Владимир Сорокин - Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль
– БУДЬТЕ СЧАСТЛИВЫ, ДЕТИ РОССИИ! – гремит с неба.
Улыбается Государь. И исчезает.
Слезы восторга брызжут из глаз Марфуши. Всхлипывая, прижав коробочку к шубке своей цигейковой, движется она с толпой к Васильевскому спуску мимо храма Василия Блаженного. И как только посвободнее в толпе становится, нетерпеливо раскрывает коробочку блестящую. А в коробочке той – сахарный Кремль! Точное подобие Кремля белокаменного! С башнями, с соборами, с колокольней Ивана Великого! Прижимает Марфуша Кремль сахарный к губам, целует, лижет языком на ходу…
Поздно вечером лежит Марфуша в своей кроватке, зажав в кулачке липком сахарную Спасскую башню. Уютно и Марфуше под одеялом стеганым, и башне сахарной в кулачке девичьем. Токмо вострие башни с орлом двуглавым из кулачка выглядывает. Светит луна в окно заиндевелое, блестит на сахарном орле двуглавом. Смотрит Марфуша на орла, сахаром поблескивающего, и наливаются усталостью веки ее. Большой был день. Хороший. Радостный.
Празднично было вечером в семье Заварзиных: поставили сахарный Кремль на стол, зажгли свечи, разглядывали, разговоры вели. А потом достал папаша молоточек да и расколол Кремль на части – каждую башню отдельно. А Марфушенька башни кремлевские родным раздавала: Боровицкую – отцу, Никольскую – маме, Кутафью – деду, Троицкую – бабке. А Оружейную башню на семейном совете решили не съедать, а оставить до рождения братика Марфушиного. Пусть он ее съест да сил богатырских наберется. Зато стены кремлевские, соборы и колокольню Ивана Великого сами съели, чаем китайским запивая…
Веки смыкая, забирает Марфуша орла двуглавого в рот, кладет на язык, посасывает.
Засыпает счастливым сном.
И снится ей сахарный Государь на белом коне.Калики
Середина апреля. Подмосковье. Вечереет. Развалины усадьбы Куницына, спаленной опричниками. Сквозь пролом в высоком заборе на территорию усадьбы пролезают калики перехожие – Софрон, Сопля, Ванюша и Фролович . Ванюша слепой, Фролович без ноги, Сопля прихрамывает. Из черных развалин дома выбегает стая бродячих собак, лает на калик.
Сопля (поднимает обломок кирпича, швыряет в собак). Прочь, крапивное семя!
Ванюша (останавливается). И здесь собачки?
Фролович (свистит, машет костылем на собак). Улю-лю-лю!
Собаки, отлаиваясь, убегают.
Фролович (устало трет поясницу, оглядывается по сторонам). Господи, Боже ты наш… А ведь точно, то самое место!
Софрон . Так я ж о чем тебе толкую, братуха. То, то…
Ванюша . Сказывал ты, Софронюшка, крыша медная с петухом, а?
Софрон . Была крыша, была. Вот те крест. (Крестится.) И крыша, и терем, и амбары, и сараи, и псарня. И пасека с садом. Шестьдесят ульёв! Все было. А во-о-н там, у ворот стояла сторожка. Там нас с Фроловичем и обогрел добрый человек Алеша. Хозяев-то не было, вот он и пустил к себе на ночь. Добрый человек.
Фролович . Истинно так. Не токмо пустил, но и лапшицы налил. И по яблоку дал. У них в ту осень много яблоков разных уродилось… Да токмо не видать чтой-то ни сторожки, ни сторожа. Вишь, Софроня, разор каков?
Софрон . Как не видать.
Сопля (громко отсмаркивается). Все пожгли лихоимцы.
Софрон . Сторожку и ту спалили.
Ванюша . Кто?
Сопля (недовольно). Кто-кто… дед Пихто! Опричники, ясное дело.
Софрон . Вон их знак над воротами – эс дэ. Слово и Дело.
Ванюша . На палочке, да?
Сопля ( зло). На палочке!
Ванюша . И что ж, ничего не осталось?
Софрон . Ни рожна.
Ванюша . А сад?
Фролович . Какой сад?
Ванюша . Ну, где яблоки спели?
Фролович (приглядывается). Да сад-то вроде цел… там вон, за пепелищем. Это, чай, сад, Софронь?
Софрон . Похоже на то.
Ванюша . Люблю сады. Дух в них славный.
Сопля . Дух, дух… Тут ноги гудут, да в брюхе буравцом вертит, а ты – дух!
Софрон . Пожрать не мешало бы. Пожрать и обрадоваться.
Фролович . Как расположимся, так и обустроим кухню. (Идет к развалинам дома.) Неуж и впрямь пусто?
Софрон . Кому тут быть? Собаки да воронье.
Ванюша (держась за плечо Сопли). Собачки всегда на погорелье. Им тепло.
