Уве Вандрем - Тишина всегда настораживает
Большинство парней были очень молоды. Он различал в гуле их голосов диалекты — баварский, Рурской области, швабский, северогерманский.
Тем временем стало потише. Многие вытягивали шеи, чтобы найти возможность увидеть первые ряды в просветах между голов впереди сидящих. Там, на свободном пространстве, собрались военнослужащие, которые что-то оживленно обсуждали. Один из них, в форменной одежде, стоял у выхода из зала и смотрел наружу. Очевидно, пожирал взглядом какую-то важную персону. Во всяком случае, держался он навытяжку. Все это очень напоминало театр. Вдруг стоявший у двери подскочил к кому-то вошедшему, наверное из начальства, с желтой нашивкой, отдал ему честь и что-то сказал. Тот ответил на приветствие, вышел вперед, встал перед рядами сидящих новобранцев и скомандовал: «Встать!» За исключением трех-четырех разинь все вскочили с мест. Кто-то сбоку зашипел на вскочивших: «Руки вон из карманов! Стоять смирно!»
В зал вошел мужчина постарше, с серебряными галунами на форменной одежде. Решительно прошел на несколько шагов вперед. Остановился. Тот, с желтой нашивкой, быстро приблизился к нему и отдал честь.
— Седьмая батарея собрана для приветственной церемонии! — Он сказал это так, что все в зале услыхали его слова.
— Благодарю, — ответил вошедший начальник и, повернувшись к залу, крикнул баритоном: — Здравствуйте, солдаты!
Ответ зала был очень вялым. Шпербер вообще промолчал: он не вдохновился. Да и все равно никто не услышал бы его голоса.
— Господа, я вас очень плохо расслышал, — сказал начальник. — Еще раз — здравствуйте!
Теперь ответ зала был уже поживей. Некоторые новобранцы ухмылялись. Шперберу все это казалось комичным, сжатые губы его расклеились, но для громкого и четкого ответа на приветствие этого усилия было явно недостаточно.
— Итак, господа, зовут меня капитаном Бустером. Я командир батареи и ваш старший начальник. Четырнадцать недель мы будем жить с вами бок о бок. Вы знаете, что в зенитных войсках начальное обучение продолжается три месяца. Надеюсь, вы пройдете его успешно и мы поймем друг друга. Вы скоро привыкнете к новой для вас обстановке. Какое-то время вам придется мириться с некоторыми неудобствами, но зато вы узнаете, что такое солдатское товарищество: один за всех и все за одного. Кроме того, вы ощутите, что делаете общее дело с союзниками по НАТО, познаете на практике демократию и наш основной закон. Вы поймете, что значит защищать свободу от воинствующего коммунизма.
Затем капитан Бустер говорил о высшем военном командовании в мирное время. Все головы повернулись вслед за согнутой в локте рукой капитана, направленной на портрет федерального президента, обрамленный черной рамкой, не похожей, однако, на траурную, и чем-то напомнившей крест на стене. Несколько секунд молчания в честь президента, и старший начальник обратился теперь к иному авторитету — живому, стоящему рядом с ним. И такой же жест руки капитана, как и в отношении портрета главы государства, теперь выражал уважение. Но только на этот раз рука капитана Бустера опустилась на плечо мужчины примерно лет тридцати, в сером одеянии и черном пуловере под ним. Этого человека Шпербер вначале и не заметил. Покровительственно улыбнувшись, Бустер пояснил новобранцам:
— Если у вас возникнут какие-то заботы, с которыми вы не решитесь обратиться к старшему начальнику, в вашем распоряжении всегда наш духовник.
Затем военный священник рассказал о своей сфере деятельности.
* * *Мочевой пузырь был уже полон, а ничего не получалось. Йохен никогда не думал, что так может быть. В спальне на уровне пояса была поставлена ширма. Парень слева от Йохена, уже сделав свое дело, держал в одной руке наполненную мочой бутылочку, а другой застегивал штаны. Новобранец справа только начал процедуру. Сзади кто-то открыл на полную силу водопроводный кран. Ну, об этом трюке Йохен слыхал, и тем не менее у него Ничего не получалось. Что это, неужели Йохен испугался? Нет, он не из робких. А правильно ли он воспользовался отцовским советом пить отчаянно горький чай для сердцебиения? Мать не разрешала добавить ни единой чайной ложки сахара… Парень справа, закончив дело, ушел. Слева рядом стал другой. И справа — тоже. Он смотрел на Йохена и ухмылялся.
— А сколько все-таки требуется налить? — спросил он.
— Думаю, граммов пятьдесят, — ответил Шпербер.
Парень захохотал:
— Надеюсь, сумею, хотя только что был в туалете.
