Джозеф Коннолли - Отпечатки
(Ага. И даже чаем не напоили).
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Ну слава тебе господи, подумал Джейми, когда такси все-таки свернуло за угол, о котором Джейми говорил и говорил: наконец-то я его вижу — вон оно, посмотрите — прямо впереди, видите? Большое квадратное кирпичное здание, видите? Да?
— Чтоб мне лопнуть, — изрек водитель такси. — Вот так дела. Знаете что? Я тут много лет езжу, а поворотика этого в глаза не видал. Потрясающий город. Потрясающий. Правда? Лондон. А? Потрясающий город. Каждый день что-нибудь новое. Знаете, сколько лет я уже в этом деле?
— Да, — очень устало ответил Джейми. — В Рождество будет двадцать два. Вы уже говорили. Просто подъедьте как можно ближе, хорошо? К главным дверям, вон туда.
— Двадцать два года на Рождество, да. Уже говорил? Не помню. Голова дырявая. Ну что — здесь подойдет? А я не знал, что он тут есть, этот поворотик. Каждый день в этом деле узнаешь что-нибудь новенькое.
Ну почему, с изрядной долей горечи подумал Джейми, ты последние двадцать минут любезно меня уверял, что прекрасно знаешь, о чем я говорю, и пожалуйста, просто откиньтесь на сиденье и не волнуйтесь, будем на месте через пару минут? Было бы еще не так плохо, если б остаток поездки пролетел как сон, но нет, о господи, нет. Ну и задница, господи боже. Потому что обычно я, знаете ли, просто обожаю лондонские такси — ну, знаете, как вся эта система работает — вроде конвейера, вроде того. Запрыгиваешь, выпрыгиваешь, и дело с концом. Что может быть эффективнее? (Каролина — она всегда говорила, что такси — это деньги на ветер. Если у тебя в карманах бренчит столько лишней налички, Джейми, начинала она, я тебе говорю, лучше вложи ее в большую закладную, чтоб у нас появился хоть крошечный шанс выбраться из этой тесной дыры, в которой ты заставляешь нас жить. Но нет. Джейми — это было бы слишком благоразумно, правда, Джейми? Лучше ты будешь рассекать на такси каждый божий день, пока мне приходится забирать Бенни из школы на автобусе. Боже мой, Джейми — было бы полегче, если б у нас, по крайней мере, была машина!.. Вот вам Каролина. Как заведенная.) Но что до меня, я всегда считал, что они, такси, стоят потраченных денег, потому что они экономят вам время, понимаете: в конечном итоге они экономят именно это — время. Сейчас это не так уж и важно, надо признать. Время — это, в общем, единственное, что у меня осталось. Целые акры времени. Или осталось бы — единственное, что осталось бы, если б не Лукас. Можно сказать, самое близкое к вере в Бога.
Ну ладно — выскакиваю я, значит, на улицу, пытаюсь подозвать такси, и еще за барахлом, наваленным на тротуар, надо следить, и я все обдумываю два вопроса (ну, может быть, три, если «Ну почему, почему никогда не поймать такси, когда оно по-настоящему нужно?» считается. Три, если этот считается). Но главным образом я думал: боже правый, везет, как утопленнику — похоже, дождь начинается. И во что превратится мой плед, и пластинки, и небрежно увязанная стопка книг в бумажных переплетах? Потому что у меня не было времени, сами понимаете, упаковать все как следует; я не хотел, чтобы Бенни, ну вроде как — видел, как я это делаю. Я подумал, это может его расстроить. Меня бы точно вывело из строя. Так что я просто сгреб в кучу несколько сумок и пару коробок и более или менее смылся. Да. А второе, о чем я думал: печально, а? Вы только посмотрите на эту жалкую кучку вещей. Десять лет брака, а показывать нечего. Или девять. Может, и девять. В общем — неслабый стаж для брака.
Первые два такси, которые удалось поймать, мне, разумеется, пришлось отпустить — на обоих была эта чертова наклейка, как она меня бесит, самодовольно лыбилась на заднем сиденье: Спасибо, Что Вы, Блядь, Не Курите (потому что, понимаете, если вы заядлый курильщик, как я, вы учитесь всегда обращать внимание на важные вещи, вот такие, например; и то же самое — когда бронируешь столик в ресторане. Театры и кино, без разговоров, категорически и определенно под запретом. Так вот. И не надо доставать меня сами-знаете-чем, потому что я изо всех сил стараюсь, честное слово, выкинуть это из головы. Я хочу сказать, боже, какой кошмар: милый Лукас предлагает мне гавань, убежище, приют, но запрещено мое единственное утешение — моя страсть, моя слабость… о боже, моя жизнь, не будем отрицать очевидного. Что, во имя Христа, я должен делать? Не знаю. Не знаю. Говорю же, я изо всех сил стараюсь выкинуть это из головы.