Сопля. Какой там тепло… Сожгли-то усадьбу, чай, еще зимой. Чего тут теплого – головешки одни.
Ванюша . А тут же люди жили. Вот собачки и чуют. Там, где человек пожил, там всегда тепло останется.
Фролович . Надобно огонь развесть. Ступайте наберите палок, а мы с Ваней супец соорудим.
Ванюша . А яблок нет в саду?
Сопля (идет по развалинам, собирает обгорелые деревяшки). Какие тебе яблоки в апреле!
Ванюша . Когда сад заброшен, яблочки под снегом упрятаться могут. Они же весны ждут, чтобы семена в землицу пустить.
Сопля . Ждут не дождутся! (Смеется.) Вань, все ж ты блаженный!
Ванюша . Нет, Соплюша, не блажен я. Ибо молюсь мало. Чтобы блаженным стать, надобно молить Господа, чтобы Дух Святой на тебя ниспослал. Когда Дух сойдет, тогда и блаженным станешь. Блаженному человеку ни холод, ни голод не страшны, ибо с ним Дух Святой. А я вот мерзну да есть хочу. (Смеется.) Какой же я блаженный!
Сопля и Софрон приносят ворох обломков. Фролович достает газовую зажигалку, разводит костер, устанавливает над ним треножник, навешивает котелок.
Фролович (Софрону). Там сугроб у забора. Ступай, зачерпни.
Софрон берет котелок, зачерпывает снега, возвращается.
Ванюша . Неуж и снежок лежит еще?
Софрон . Лежит, куда денется. (Подвешивает котелок на треножник, поправляет огонь.)
Фролович (расстилает перед костром клеенку). Ну, что, вывалим?
Сопля . Кто вывалит, а кто и посмотрит.
Софрон . Да ладно, Сопля. Сегодня тебе не повезло – завтра мне. (Развязывает свой мешок.)
Фролович . Тебе, Сопля, что покойный Цао говорил? Не отделяйся. Проси со всеми. Ибо всем дают больше, чем одному.
Софрон . Святая правда. Мудрый человек был Цао. А ты, Сопля, легкой мысли человек.
Фролович . Я без ноги, а и то один не пойду просить!
Фролович . Самсон-культя и тот один теперь не ползает. Времена другие настали! Один в поле не воин. А ты – один да один. Вот тебе и один – без мешка! (Смеется.)
Сопля (выходя из себя). Да я что, себе что ль хотел нарубить?! Я ж как лучше хотел!
Софрон . Хотел. И без мешка остался.
Фролович и Софрон смеются.
Сопля . А ну вас…
Ванюша (трогает Соплю). Отняли у тебя мешочек, Соплюша? Ну и Бог с ним. Злых людей много теперь стало. Зло, оно ведь копится, копится, пока добро его не переломит. А на то время надобно… Ты, Соплюша, мой мешок бери. У меня карманы глубокие, я подаянье и в карманы класть могу. Бери!
Софрон . Не в мешке дело, Ваня. Головой соображать надобно.
Сопля . Больно умные вы с Фроловичем. А кто на Пасху вам свинины принес? Кто два кулича принес?! Кто в Мытищах у земских на Крещенье полкурицы напел?! Забыли?
Софрон . Во, давай таперича посчитаемся, кто чего напел! Сперва полкурицы напел, а опосля мешок пропел.
Сопля . Да ведь не твой же мешок-то! Не твой!
Фролович . Ладно, хорош собачиться. Садитесь, потрапезничаем.
Фролович и Софрон вываливают на клеенку содержимое трех мешков.
Фролович . Так, вот обглодки куриные из «Курочки рябы». Выбирай-ка их, да в котелок. Во! (Радостно смеется.) Много мне зацепить удалось! И без горлодрания досталось!
Софрон . Как ты туда пролез, ума не приложу. Там же привратный всегда стоит.
Фролович . Отошел он, видать, по нужде. А мы ж тогда напротив на заправке пели.
Ванюша . Да. Про Христа-младенца. И не толкнул никто…
Фролович . Я как заприметил, что привратный ушел – сразу в дверь и просочился. Под стол нырнул, глянул – на двух столах четыре тарелки с обглодками!
Сопля . Повезло.
Фролович . Пока девка половая с тележкою своею возюкалась, я подполз, да обглодки – в мешок, в мешок. И крика никто не поднял! Хвать мешок – и в дверь. Токмо меня и видали!
Софрон . Повезло тебе с трапезниками. Я надысь к китайцам на Пречистенке в сяо шитан [19] сунулся пошакалить, так меня тут же приметили да электричества в жопу напустили. По запаху опознали, сволочи.
Фролович (кивает). По запаху. Все из-за него…
Сопля . Все беды.
Ванюша . Святая правда. Пахнем мы не так, как все. Вот чистые люди и брезгуют. А вот собачки – наоборот, ласковы с нами. А на чистых людей лают.