Йохен чувствовал, как в нем все раздувается, как мочевой пузырь разбухает, занимает всю нижнюю часть тела, и вдруг будто прорвалось — из него хлынула струя в бутылочку, густо-желтая и через край, смачивая этикетку с его фамилией. «Если так дальше пойдет, — подумал Шпербер, — случится наводнение. Как же мне перекрыть шлюз?» Он согнул пальцы и сжал ими область поясницы. Он уже видел себя стоящим в луже и, придерживая одной рукой полную мочи бутылочку, старался сделать так, чтобы изливающиеся из него остатки впитались в бумажное полотенце. Чудом избежав катастрофы, он, осторожно балансируя, отнес свою бутылочку санитару, боясь расплескать содержимое — как будто это жидкое золото.
Врач установил у него некоторые отклонения от нормы: плоскостопие. На полу, в том месте, где Йохен стоял перед врачом, остались влажные отпечатки ног. «Ну вот, — подумал он, — припишут еще и потливость ног». В разных графах лежащего перед ним разлинованного листа врач поставил маленькие крестики.
— Не носите синтетических носков, — посоветовал он Шперберу. — Вам нужны носки из влагопоглощающего материала.
На лбу Йохена выступил пот.
— Подойдите ближе, — сказал ему врач. Он надел Йохену на руку манжетку прибора для измерения кровяного давления и накачал ее грушей. Потом приложил к руке Йохена фонендоскоп и стал следить за показаниями прибора. Сто сорок на восемьдесят. — Теперь сделайте десять приседаний. Проверим пульс. Спасибо. — Сделав пометку у себя на листе, он попросил Йохена спустить брюки и нагнуться. — Спасибо. А теперь оттяните свою крайнюю плоть…
«Если они, — подумал Шпербер, — забракуют меня на этом медосмотре, то дудки: потребую повторного освидетельствования другим врачом». Не то чтобы он так уж стремился попасть в бундесвер, но считаться годным он все же хотел.
— Годен, — резюмировал врач.
Прежде чем пожать протянутую руку врача, Йохен вытер свою о штаны.
— Я годен? — переспросил он.
Врач улыбнулся и положил свою сухую руку ему на плечо:
— Абсолютно, мой друг. В резерв I-A. Полностью годен — так это определяется. Полностью годен для всех родов войск, только для танковых великоват ростом. Немного, правда, не дотягиваешь в весе для своего роста. Кровяное давление несколько отклонено от нормы, чуть высоковато. А в остальном — порядок.
* * *Спустя некоторое время капитан Бустер представил новобранцам мужчину с желтой нашивкой. Это фельдфебель, прозвище которого «мамаша батареи». Он отвечает за внутренний распорядок. Его резиденция — в канцелярии. Фельдфебель улыбался капитану. На его плечах поблескивали латунные уголки. Он распределил новобранцев на четыре взвода. Для этого выравнял их по росту и представил им командиров взводов. Шпербер, рост сто восемьдесят шесть с половиной, попал в первый взвод. Командир первого взвода — лейтенант Вольф, невысокий, мускулистый, спортивного вида, лет двадцати пяти блондин с уже поредевшими волосами, зачесанными на пробор справа. На его тужурке тоже поблескивало серебро, правда поменьше, чем у капитана, но значительно солиднее, чем латунь у фельдфебеля. Четырехугольные серебристые звезды на его погонах удерживались специальными скрепками.
Непосредственный командир Шпербера — унтер-офицер Кубик. Это мужчина среднего роста, узколицый, с густыми волосами, отвисшей губой, тусклыми глазами и челюстью боксера. Лицо немного одутловатое. Когда лейтенант Вольф представлял его новобранцам, Кубик щелкнул каблуками.
Фельдфебель дал команду всем отделениям разойтись по своим помещениям. Унтер-офицер Кубик повел десять человек — четвертое отделение. Они направились в казармы седьмой батареи. Шли вразброд, исподтишка присматриваясь друг к другу. Шпербер прихватил свой чемоданчик в канцелярии и поспешил за унтер-офицером по лестнице на первый этаж. Перед спальней номер одиннадцать командир отделения приказал остановиться. Затем чуть тише и слегка шепелявя объяснил:
— Четвертое отделение располагается в двух спальнях — номер одиннадцать и двенадцать. Фамилии всех написаны вот тут, на двери. Проверить, нет ли ошибок, — указал он на списки, прикрепленные к дверям.
«Канонир[1] Бартельс, канонир фон Беднарц, канонир Хайман, канонир Мюллер, канонир Шек, канонир Шпербер». Остальные направились в спальню номер двенадцать.
