резкость, поставь-ка мне 8 на 14.
Мы с Чарли сжираем все, что подносит официант: жевательную резинку – простую и надувную, мороженое с сыром, гамбургеры с лососиной, резинку-на-сырном-мороженом-в-гамбургерах-с-лососиной-из-курятины-под-соусом-сасими. Вдруг, как-то незаметно, наступает половина девятого, и Энрике перестает улыбаться.
– Нэбо весь бэлий, я не могу снимать при такой погода!
Наш клиент особо напирал на то, чтобы небо выглядело ярко-синим, а тени – контрастными.
– Сто делать?! – утешает себя Энрике. – Эсто есть свет Господен!
В ответ Чарли величественно изрекает:
– Значит, Господь – паршивый оператор.
Белую дымку в небе почти невозможно будет изменить при перегоне. Если снимать как есть, потом придется подкрашивать ее, кадр за кадром, на «Флейме», а это удовольствие стоит 40 штук в день. Но делать нечего, мы завтракаем еще, и еще, и еще раз, ожидая, пока рассеется туман. TV-продюсерша рвет на себе волосы и названивает парижскому страховщику, чтобы выбить из него «Weather Day». Мне же, наоборот, вся эта суматоха только на руку: распрощавшись с коксом, я жру с утра до вечера.
Тамара, Чарли и я ходим всюду вместе неразлучной троицей. Здешние америкашки без конца пристают к нам с вопросом:
– Are you playing а «Любовь втроем»?
Целое утро мы дуем пиво «Corona» и хохочем без передышки. Окружающие, все поголовно, влюблены в Тамару: еще бы, девчонка огребает 10000 евро в день именно за то, чтобы вызывать у самцов такую химическую реакцию. Бородатые техники носят каскетки и кабели, переговорники верещат в пустоту, осветители горестно взирают в небо, мы намазываемся солнцезащитным кремом – может, хоть он привлечет к нам солнышко. От окружающей действительности нас заслоняют черные шторы – или шоры? – существенно урезав нам обзор. И на хрена сдался нам этот Майами, если тут нет солнца!
– Нужно следить, чтобы в кадр не угодили пальмы: надеюсь, вы не забыли, что действие якобы происходит во Франции. Иначе придется потом доснимать тополя и буки.
– Браво, Октав, спасибо тебе, благодетель, вот и ты хоть на что-то сгодился. Одна эта подсказка с лихвой окупила твой билет в оба конца!
Чарли балагурит, но вид у него озабоченный. С самого утра он ходит вокруг да около, явно не решаясь заговорить со мной. Ага, наконец-то сподобился:
– Слушай, Октав, мне нужно кое-что тебе сообщить. Видишь ли, у нас в агентстве грядут серьезные перемены.
– Спасибо, мне это известно. После кончины КД может случиться все что угодно.
– КД и так означает «кончина директора», это тавтология.
– Ты еще смеешь острить по поводу самоубийства любимого начальника?
Тамара заливается смехом, но Чарли уже взял разбег, и теперь его не остановишь.
– Ты заметил, что нашего друга Джефа не было в Сенегале?
– Да, и когда я констатировал сей прискорбный факт, мне тут же захотелось бросить все и мчаться к нему в Париж. Прямо и не знаю, как это мы выжили без него целых четыре дня.
– Кончай зубоскалить! Мне-то известно, где он был, этот Джеф, пока мы резвились на солнышке. Представь себе, наш дорогой коллега успел за это время смотаться в Нью-Йорк и выпросить себе место Президента Филиппа у главных шишек «Росса».
– Что ты несешь?
– То что слышишь. И надо сказать, этот прохвост все разыграл как по нотам: заручился поддержкой Дюлера и пригрозил, что, если во французском филиале не сменить руководящие кадры, заказу от «Манон» хана. И знаешь, что они ему ответили, эти шишкари?
– Go fuck yourself, Jef?
– Как же, держи карман! Америкашки обожают таких вот молодых, зубастых и ушлых, которые вышибают кресла из-под стариков; они сами обучают этому будущих акул бизнеса в своих Гарвардах и вестернах с Джоном Уэйном.
– Нет, постой, может, ты меня разыгрываешь? Ну признайся, ты все это выдумал?
Однако Чарли хмуро грызет ноготь; что-то он не похож на шутника.
– Друг мой Октавио, ты по уши зарылся в свой дурацкий роман и уже не видишь, что творится вокруг.
– Ах, скажите пожалуйста! Уж чья бы корова мычала! А кто у нас с утра до вечера гуляет в Интернете, откапывая похабные картинки?
– Ты глубоко не прав – я просто исследую свою эпоху. Да, кстати, напомни мне показать тебе фильм про девяностолетнюю хрычовку, которая лакомится собственными какашками. Но шутки в сторону: ты видел, как они все бесились на семинаре? Так вот, очнись и слушай: Джефа должны назначить ПГД «Росса» вместо Филиппа, а Филипп возьмет на себя общее руководство европейским сектором, то есть будет сидеть и надувать щеки. Его назначат почетным председателем или еще каким-нибудь почетным дерьмом в этом роде.
– ДЖЕФ – НАЧАЛЬНИК АГЕНТСТВА??? Но ему даже тридцати нет, это же малолеток, дитя несмышленое!
– Может, и дитя, но очень даже смышленое, когда речь идет о карьере. В общем, добро пожаловать в двухтысячные годы, уважаемый коллега: грядет эра тридцатилетних ПГД. Они такие же сволочи, как и пятидесятилетние, только выглядят свежее и получают меньше. Недаром же американские акционеры ставят на Джефа: он прикрылся самым жирным заказом агентства и попал в яблочко. Но сам он скинуть Марронье не мог, ты следишь за моей мыслью?
– Мать твою… значит, Марк покончил самоубийством, потому что знал, что этот юный ублюдок собирается его выпереть?
– Конечно. И главное, он боялся, что мы все в сговоре против него.
Небо по-прежнему было затянуто дымкой, но это еще не причина, чтобы оно рухнуло нам на голову.
– Постой, я, наверное, недослышал… уж не хочешь ли ты сказать, что Джеф назначает нас креативными директорами?
– Угадал. Джеф звонил сегодня утром и предложил нам с тобой эту должность. Тридцать тысяч евро на рыло плюс орграсходы, оплаченное жилье и служебный «порше».
Тамара усмехается:
– Октав, лапочка, для парня, который спал и видел, чтобы его выгнали, это более чем шикарная приманка, разве нет?
– А ты, жалкое существо, заткнись, сделай милость!
– Ты прав, дорогой, это ведь вы креаторы, а я всего-навсего ваша креатура.
– Очень остроумно, – прерывает ее Чарли, – а теперь помолчи-ка, цыпочка. Отныне ты имеешь дело с двумя КД. Усекла разницу?
– Эй, не гони картину! Я пока еще не согласился!
– От такой прэдложений не отказиваются, – бросает Энрике; похоже, вся съемочная группа уже в курсе того, о чем не знал, не ведал один я.
И вот именно этот момент солнце выбрало, чтобы прорвать облака и засиять внаглую.
4
Можно подумать, Тамара всю жизнь разыгрывала комедию; впрочем, если подумать, так оно и есть. Ремесло call-girl обучает актерской профессии куда лучше, чем школы театрального искусства. Она удивительно свободно держится перед камерой. Она обольщает объектив и заглатывает йогурт так жадно, словно от этого зависит вся ее жизнь. Никогда еще она не была так ослепительна, как в этом фальшивом средиземноморском саду, перенесенном во Флориду.
