Александр Тарасов - Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений
Анархо-демократы также интегрировались в буржуазную парламентскую систему. 19–20 июня 1993 г. они провели в Москве Учредительный съезд Союза вольных тружеников (СВТ), который решил защищать интересы мелкого и среднего бизнеса, предпринимателей.[121] На II съезде СВТ (30–31 октября 1993 г. в Москве), в котором также участвовал перешедший на позиции русского национализма Тульский союз анархистов (ТСА), было решено, что буржуазная демократия — необходимый переходный этап к анархии и, таким образом, формально было «снято» противоречие между буржуазным государством и безгосударственным идеалом анархистов (по сути это — закрепленный на программном уровне тезис петербургского анархо-демократа Павла Гескина, отстаивавшийся им с 1990 г.).[122]
СВТ провозгласил себя «партией», которая должна участвовать в выборах и выступать за рыночное общество, подтвердив в качестве основной своей задачи защиту интересов мелкого и среднего бизнеса, и установив в качестве второй по важности задачи «ненасильственное урегулирование отношений труженика и собственника».[123] После этого остальное анархистское сообщество отказалось признавать СВТ анархистами, расценив их позицию как ренегатскую.[124] Представитель Анархо-коммунистического революционного союза (АКРС) Олег Дубровский даже заклеймил СВТ как «взбесившийся от ужасов «реального социализма» мелкобуржуазный элемент» и заявил: «Свобода делать деньги — вот их идеал… они работают на государство, ибо защищают классовое общество — социальную основу существования любого государства».[125]
СВТ ответил на эту критику в том духе, что каждый имеет право называть себя анархистом или не называть, и никто, кроме самого этого человека, не может определять, является ли тот анархистом или нет (то есть дело не в программах и действиях, а в «праве личности» на любое самоназвание).[126] После этого все остальные анархисты, свернув полемику как бесперспективную, стали игнорировать СВТ.
Но после октября 1993 г. почти все остальные леворадикалы быстро и однозначно перешли к позиции системного неприятия буржуазной демократии. Это было тем легче сделать, что для такого перехода не требовалось ни проведения каких-либо специальных дискуссий, ни сочинения специальных теоретических текстов. Достаточно было просто вернуться «назад к основам» — к анархизму, троцкизму, марксизму, неомарксизму и т. п., чьи классические тексты уже содержали развернутую критику буржуазной демократии как «неподлинной» и ориентировали читателя на «прямую демократию».
Внешним признаком этого перехода стала не только куда более радикальная практика поведения леваков (участие в уличных беспорядках), но обостренный теоретический интерес к практике политической борьбы, не совместимой с буржуазной демократией. Издания леворадикалов наполнились материалами, восхвалявшими партизанскую борьбу — как в классическом варианте (в частности, опыт Сапатистской армии национального освобождения (САНО) в Мексике)[127] — причем одна из статей о САНО в издании Елецко-Липецкого движения анархистов (ЕЛДА) была даже подписана «Липецкий батальон САНО»;[128] Революционного движения им. Тупак Амару в Перу;[129] партизан в Колумбии[130]), так и в варианте «городской герильи» — РАФ,[131] бельгийских Коммунистических боевых ячеек (причем о Коммунистических боевых ячейках, левомарксистской организации, рассказывало с восторгом анархистское издание «Крысодав»!),[132] ИРА и ЭТА.[133] Лево-радикалы стали проявлять интерес к практике даже правого вооруженного сопротивления буржуазной демократии.[134]
Чрезвычайно обострился интерес к практике индивидуального террора.[135] Даже очень умеренная в последние годы петербургская анархистская газета «Новый свет» вдруг начала публикацию знаменитого «Мини-учебника городской партизанской войны» Карлоса Маригеллы.[136]
Лидер «Студенческой защиты» и ИРЕАН Д. Костенко опубликовал более чем показательный текст «Назад к Нечаеву», где, в частности, писал: «От этики Кропоткина придется отказаться… Мы должны взять систему внутренних взаимоотношений бандитской «братвы», отбросив их иерархию. И если наедут на кого-нибудь из нашей братвы, то мы должны быть готовы порвать за него глотку, а не думать, стоит ли за него заступаться. И не думать, не совершил ли он какой-нибудь ошибки, не сказал ли где-нибудь по какому-либо поводу что-то, не предусмотренное анархическим каноном.
