Генри Миллер - Книга о друзьях (Book of Friends)
Тем временем Джо не желал смиряться с тем, что его друг по-прежнему прозябает в неудачниках. Я до сих пор не продал ни одной книги. (Как-то раз я написал короткую статью в журнал для негров, ее опубликовали, но денег не заплатили.) Джо взялся исправить ситуацию. Как это мир может игнорировать его лучшего друга и великого писателя Генри Миллера? Но мир меня игнорировал, и даже Джо О’Риган со всем его шармом, хвастливостью и ловкой лестью не мог этого изменить. Время еще не пришло. Я понимал это и пытался смириться, что, впрочем, получалось с переменным успехом.
Я оскорблял не только редакторов и издателей, но и читателей. Я с презрением высмеивал их кумиров и идолов, стараясь персонально объяснить каждому маменькиному сынку, какой же он на самом деле тупой и бесчувственный ублюдок. (Да я и сейчас этим занимаюсь в свои лучшие минуты.) Ничего не изменилось с того времени, просто потом мне повезло, вот и все. Звезды заняли на небе правильное положение.
В чем я никогда не признавался Джо, так это в том, что трахаю его подружку. Я делал это вовсе не из мести и не чтобы преподать ему урок. Просто так получилось. Она вышла замуж за одного из моих лучших друзей – человека, которым я восхищался и которого считал настоящим гением.
В любом случае они не очень-то ладили, и я вскоре сошелся с его женой. Я сделал ошибку, познакомив ее с Джо, который быстро насаживал хорошеньких рыбок на крючок. Какое-то время она спала с нами обоими. Но потом в офисе появилась другая девчонка – смешно, но ее имени я не помню, – и я оставил Эльзу Джо.
Мы много занимались сексом, но когда телеграфная компания разрешила нанимать курьерами женщин, дело пошло еще лучше. Теперь Джо не жаловался, он просто утопал в сексе. Так или иначе, все вело к траху, но я обычно стараюсь не вспоминать тот по-своему приятный период, ведь для меня он ознаменовался еще и фиаско в качестве писателя.
Хотя секс случался повсюду, и даже вдвое чаще, чем требовалось, я был тогда по уши влюблен в свою вторую жену. Это может прозвучать странно, но у меня никогда не было ощущения, что я ей изменяю. Оприходовать кого-нибудь – еще не значит изменить возлюбленной. Этого требовала жизнь, праздник жизни.
Уехав в 1930 году в Европу, я не видел Джо вплоть до моего возвращения. Не помню сейчас, чем он тогда кормился, наверное, опять кого-нибудь раскручивал или занимался связями с общественностью. Он ничуть не изменился – та же хитрость, хвастовство и пустая риторика. Единственное, что в нем было ценного, так это чудесный литературный вкус. Мы просиживали ночи напролет, беседуя о наших любимых писателях и книгах. К этому времени он прочел многое из Достоевского и других русских писателей. Я дал ему почитать Бердяева. Он быстро проглотил Томаса Манна, Жида, Пруста и многое из Бальзака. Джо рассуждал очень уверенно, я не всегда осмеливался ему противоречить. Что касается меня и моего творчества, он оставался моим преданным поклонником, читал все подряд и хорошо знал, что обо мне пишут критики.
Кажется, после своего тура по Америке с «Кошмаром в мире кондиционеров» я наткнулся на Джо в одном из баров на Третьей авеню и с радостью кинулся ему рассказывать про старых друзей, которых повстречал во время этой поездки. Особенного внимания заслуживает рассказ о полковнике и генерале. Они выросли вместе со мной, поскольку мы жили в соседних домах. Один был на семь лет, другой (генерал) – на четыре года старше меня, и даже сейчас они обращались со мной как с маленьким мальчиком. Разумеется, ни тот, ни другой не прочли ни одной моей книги – они вообще ничего не читали, а только и делали, что играли в карты, травили анекдоты с другими офицерами и поглощали тонны пива. Оба не представляли собой ничего интересного. Я напомнил Джо, что он говорил мне о сержантах.
(Сам я никогда не общался ни с одним сержантом, но почему-то верю, что армия без них развалилась бы.)
Встреча с генералом занимала меня, потому что в детстве я считал его гомиком, и даже теперь, в мундире и с нашивками, он все равно казался мне педерастом. Его братец-полковник, наоборот, походил скорее на бабника. (Вообще-то оба они заслуживают словца погрубее.)
Позже мне представилась возможность познакомиться с другими офицерами – из ВМС. Что я могу сказать? На уме у них только две вещи – секс и попойки.
