Джоэл Лейн - От голубого к черному
— Просто играйте, твердо и жестко. Когда в зал набьется публика, звучание станет лучше. Они поглотят эхо.
— Для этого-то они и нужны, — сказал Карл, — без них музыка не может стать настоящей.
Мы взяли по банке пива в баре, где собралось около сотни человек: ребятишки в майках с Nirvana и Husker Du, с торчащими волосами и обведенными черным карандашом глазами. Когда появился «Черный камень», из ниоткуда вдруг появилось гораздо больше народа. Это явно была местная команда — панковский квинтет с двумя вокалистами, парнем и девушкой. Под их музыку публика прыгала и дергалась как безумная. Звук был сырой, ударные звучали слишком громко, но вокал было слышно неплохо. Мне понравилась идея использования двух голосов, один ведет мелодию, а второй крадется за ней со зловещим, повторяющимся бормотанием. Темы песен были почерпнуты из фольклора и разных страшилок: вороны, утопленницы, похороны. По крайней мере, подумал я, это можно слушать.
Когда их выступление закончилось, мы поспешили за сцену и влили в себя еще пива, пока настраивались. «Скрытые раны», четыре тихих парня из Корка, прошли мимо нас и поздоровались. Их менеджер Пол был другом Карла, он-то и устроил нам это выступление. Карл открыл для него банку пива, и мы уселись за низким столом, слушая новый альбом The Cure, грохотавший из динамиков. Первая песня, «Открыто», была самой мощной песней из всех, что они написали. Она следовала вниз по спирали, точно пьяный на вечеринке, переходя от маниакального возбуждения к глухому отчаянию.
Наше выступление прошло на удивление хорошо, учитывая то, что мы были здесь совершенно неизвестны. На «Третьем пролете» парочка панков принялась прыгать поверх толпы, хотя во время второй паузы/ударной секвенции в конце они исчезли из виду. Звук по-прежнему был мутный, лидер-гитара и бас едва отличимы, но барабаны Йена прорывались с холодной четкостью. Следующей мы сыграли «Загадку незнакомца», стоя в темноте, повернувшись спиной к публике. Когда Йен рассмеялся в микрофон, мы с Карлом развернулись и сыграли резкий, рваный металлический финал. Затем, не останавливаясь, мы начали упрощенную версию «Ответа». Публика в первых рядах бешено дергалась, сзади безмолвствовала и не шевелилась. Меня трясло от прилива адреналина, я жалел, что столько выпил.
Следующей мы сыграли новую песню «Из глины». Мы ее так и не записали, хотя из нее вышел бы хороший би-сайд. Она была короткая и быстрая, с тяжелым басовым риффом и легкой воздушной соло-гитарой. Карл пел текст как заклинание. Он пел об убийстве ребенка на строительной площадке. Это было до дела Булджера, и я не думаю, что он имел в виду какого-то конкретного ребенка. Финал был горьким и обескураживающим: «Растерзай и выкинь/ Ты, кукла из глины/ Ты, любовник из глины/ Разбитый и распластанный/ Эти люди — из глины/ Наши дети — из глины». Последние слова произносились под стук барабанов. Мы продолжили «Его рот», потом «Текучая и стоячая вода», с новым финалом, тем, что Карл придумал в Хэнли. Теперь кое-кто из публики перед сценой раскачивался, вытирая с лица кровь после диких танцев, ряды бледных лиц колыхались взад-вперед, когда звук нарастал. Карл казался удивительно спокойным, точно ярость аудитории нейтрализовала его собственную злость.
Обратившись в первый раз к публике, он сказал: «Мы — „Треугольник“. Мы рады играть здесь. Еще увидимся. Раз. Два. Три. Четыре». Мы закончили изломанной версией «Города комендантского часа», его спокойствие осадило публику, как лампа-вспышка. Мы с Карлом отключили гитары и отнесли их за сцену, пока Йен играл короткий, нервный дуэт с драм-машиной, которую мы позаимствовали на «Фэрнис Рекордз». Затем он присоединился к нам в раздевалке, где его уже ждала открытая банка пива. Пол приготовил для нас чек, он не покрыл наши расходы, но мы не жаловались. Когда снова зазвучал альбом The Cure, на сей раз это была песня «Доверие», Рейчел присоединилась к нам. Она агрессивно поцеловала Йена в угол рта. Мы с Карлом плюхнулись на пол в обнимку, ища друг в друге силу, которой в нас не было. Как обычно.
Ввалились «Черный камень», все с косяками в зубах и галдящие, перебивая друг друга. Как единственный не-ирландский участник «Треугольника» — у Йена мать была ирландкой, хотя акцент у него чисто бирмингемский — я почувствовал себя слегка не в своей тарелке. Их басист допрашивал меня о бирмингемской музыкальной сцене.
— Знаете, вы дали миру хэви-метал. А мир взял его и превратил в скверную шутку. Но это не ваша вина.