Возьмите современное левое движение и левое движение лет двадцать назад. Вы увидите два совершенно разных мира. Если 20 лет назад вы увидите массовые организации, которые готовы были к революции, готовы завтра же взяться за оружие, шли на открытое противостояние системе. Темы, которые их волнуют, — глобальная революция, третий мир как запал бомбы, подложенной под западный мир. То что мы имеем сегодня? Попытка решать маленькие, локальные проблемы, попытка ухода от окружающего мира в крошечные локальные зоны-пространства, которые они считают свободными. Это борьба за цели, за которые всегда боролись не революционеры, а либералы: права женщин, педиков, вегетарианство. Слова «революция» и «рабочий класс» превратились просто в кришнаитские мантры, которые спокойные респектабельные люди повторяют перед такими же спокойными и респектабельными аудиториями…
Поэтому выход возможен только один — тотальное восстание против системы. Причем не стоит брезговать никакими средствами. Если есть возможность пойти работать в органы — надо идти в органы. Если есть возможность попасть в парламент, нужно идти в парламент и вредить там. Если есть возможность пробраться во вражескую организацию — нужно вступить в нее…
Чем стабильнее система, тем меньше у нас шансов. Шанс появляется только в период нестабильности, хаоса, поэтому любое нагнетание напряженности, любые деструктивные действия объективно идет на пользу революции. Любая драка двух алкоголиков несет в себе в тысячу раз более революционный заряд, чем сотня левых семинаров. Панковский лозунг destroy должен стать главным лозунгом победоносной диффузной герильи, которая единственно способна нанести новому мировому порядку ощутимый вред».[137]
Фактически перед нами — отход от восприятия буржуазной демократии как человеческого сообщества. Буржуазная демократия в этом тексте выступает как инопланетный завоеватель, по отношению к которому не работают ни моральные ограничители, ни правила ведения войны.
Лишь чуть умереннее выглядит отношение к существующим властям анархо-экологистов: «Правительство экологического бандитизма само поставило себя вне Закона!».[138]
Этот процесс захватывает даже самые умеренные леворадикальные круги. Например, журнал «Наперекор», издающийся умеренными московскими анархистами — бывшими членами КАС, членами Конфедерации революционных анархо-синдикалистов — Секции международной ассоциации трудящихся в СНГ (КРАС — МАТ) и группой буржуазных демократов, близких к Демократическому союзу (ДС), публикует большие по объему материалы о САНО[139] и западных автономах[140] — а ведь еще недавно те же круги осуждали Д. Костенко за пропаганду «деструктивного образа» автономов!
Развился интерес к теории террора и терроризма.[141] Возникают даже такие тексты: «Единственным эффективным (изменяющим мир) действием на данном этапе политической (классовой) борьбы я считаю — террор… Террор (красный) — это процесс, который должен, это обязательное условие его существования, проявляться во всех областях человеческой деятельности. Красный — подчеркивает его антиидеологическую направленность. Красный терроризм есть перманентное действие, для которого цель сиюминутна и не соотносима ни с какой «Абсолютной идеей» (Гегель), это целенаправленная война, где бесцельность оправдывает средства, это борьба против Системы, то есть против псевдоразумного действительного (Гегель)».[142]
Леворадикальные издания стали регулярно печатать инструкции по изготовлению взрывчатки и оружия, а также по тактике ведения партизанской войны и насильственного противостояния силам правопорядка в условиях массовых уличных столкновений. Пионером таких публикаций явилась петербургская газета «Новый свет», в которой эти материалы носили первоначально, судя по всему, всего-навсего эпатажный характер,[143] но после октября 1993 г. эта мода захлестнула и другие леворадикальные издания, став повсеместной.[144] Кроме того, практически все левацкие издания откликнулись восторженными рецензиями на выход в свет на русском языке «Поваренной книги анархиста» Уильяма Пауэлла, содержащей в обилии рецепты по изготовлению взрывчатых веществ, снаряжению бомб и т. п.[145] Известны минимум два случая использования приведенных в левацкой прессе рецептов по прямому назначению.[146]
Постоянным чтением в леворадикальной среде стала газета Национал-большевистской партии (НБП) «Лимонка». С одной стороны, леваки клеймят «лимоновцев» как фашистов, с другой — внимательно читают тексты «Лимонки», посвященные левым революционным движениям, экстремизму и терроризму.[147] Более того, практически все леворадикалы прочли как минимум один номер журнала «Элементы», содержавший «досье: агрессия, террор, насилие», где опубликованы материалы о теоретике революционного насилия Жорже Сореле,[148] статья об экзистенциальном опыте повстанца[149] и статья о феномене левацкого терроризма.[150]
