Чак Паланик - Дневник
Просто на заметку, ее мышцы levator labii, мышцы недовольства, мышцы на случай «сражаться-или-спасаться», все сжимаются, все эти гладкие мускулы складываются в рычащий рельеф; рот Мисти становится настолько прямоугольным, что обнажаются все зубы. Ее рука хватает Тэбби сзади за рубашку. Тэбби смотрит под ноги, идет вперед, а Мисти дергает ее назад.
А Тэбби поскальзывается и тянет мать к земле, говоря:
— Мам.
Тэбби прижата к сырой земле, к листьям, ко мху и к насекомым, Мисти раскорячилась над ней, выше — дугами выгибаются папоротники.
Этот мужчина примерно в десяти шагах впереди, и смотрит в противоположную сторону. Не оборачивается. Сквозь папоротниковый занавес видно, что он под семь футов ростом, темный и тяжелый, в волосах у него желтые листья, а ноги заляпаны грязью.
Он не оборачивается, но и не двигается. Он, должно быть, услышал их, и стоит настороже.
Просто на заметку: он голый. Вон его голая задница.
Тэбби просит:
— Пусти, мам. Тут жуки.
А Мисти шипит на нее.
Мужчина ждет, замерев, вытянув руку на уровне пояса, будто пытаясь нащупать шевеление воздуха. Птицы не поют.
Мисти стоит на четвереньках, растопырив руки и уперев ладони в грязную землю, готовая сгрести Тэбби в охапку и бежать.
Потом Тэбби выскальзывает из-под нее, а Мисти говорит:
— Нет.
Стремительно вытягивая руку, Мисти хватает воздух за спиной своей малышки.
В эту пару секунд Мисти понимает, что она — паршивая мать.
Питер, ты женат на трусихе. Мисти все стоит на месте на четвереньках. На всякий случай Мисти отклоняется назад, готовясь бежать в противоположную сторону. Чему не учат на худфаке, так это рукопашному бою.
А Тэбби оборачивается и говорит с улыбкой:
— Мам, да не будь такой соплей.
Обхватывает двумя руками вытянутую руку мужчины и подтягивается, болтая в воздухе ногами. Говорит:
— Это просто Аполлон, вот и все.
Около мужчины, почти скрытый опавшими листьями, лежит труп. Белая бледная грудь с тонкими голубыми прожилками вен. Отрубленная белая рука.
А Мисти все там же, стоит на четвереньках.
Тэбби бросает руку мужчины и топает туда, куда смотрит Мисти. Счищает листья с мертвого белого лица и говорит:
— А это Диана.
Смотрит на раскорячившуюся Мисти и закатывает глаза.
— Это статуи, мам.
Статуи.
Тэбби возвращается и берет Мисти за руку. Поднимает мамину руку и подтягивает ее на ноги, со словами:
— Понятно? Статуи. Ты же художница.
Тэбби тянет ее вперед. Стоящий мужчина — из темной бронзы, изборожденной лишайником и пятнами, голый мужик, привинченный ногами к пьедесталу, укрытому кустами у тропы. У него глубоко посаженные белки и зрачки. Вылитые римские белки. Обнаженные руки и ноги образуют с торсом совершенную пропорцию. Золотое сечение композиции. Согласно каждому из правил художества и пропорции.
Греческая формула, объясняющая, почему мы любим то, что любим. Еще чуть-чуть худфаковской комы.
Женщина на земле — из битого белого мрамора. Розовая ручонка Тэбби счищает листья и траву с высоких белоснежных бедер; застенчивые складки промежности из белого мрамора встречаются у резного листочка. Гладкие пальцы и руки, локти без единой морщинки и складки. Резные мраморные волосы рассыпаются лепными белыми кучеряшками.
Тэбби указывает белой ручкой на пустой пьедестал по другую сторону тропы от бронзовой статуи, и говорит:
— Диана упала задолго до того, как я ее встретила.
Бронзовая икроножная мышца мужчины наощупь холодна, но в литье присутствует каждое сухожилие, каждый мускул напряжен. Мисти спрашивает, проводя рукой по холодной металлической ноге:
— Ты здесь уже бывала?
— У Аполлона писюна нет, — говорит Тэбби. — Я уже смотрела.
И Мисти отдергивает руку от листочка, приваренного к бронзовой промежности статуи. Спрашивает:
— Кто тебя сюда водил?
— Бабуля, — отвечает Тэбби. — Бабуля меня все время сюда водит.
Тэбби склоняется, чтобы потереться щекой о гладкую мраморную щеку Дианы.
Бронзовая статуя, Аполлон, должно быть, репродукция девятнадцатого века. Либо так, либо конца восемнадцатого века. Она не может быть подлинной, не может быть настоящим греческим или римским образчиком. Она стояла бы в музее.
— Откуда они здесь? — интересуется Мисти. — Бабушка тебе не говорила?
А Тэбби пожимает плечами. Тянется к Мисти рукой и говорит:
— Там есть еще, — зовет. — Пошли, могу показать.