Он сказал мне, что скоро они будут играть в Бирмингеме, мы должны встретиться и нажраться как следует. Я сделал затяжку предложенным им косяком, он отхлебнул у меня пива.
— Скажи мне, — спросил он, — вы с Карлом трахаетесь, да?
Я кивнул.
— Ну, это ничего. По крайней мере вы делаете настоящую музыку. Вы вовсе не в дерьме. Ну, может, буквально и да, но не в плане музыки.
Карл тем временем погрузился в дискуссию с девушкой-вокалисткой.
— Я читала тут статью в «NME», — сказала она. — Про то, как вы используете темы фольклорной музыки, но превращаете их в нечто более тяжелое. Звук города. Мы тоже этим занимаемся. Это проделала и Шинед на своем первом альбоме, но никто не врубился.
Кто-то открыл дверь и звуки «Финала» The Cure заглушили ответ Карла. Я посмотрел на его лицо, подсвеченное сзади, склонившееся к уху девушки. У нее были коротко остриженные волосы и острые зубки. Во вкусе Карла, подумал я, впадая в приступ паранойи.
Мы все проскользнули за бар, чтобы посмотреть на «Скрытые раны». Публика была пьяной и нервной, парни придерживали своих подружек, защищая их со спины. Группа выдала невыразительное, сдержанное вступление, взяв свои инструменты и сыграв пару нот, прежде чем, запнувшись, войти в ритм. Голос вокалиста, пронзительный и гневный, придавал их звучанию остроту панк-рока, хаотические всплески ярости сменялись торжественной басовой партией. «Возьми деньги/ Возьми деньги/ Я помогу тебе взлететь, прежде чем ты убежишь/ Продай свое тело/ Продай свое тело/ Ты сможешь купить другое». Они были хороши, но однообразны, в итоге ты переставал понимать, где заканчивается одна песня и начинается другая. Йен и Рейчел стояли рядом со мной, кивая головами в унисон. Я посмотрел по сторонам, ища Карла. Он и вокалистка из «Черного камня» исчезли.
Сперва я проверил мужской туалет. Никого. Затем я вернулся в раздевалку. Дверь была открыта, но свет выключен. Они сидели в углу, их головы медленно двигались. Казалось, что они поют друг другу в рот. Поцелуй заставил их тени раскачиваться взад-вперед. В полумраке казалось, что это какое-то кошмарное насекомое сбрасывает свой панцирь. Карл открыл глаза и увидел меня. Он опустил голову ей на плечо. Я взял кофр с гитарой и вышел. Неосвещенный коридор привел меня к выходу.
Снаружи дождь сверкал, точно лед в лунном свете. Группки сонных юнцов плыли по светящейся мостовой. Нищие кучковались под навесами магазинов. На мощеных улицах не было видно машин. Я заметил двух хорошо одетых девиц с высокими прическами, которых тащил в самодельной коляске, точно доморощенный рикша, парень в белой рубашке, облепившей его тело, точно полиэтилен. То ли проклятая дублинская безработица, то ли странная постколониальная шутка. Когда моя карманная карта окончательно промокла, я наконец дошел до знакомого моста. Пока я шел по нему, ветер пронизывал меня до костей. Отпечатки дождя застили свет фонарей. Серолицый мужчина в темном плаще шел навстречу мне, пошатываясь из стороны в сторону. Как раз перед тем как мы должны были столкнуться, его лицо растаяло в дымке дождя. Единственный след его присутствия — дым от сигареты, обжегший мои глаза.
Когда я вошел в нашу комнату в отеле, Карл уже был там. Должно быть, он поймал такси. Я высушил волосы и надел чистую рубашку, он все это время сидел на своей узкой кровати и настраивал гитару. Наконец я остановился и посмотрел на него.
— Прости, — сказал он. — Мы увлеклись. Мы не собирались трахаться, ты же знаешь.
— Мне… — Неинтересно или непонятно? Одно или другое. Моя злость уже перешла в депрессию. — Да вы уже практически трахались. Это подло.
— И что же мы будем теперь делать? — Карл отложил гитару и посмотрел на меня. Уголки его глаз покраснели.
Я пожал плечами.
— Долгий разговор? Развод и девичья фамилия? Сольные проекты? Твоя запоздалая трагически-преждевременная смерть?
— Я имею в виду сейчас. Мы ведь не заснем. Пойдем пройдемся.
Я посмотрел на часы, время близилось к полуночи.
— Здесь есть бары, работающие допоздна, со свободным входом. Это тебе не бирмингемские пуритане-трезвенники.
— У меня есть идея получше. Почему бы мне не разбить твою гитару напополам и не засунуть тебе в задницу гриф?
Карл улыбнулся.
— Обычно ты не столь изобретателен. Он встал и взял меня за руки.
— Прости, я правда сожалею, ты же знаешь. Если бы я так не нажрался…