Ладно. Третье такси, которое подъехало — то, на котором я остановился, то, в котором сижу и из которого в эту самую минуту с огромным удовольствием вылезаю (цифра на счетчике, о боже, она ослепляет, натурально, — в основном за двадцатиминутный тур по достопримечательностям Лондона: ну и приключение, блин). О боже, как бы то ни было, это такси, этот водитель — ему, похоже, было совершенно все равно, что я делаю и чего не делаю. Конечно, он наблюдал за мной с напускным равнодушием, пока я запихивал и уминал свое барахло в багажник; просто сидел, прислонив к рулю раскрытую на скачках «Ивнинг стандарт», и лениво и задумчиво грыз ноготь большого пальца. В общем, я наконец все утрамбовал — кое-как, конечно, едва осталось место для меня самого — и теперь хотел, о боже, лишь быть там, поскольку, если честно, после того как я только что выстоял очередные десять раундов с Каролиной (не один прощальный выстрел, а целая увертюра «1812 год»), у меня не было настроения, поверьте, для… и еще это бесконечное ожидание в строительном обществе, о боже, да, еще и это. Не знаю, верно ли то же для вас (в смысле, возможно, дело во мне? Может так быть? О боже, пожалуйста, не говори, что во мне), но я всегда застреваю в очереди за женщинами, которым надо, чтобы вся их кредитная история была выложена перед ними, роскошно подсвеченная, а когда они наконец получают желаемое, мне приходится общаться с некой далекой банковской кассиршей, которая не предложит мне подождать минуточку, сэр, а просто немедленно начнет набирать свой последний роман — и, господи, не смей заглядывать к ней, приятель, пока глава не закончится или, может — ну не знаю — пока у нее не забрезжит подозрение, что вот-вот прорвется побочная сюжетная линия (проснется — народится), и только в этот миг, она, быть может, решит, что настала пора ненадолго оторваться от утонченного искусства и сунуть мне мои проклятые пятьдесят фунтов, козломордая вонючая старая сука.
И всю дорогу сюда в такси — о господи, проклятый водитель! Эрн, так этого гада зовут. Откуда я знаю? Да потому что он, блин, мне сказал. Он сообщил мне свой возраст, сколько лет он уже доводит пассажиров до грани безумия (в Рождество двадцать два стукнет, верно? Этот факт будет преследовать меня до самой смерти) и даже то, что его младшенький обзавелся небольшой конторой по прокату автомобилей в самолучшей части Флориды и что будущей весной он и его хозяйка Вера отправятся туда на неповторимые три недели отпуска по системе «все включено», в том числе неограниченные поездки в Диснейленд и неизменная любезность их младшенького (которого — ох ты ж господи, да с какой стати я это помню? — зовут Стэнли). Второй его сын, Джейк, очень неплохо справляется, спасибо, в одной крупной фирме в Сити — в школе он был самым усердным, всегда сидел, уткнув нос в книгу (уж не знаю, в кого он такой уродился, но уж точно не в Эрна), и скоро его примут в стажеры, что очень для него хорошо. Всех их — включая Джанет, среднюю, — ожидает роскошный обед в день, когда придут результаты, у Марио, рядом с Олд-Кент-роуд, потому что он по доброте душевной тебе говорит, приятель, — даже и не думай обо всех этих пидорских забегаловках в Уэст-Энде, там тебя никогда не накормят полноценным обедом из трех блюд, как у Марио, и всего-то за двенадцать с половиной фунтов на человека за все, здорово, правда? К тому же он знает старого Марио — да и отца его, если честно, знал, — поэтому им всегда предлагают, о господи — ебаные мятные шоколадки, и если я хочу себя побаловать, то надо лишь отправиться туда и шепнуть его имя Марио, а уж тот обо мне позаботится — кстати, а имя-то свое он уже говорил? Да, говорил — говорил: тебя зовут Эрн, Эрн, о господи, помоги мне, — твое имя — гребаный Эрн.
И когда я объяснил ему как можно яснее — стараясь не нанести при этом смертельную обиду (поскольку я не мог рисковать, ясное дело, быть немедленно вышвырнутым посреди Доков со всеми своими сумками и коробками) — что, к его сведению, я на самом деле не заинтересован в беседе, он лишь сгорбился и начал бесконечный пронзительный и жалобный монолог — и мне пришлось спасаться мыслью о том, что уже недалеко осталось, не может быть, чтобы далеко (хотя, о боже, я уверен, что по этой улице мы уже проезжали), и ради Христа, Джейми, ты уж постарайся, удержи остатки самообладания, прикури очередную сигарету и сосредоточься на хорошем и приятном — мое прекрасное новое жилище в Печатне Лукаса, например (если мне судьбой предназначено когда-нибудь вновь увидеть это место), и как здорово было бы попросту нагнуться и всадить чертову вилку прямо в жирный и глупый Эрнов загривок.
