Чак Паланик - Уцелевший
Брат подсказал мне, что надо делать: ни в коем случае не улыбаться; стоять прямо и отвечать на вопросы четко и ясно.
Во внешнем мире это называется маркетингом.
Мать сложила мою одежду в большую сумку. В ту ночь мы все только делали вид, что спим.
В порочном и грешном внешнем мире, рассказывал брат, есть такие грехи, о которых Церковь даже не знает и поэтому не запрещает. Мне не терпелось скорее туда попасть.
Назавтра было крещение. И мы делали все, чего ожидали. И ничего больше. Мы уже приготовились, что сейчас нам придется рубить себе пальцы, а потом — пальцы ближних, но ничего не случилось. Нас ощупали, взвесили, осмотрели со всех сторон, поковырялись у каждого в заднем проходе, потом задали вопросы по Библии и домоводству, после чего велели одеваться.
Мы забрали свои сумки со сменой одежды, вышли из молитвенного дома и забрались в грузовик, который уже ждал снаружи.
Грузовик увозил нас в ночь, в порочный и грешный мир, и мы все знали, что больше уже никогда не увидим родных и друзей.
И никогда не узнаем своей оценки.
Даже если ты был уверен, что справился на «отлично», эта радость была недолгой.
Тебя уже ждала работа, которую выбрали для тебя.
И не дай Бог тебе когда-нибудь станет скучно и захочется большего.
Согласно церковному установлению, ты всю жизнь должен работать. Всю жизнь — одна и та же работа. Одно и то же одиночество. Ничто не изменится. Каждый день, день за днем. Вот — твой успех. Вот награда.
Стричь газоны.
И стричь газоны.
И стричь газоны.
Повторить все сначала.
33
Мы с Фертилити едем в автобусе на наше третье свидание, а сзади нас сидит парень и пытается шутки шутить.
Для июня явно жарковато — градусов восемьдесят, если не все девяносто, — все окна в автобусе открыты, и меня слегка мутит от запаха выхлопных газов. Виниловые сиденья нагрелись. Сидеть горячо, как в Аду. Это Фертилити предложила поехать в центр на автобусе. На свидание, сказала она. В центр. Сейчас, во второй половине дня, по городу ездят только безработные, или те, кто работает по ночам, или сумасшедшие с синдромом Тоуретта.
Это — то самое свидание, на которое ей пришлось меня пригласить, потому что она не ляжет со мной в постель и даже не поцелует меня — ни за что, никогда в жизни.
Парень, который сидит сзади нас, он совершенно обыкновенный. Такой неприметный. Просто парень в рубашке. Светлые волосы. На допросе с пристрастием я бы, наверное, добавил еще: уродливый. Я просто не помню. Автобус подходит на остановку у мавзолея каждые пятнадцать минут, и мы только что сели. Как обычно, мы встретились возле склепа 678.
Эту шутку я помню. Это старая шутка. Мы едем в автобусе, мимо проносятся городские дома, машины, припаркованные вдоль тротуара и между заборами, что разделяют участки владений, а этот парень, который сидит сзади нас, подается вперед, сует голову между спинками наших сидений и шепчет:
— Есть что-то трудней, чем провести верблюда сквозь игольное ушко?
Эти старые шутки — они живучие. Пусть они даже совсем не смешные, их все равно повторяют и повторяют.
Мы с Фертилити молчим, ничего не говорим.
А шутник шепчет:
— Застраховать жизнь сектанта из Церкви Истинной Веры.
На самом деле никто не смеется над этими шутками, кроме меня. А я смеюсь лишь для того, чтобы никто не подумал, что меня это как-то касается. Я смеюсь, чтобы не выдать себя. Я вообще сильно дергаюсь, когда выхожу на люди — боюсь, как бы во мне не узнали сектанта из Церкви Истинной Веры. Хотя я давно уже не ношу одежду, которую должен носить по церковному установлению. Мне как-то не хочется быть похожим на этих чокнутых мракобесов со Среднего Запада, которые поубивали себя всем скопом, потому что решили, что их призывает к себе Господь. Боже упаси.
Моя мать, мой отец, мой брат Адам, мои сестры, мои остальные братья — они все мертвы, и над ними смеются, но я-то жив. И мне еще жить в этом мире и общаться с людьми.
Вот поэтому я и смеюсь.
Потому что хоть что-то же я должен делать. И я смеюсь, чтобы не плакать, не выть, не стонать, не кричать, не вопить дурным голосом, не ругаться на чем свет стоит. Смех — это просто еще один способ дать выход эмоциям.
Эти шутки сегодня слышны повсюду, и надо что-нибудь делать, чтобы не расплакаться. И я смеюсь громче всех.
