Дмитрий Волчек - Девяносто три!
Сонный запах Хынека, тайный фонарь под подушкой, "как заяц". "Отчего ноет десна?" Не удивляйся, это только начало.
Во сне: черные звери тащат колесницу, глыба берилла вспыхивает колодезным огнем, зеленый дракон смотрит на восток, собачка бьет в микроскопический бубен. В судорогах плаценты сжимается мистер лэм: голова, как карельский строчок, сосуды и перепонки.
— Для посвященных его цвета…
— …синий и золотой.
Обнялись, засмеялись.
60
Мышц, крови, лимфы. Immaculata meretrux распластана на посмертном столе LAPD, наблюдает за встречей зонтика и машинки. Вот как они предлагают лечиться от цепей эфира. Достал пневматичку, закурил, вздохнул, погладил генеральный щуп. Sodomitic sorcerer, нежный клок на макушке, «дьяволята». Балканская оперетта, ее волчьи позывные. Сигара отравлена, жирный локон в ларце, походный шприц. Ты видел, что у него с ноздрей?
Всхлипнул в углу. Несчастье в кнабенпарадизе, яблоко потерлось с боков. "Пахнут каштанами". Больше ничего не знаю, ласмихинрюе. Нагнулся, засмеялся: местный наркоз, видишь розовую точку. И рана на стволе, люэс, передается при рукопожатии, лоботомии, пункции. Цветок — гладиолус, голос — контральто.
Выбежали на улицу, дождь, смеялись. "Редкий портрет", рубашка-апаш, из школы дягилева, на четвереньках у входа в hypogeum, ждет вольных стрелков. Всё, что нам известно.
— No new messa…
Подпрыгнул, попытался схватить, рука соскользнула, пыльный след на указательном пальце. Ястреб. Теперь можешь идти в айэнди, на встречу с дотошным кабальеро. Педро, получил полтора доллара на чай, не открыл багажник. Бежал из Тиотихуакана, где скальпировали молодежь. Виллас археоложикас. Ничего не знаем.
Пора подвинуться, освободить место, заползти под мраморный стол. Шринк. Его причуды, его неправильный смех.
— У них была одежда из человеческой кожи. Вроде этих литовских кошельков. Знаешь, фестоны.
— Как же погибла Andrea Doria?
Вот видишь, кое-что все-таки застряло. Постарался Azt, лопотал за медной дверью, цокал когтями.
— Говорим на разных языках.
Время! Тычет пальцем в грудь, тормошит каверны. Полторы пачки в день, две пачки в день, две с половиной пачки в день. Даже ночью, когда остывают стропила. Ты ведь веришь, я всё доделаю, допишу.
— Видел ее разорванный рот?
— Йо, на обложке. Проказник-уилсон. Равенсбрюк, да и только.
— Представь, как испугался мальчик.
— Забавно было бы и его приспособить. Роскошно, симметрия. И свечи в глазницах.
— Да, фронтон. Прелати был бы доволен.
Оживлялись, когда встречали грязное слово. Одолейте кость с мослами, крупинками мяса. Знаешь эти аргентинские харчевни: раковина со словами, четыре реплики лакея. Матер долороса, сколько там! Нажал на белую кнопку — бережно, словно драгоценный пупок. Полость с ядом. Гибель в пузырьках спуманте. Удушье девяносто третьего года. Потом лето одиночества, а дальше то, о чем шепнул индус. "Была одна девочка, засохла, как папоротник".
Опять подошли к пруду. Монастырь, скамья на левом берегу, изгибы арт-нуво, сейчас это кажется безвкусным. Ледяной чай из турецкой фляги. Евреи. Пора решать. Святой Герасимос, покровитель душевнобольных.
Жить: там где люстры диваны зеркала гобелены лепнина медные прутья на лестнице охотничьи сцены в курительной комнате рог изобилия в столовой камин в гостиной выстрелы в роще китайский фонарик и флагшток. Любить: покладистого хынека, чтобы подносил огонь к сигарете, гладил колено. Купить ему зеленую вельветовую куртку. Ходить с ним по опавшим листьям. Заглядывать в глаза. Опираться на трость, прокалывать труху. Разговаривать о приливах и отливах. Научить его путешествовать по костям, научить тайному свисту, гипнотизирующему матросов. Пусть разгадывает кланы по шерстяным клеткам, пьет вересковый мед, переплывает ручьи на лодке из кожи зебу. З-д и М-д, их имена.
— Кто-то ведь собирался в бордель. Забыл?
— В субботу?
— В субботу.
Суббота, 30 октября.
61
Отслоил поверхностную фасцию, добрался до ременной мышцы шеи. Вот поперечно-остистая, подзатылочная, подвздошно-реберная, задняя атлантозатылочная мембрана, межпоперечные мышцы поясницы. Паховое кольцо над лобковой костью.
Улыбка Жана Донета, первозданная, в скудости "Отеля де ля Сюз". Свистит младенческими зубами: Ю-ю!
Ждет химическую супругу, дочь Бабалон, искупление новорожденного эона. Избраны три футболиста из юношеской сборной (вратарь, нападающий, полузащитник), их смешные разговоры, языки, пропитанные дешевым дымом, неумелые губы. Фантастические междометия. Родились, когда у нас уже подкашивались ноги. Когда каждый стакан, каждый вздох, каждый порошок кажется лишним. Mirror cracked from side to side. Потрогал место, где была белая кнопка. Дырки от шурупов все темнее. Груши "побил мороз". Кто остался, парни?