Да, еще несколько лет спустя мне выпало счастье познакомиться и с теми, кого называют сливками общества. Надо признаться, что еще ни один знакомый офицер не вызвал у меня ни малейшего уважения, я встретил за всю жизнь только двух университетских преподавателей, достойных доброго слова, и никогда не встречал порядочных предпринимателей. Время от времени мне попадался пастор или монах, с которым можно было бы сердечно посмеяться и плодотворно обсудить вопросы духа. Я сказал – пастор или монах, протестантских священников и раввинов это не касается.
В той поездке я также повидал одного своего приятеля по средней школе. Он теперь был преподавателем музыки в женском колледже где-то в Южной Каролине. Еще одно разочарование! Он мог с тем же успехом преподавать зоологию или палеонтологию, хотя в школе ему пророчили славу великого пианиста.
На этот раз Джо не попросил приютить его. Я не собирался надолго задерживаться в Америке, к тому же у него теперь была работа и преданная женщина, на которой он, правда, не женился. Он стал довольно уважаемым гражданином. Все тот же пьяница и ловкий обманщик, он тем не менее остепенился и твердо стоял на ногах. Я спросил, как поживает его сестра. Она вышла замуж, сообщил он мрачно, и мне тут же вспомнилось выражение его лица, когда он впервые представлял ее нам. Было очевидно, что Джо испытывает к этой настоящей ирландской красавице отнюдь не братские чувства.
Зная его как беспринципного негодяя, я всегда удивлялся, почему же он так и не оттрахал свою сестричку. Будь я на его месте, то не стал бы мешкать. Но Джо сохранил все же какие-то остатки совести. Хоть он и отзывался о своей матушке как о грязной потаскухе, было видно, что он ее очень любит. Его ненависть к ее мужу основывалась не только на ненависти ребенка к отчиму и антисемитизме, но и на том, что он занял место, которое принадлежало Джо, – место ее любовника.
Когда мы заговорили об этом, на Джо вдруг накатили странные воспоминания. Одно из них касалось его попытки отыметь корову. Он много раз проделывал сию операцию с овцами и даже с шетлендскими пони, насколько я знаю. Мой приятель был готов даже совокупиться со змеей, будь это возможно. Интересно, почему он не влюбился в японку или филиппинку? «Не было денег» – такой аргумент приводил сам Джо. Имелось в виду, что, если бы такая ему досталась, он бы чувствовал себя обязанным создать ей королевские условия. К американским девчонкам он относился как к ходячим дыркам или подстилкам, англичанки же, естественно, и вовсе не заслуживали внимания.
Никому из нас тогда и в голову не могло прийти, что я однажды женюсь на японке, а китаянок мы просто-таки не брали в расчет. Они ассоциировались у нас исключительно с прачками и официантками из китайских закусочных.
Джо редко писал письма, да и звонил нечасто. Он предпочитал просто свалиться тебе на голову – бог знает откуда. И все же, я думаю, он мог бы писать. Все его письма были похожи друг на друга – писал ли он о Достоевском, подводном плавании, гольфе, распродаже или искусности и элегантности японских женщин. Вспоминая о его даре слова, я просто не мог понять, откуда берется такое унылое однообразие, – словно бы его ребенком запихнули в какую-то специальную школу, где обучают писать унылые письма, хорошенько промыли мозга и поставили 100 из 100 на экзамене. Сам я никогда не испытывал удовольствия от того, что письма в результате приходится писать мне. Кому бы я ни писал – другу или любимой женщине, – ответы всегда опаздывали и не оправдывали моих ожиданий. Однако это заставляло меня развивать еще более бурную деятельность. В наше время человек, который умеет писать письма, выглядит старомодным. Да и, если уж быть честным, мастера эпистолярного жанра прошлых лет не входят в число моих фаворитов.
И все же, хоть Джо и не умел писать письма, он был чудесным рассказчиком. Но тут мы снова натыкаемся на препятствие – прирожденный рассказчик может оказаться совершенно не способным написать простейшую историю или приличное письмо вот по какой причине: он не знает, как это пишется, путается в грамматике, его воображение застывает, – но если уж он начнет разглагольствовать, ты будешь слушать его как зачарованный. И напротив, я часто замечал, что хорошие писатели не в состоянии рассказать банальнейшего анекдота. Так вот Джо принадлежал к рассказчикам, способным завернуть фантастический сюжет, наполнив его невероятным количеством деталей, причем в его историях даже самые громоздкие подробности всегда были на своем месте, они поддерживали интерес слушателя. К тому же, когда ты слушаешь, ты можешь задать вопрос, который уведет рассказчика в сторону, на новую линию, еще более захватывающую. Конечно, хорошему рассказчику нужен подходящий слушатель. Таковым я себя и считал. Я приставал к любому, кто мог выдавить из себя больше двух слов, и это качество привлекало ко мне людей. Они думали, что я искренне заинтересован в том, что они рассказывают. Даже если это было не так, я все равно слушал с большим вниманием.