Шутник шепчет:
— Почему брат из Церкви Истинной Веры перешел через дорогу?
Может быть, он обращается даже не к нам с Фертилити.
— Потому что его так и не сбило машиной.
Сзади ревут двигатели, автобус едет по улицам, из выхлопной трубы бьет вонючий дым такого же вонючего цвета.
Эти шутки сегодня — из-за газеты. С того места, где я сижу, мне видно как минимум пять человек, отгородившихся от всех и вся утренними газетами; я даже могу прочитать заголовок под сгибом на первой странице:
«Уцелевших сектантов из Церкви Истинной Веры почти не осталось».
В статье говорится, что по прошествии десяти лет трагедия массового самоубийства сектантов из Церкви Истинной Веры близка к своему завершению. В статье говорится, что последние из сектантов Церкви Истинной Веры — религиозной общины, располагавшейся в центре Небраски, члены которой десять лет назад совершили массовое самоубийство, чтобы избежать расследования ФБР и внимания широкой общественности… в общем, в статье говорится, что уцелевших осталось лишь шестеро. Никаких имен не называли, но я, надо думать, один из этой последней шестерки.
Продолжение статьи — на стр. А9, но суть ясна. Если читать между строк, там говорится: тем лучше! Скатертью дорога!
Там ничего не написано о подозрительных смертях, похожих на убийства. Ничего не написано об убийце, который, может быть, охотится за последними из уцелевших.
У меня за спиной шутник шепчет:
— Как назвать одним словом блондина-сектанта из Церкви Истинной Веры?
Я отвечаю ему про себя: покойник. Я слышал все эти шутки.
— Как назвать одним словом рыжего сектанта из Церкви Истинной Веры?
Покойник.
— А шатена сектанта из Церкви Истинной Веры?
Покойник.
Парень шепчет:
— В чем разница между сектантом из Церкви Истинной Веры и хладным трупом?
Разница только во времени. Подождать пару часиков — и не будет вообще никакой разницы.
Парень шепчет:
— Что кричат сектанты из Церкви Истинной Веры, когда мимо проезжает катафалк?
Такси!
Парень шепчет:
— Как узнать сектанта из Церкви Истинной Веры в переполненном автобусе?
Кто-то дергает за шнурок звонка, сообщая водителю, что ему надо выйти на следующей остановке.
А Фертилити оборачивается и говорит:
— Заткнись. — Она говорит это достаточно громко, так что люди поблизости даже выглядывают из-за своих газет и смотрят на нас. Она говорит: — Ты шутишь о самоубийствах, о людях, которых кто-то любил, а теперь они мертвые. Так что просто заткнись.
Она говорит это громко. Действительно громко. Глаза горят, серые, но сейчас — серебряные; и я даже думаю, а не сестра ли она из Церкви Истинной Веры, или, может, она до сих пор горюет о смерти брата. Уж слишком бурная у нее реакция.
Автобус уже подъезжает к остановке, и шутник встает и идет по проходу на выход. В автобусе точно как в церкви — два ряда сидений и проход посередине. Перед выходом — небольшая очередь, и парень пристраивается в конце. На нем — мешковатые брюки из коричневой шерсти. Только уцелевший из Церкви Истинной Веры наденет подобные брюки в такую жару. Брюки держатся на подтяжках, как это предписано церковным установлением. Коричневый шерстяной пиджак перекинул через руку. Люди уже выходят из автобуса, но он медлит в проходе, оборачивается к нам и легонько касается края полей своей широкополой соломенной шляпы. Его лицо кажется смутно знакомым, но это было так давно. От него пахнет потом, шерстью и соломой.
Не могу вспомнить, откуда я его знаю. Но я помню голос. Его голос. Только голос. У меня за плечом, у меня в телефоне.
Пусть смерть застанет тебя лишь тогда, когда ты исполнишь работу свою до конца.
Его лицо — это лицо, которое я вижу в зеркале.
Не задумываясь, я произношу вслух его имя.
Адам. Адам Бренсон.
Шутник говорит:
— Мы знакомы?
И я говорю: нет.
Очередь движется к выходу, увлекая его за собой, и он говорит:
— А разве мы не росли вместе?
И я говорю: нет.
Уже стоя в дверях, он кричит:
— Разве ты не мой брат?
И я кричу: нет.
И он выходит.
От Луки, глава двадцать вторая, стих тридцать четвертый:
«…как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня».
Автобус отъезжает от остановки.
Урод — самое подходящее слово для описания этого парня. Дегенерат. Жирный урод. Неудачник. В лучшем случае: жалкий. А так — попросту мерзкий. Жертва обстоятельств. Мой старший брат, старше меня на три минуты. Сектант из Церкви Истинной Веры.