Там есть еще.
Тэбби ведет ее сквозь заросли, которые опоясывают мыс, и они обнаруживают солнечные часы, погребенные под травой, заржавленные толстым темно-зеленым слоем медянки. Они обнаруживают фонтан шириной с бассейн, но наполненный лишь ветками и желудями, сбитыми ветром.
Они минуют грот, вырытый в откосе холма: темную пасть, обрамленную замшелыми колоннами и загороженную железными воротами, которые заперты на цепь. Тесаный камень собран в арку, которая вздымается до замкового камня посередине. Все причудливо, как здание крошечного банка. Фасад замшелого, зарытого в землю Капитолия. Усеянный резными ангелами, которые держат каменные гирлянды яблок, персиков и винограда. Каменные цветочные венки. Все они забрызганы грязью, потрескавшиеся и расколотые корнями деревьев.
А в промежутках попадаются растения, которых здесь быть не должно. Ползучая роза увивает дуб, карабкаясь на пятьдесят футов, чтобы расцвести над кроной дерева. Иссохшие листья желтого тюльпана вянут в летней жаре. Высящаяся стена стеблей и листьев вдруг оказывается огромным кустом сирени.
Тюльпаны и сирень — не местные растения.
Ничего из этого здесь быть не должно.
На лугу, что в центре мыса, они натыкаются на Грэйс Уилмот, которая сидит на одеяле, расстеленном в траве. Вокруг нее цветут розовые и голубые васильки и прячутся белые ромашки. Плетеная из ивового прута походная корзина открыта, а над ней жужжат мухи.
Грэйс приподнимается на колени, протягивая бокал красного вина, и зовет:
— Мисти, ты вернулась. Держи, это тебе.
Мисти берет вино и отпивает чуточку.
— Тэбби показала мне статуи, — говорит Мисти. — Что здесь раньше было?
Грэйс поднимается на ноги и командует:
— Тэбби, собирай вещи. Нам пора идти.
Тэбби подбирает свитер с одеяла.
А Мисти возражает:
— Но мы только что пришли.
Грэйс вручает ей тарелку с бутербродом и объявляет:
— Ты — оставайся и поешь. У тебя будет целый день на рисование.
Бутерброд — с куриным салатом, он нагрелся на солнце. На него садились мухи, но на вкус — все в порядке. И Мисти откусывает немного.
Грэйс кивает на Тэбби и сообщает:
— Это была идея Тэбби.
Мисти жует и глотает. Говорит:
— Идея милая, но я же не захватила никаких принадлежностей.
А Тэбби идет к корзинке для пикников и отзывается:
— Бабуля захватила. Мы положили их в корзину, чтобы сделать тебе сюрприз.
Мисти отпивает вина.
Всякий раз, когда кто-нибудь из добрых побуждений вынуждает тебя продемонстрировать отсутствие таланта и тычет тебя носом в тот факт, что ты потерпела неудачу в единственной мечте своей жизни, сделай еще глоток. Это Игра в Глотки от Мисти Уилмот.
— Мы с Тэбби идем на задание, — сообщает Грэйс.
А Тэбби прибавляет:
— Мы идем на домашние распродажи.
У куриного салата любопытный привкус.
Мисти жует, глотает, и говорит:
— У бутерброда странный вкус.
— Это просто улитки, — отзывается Грэйс. Говорит:
— Нам с Тэбби нужно разыскать шестнадцатидюймовое блюдо в орнаменте пшеничных колосьев Линокса Сильвера, — закрывает глаза и мотает головой, со словами:
— Ну почему никого не устраивает столовая посуда, если в сервизе есть недостача?
Тэбби говорит:
— А еще бабуля будет покупать подарок на мой день рожденья. Все, что я захочу.
И вот, Мисти предстоит торчать здесь, на Уэйтензийском мысу, с двумя бутылками красного вина и стопкой бутербродов с куриным салатом. С кучей красок, акварели, кистей и бумаги, которой она не касалась с того времени, как ее ребенок был грудным младенцем. Акриловые и масляные краски наверняка уже затвердели. Акварель засохла и растрескалась. Кисти ссохлись. Толку не будет ни от чего.
От Мисти в том числе.
Грэйс Уилмот протягивает руку и зовет:
— Тэбби, пошли. Оставим твою маму наслаждаться деньком.
Тэбби берет бабушку за руку, и они двое отправляются обратно, через луг к грунтовке, где осталась припаркованной машина.
Солнце горячо греет. Луг на такой высоте, что можно глянуть вниз, и увидеть, как внизу шипят и бьются о скалы волны. Вдали по береговой линии виден городок. Уэйтензийская гостиница — белая полоска деревянной обивки. Можно почти разглядеть крошечные слуховые окна в мансардах. Отсюда остров кажется милым и идеальным, не затопленным суетливыми туристами. Он выглядит так, как наверняка выглядел до приезда летних богачей. До прибытия Мисти. Теперь видно, почему те, кто здесь родился, никогда не покидают его. Видно, почему Питер так пытался его защитить.