Прямой провод в кнабенпарадиз. Заржавевшие мембраны. There ain't no bones in the ice-cream. До-ми-соль — густые капли прощупывают мраморные плиты, ночью запихнул половинки в синий форд, tin-lizzie. Сладкий запах мертвого божества. Пять лет спустя вспыхнули в гараже.
Уилсон и Парсонс.
Царствует мачизм, яблоко превратилось в гирю, требуха в цинковом корыте. Кончил на бедные кишки, лизнул запотевший глаз. До утра скакал по полям, не разбирая дороги. Вернулся исхлестанный ветками, ссадина на шее. 26 июня 1483 года.
Понимаешь, хорст хорст.
Нагнулся к воронке, прошептал: esiach. Ему нужна сестра это как магнит они тянутся полюса очень просто вот фронтон вот две впадины вот факел вот цепной мост тогда все складывается как треугольник и заяц. Две линии на поясе венеры. Или вообще никаких линий. Придавил дикарской ладонью пресс-папье с бронзовой розой. Провожу за этим столом всю жизнь. Иногда во французский клуб.
Подозрительная трещина на нижней губе. Блядский хынек? Как раз две недели. И опасная тяжесть под левым веком.
В 10:17 звонок из Вевельсберга. Хотят уточнить списки. В первый раз приглашен Хаусхофер-фис. Карма, испорченная как позавчерашний персик. Ты — мразь, будешь прыгать по команде. Никчемный разговор про еврейские планы, заставим чистить зубными щетками парапет. Мост александра третьего, беглая конспиративная встреча. Элевсинские таинства. Директивы Вевельсберга, полужирный курсив.
— Эксперимент по пересадке прекращен.
— Но еще три головы остались.
— Пришейте, и на этом все.
Повесил трубку, не сразу легла, фашистские гудки. Ресивер. Бассейн, подрочить, спать.
Понемногу перерезают сухожилия, их невидимые бритвы, вроде секундной стрелки часов, что висят в канцелярии f.
День за днем. То тут, то там возникает течь. Где голландский мальчик, затыкающий пальцем? Где хынек? Сегодня день суеты, понаехали бюргеры, три минета за вечер. Его изможденное тело, укус на плече. "Ебешься, как тамплиер". Сложил на полу: часы, телефон, зажигалка, пакетик с порошком, зеркальце, трубка. Выглянул в сад, потрогал ногой мокрую землю, вернулся.
— Что у тебя?
— "Книга мольбы". 48 страниц, серебряная бумага, без тиража, без года, мюнхенские печатники туле.
— Четыреста марок.
Потайное слово в этой истории — «жалость». Видел бритву?
Его подмышка: пахнет францией, яхтой, лентой на бескозырке.
62
Продажные дети: хынек-альфа, хынек-штрих, хынек-бис, хынек-раненые-ноги. Раскаленный прут Нового Ирода, побродил по юному мясу. Его стоны, его понимающие глаза: кончай скорее. Третий фюрер за ночь: пятница/суббота, все танцуют. Стыдная, зловонная хворь: кондиломатоз. Три тысячи. Лизнул нижнее веко, лизнул верхнее веко. То, что могло бы случиться просто так пятнадцать лет назад. Бесплатно. На дешевом порошке, на розовой капсуле, на треугольной таблетке. Их ценные чувства. "Ты милый человек, я знаю". Поведала рыба.
— Когда в Вевельсберг?
— Вечером в среду.
Шестерка жезлов, глаз коронованного младенца: виктори. Согрел в бархатном мешочке, прошептал полоумные слова. Вторая карта все сбила: старуха, спрятанная в лилиях, не разглядишь. Что-то про тайные знаки, нонсенс. А ведь было время, когда.
Запихнул выручку в освященный конверт. Прихлопнул машинкой.
— Твои руки нужно прятать. Сними кольца, не разжимай кулаки.
Негр и негритянка, розовые опухоли между пальцев, страшно прикоснуться. Но тем не менее.
Ветер северо-восточный, заморозки. "Фосфорная бомба", стержень расцеплен.
— Диагноз: кондиломатоз.
— Диагноз: эмфизема.
— Tell your own story.
— The calls of the Aethers are explicitly calling the parts of what seems to be angels and whose names are certainly found (помехи) in the Silver Grimoire (and yes, I know what you meant). Среда, вечер, билеты в сером конверте с короной. Just be quiet and look Who comes to see you, listen to the middle of the Circle vibrating the Call. I know him. His name is IAD BALT. His name is IAD BALT, I know him. You must assume his authority. Probe and Thimble, last call. Теперь: шы ше сдуфк? Тяжелый, вялый хуй, точно пожарный шланг. Как провод на пожаре, как сам этот «пожар». Забрались в виллу, пришлось выдавить стекло. "Канистра Маринуса", неловко стиснул клавишу большим пальцем, мелодии гестапо. Это была правильная карта, шестерка жезлов, victory, но она не сработала, не удалось ничего продать-купить. Марципаны из любека, бутерброд с сардинами, "это слишком жесткая щетка для моих чувствительных десен": так учили язык вагнера в бунтарские годы. Социальная помощь, плащ с прорехой, кожа потерпевшего кораблекрушение, скрюченного в трюме (Andrea Doria, мачты, туман). Спирали неудачника, его некрасивые мышцы. Сам виноват во всем. Хынек и иные продажные братья.
