Чарльз Буковски - Возмездие обреченных: без иллюстр.
— Что ты сделал моей матери?! — заорал он. — Ты, алкаш, грозный старикан!
Это задело Папу. Он закрыл глаза и тихо заплакал. Тони опешил. Ошеломленно он переводил взор с одного родителя на другого. Недоразумение переполнило чашу его терпения. Он закусил себе большой палец и двинул головой о косяк, сначала виском, потом челюстью, так что левая часть его лица стала пурпурной. Угомонившись, он повалился на колени перед Мамой Андрилли и тронул ее нежно за руку.
— Скажи мне, Мама, что случилось?
Она сидела, тяжело дыша и не в состоянии говорить.
— Это Ник, — вмешался Папа, — твой родной брат.
— Он болен?
Мама распростерлась по столу и опять зарыдала. Губы Папы задрожали, и он не смог произнести больше ни слова. Тони ждал, когда Мама успокоится. Она скрестила руки на груди, подняла глаза к небесам и заговорила, тщательно взвешивая каждое слово.
— Этой ночью у меня был сон, — начала она. — Там был Ник, в гробу, с его пишущей машинкой…
Тони взмыл на носки ботинок, закусил большой палец и снова стал истязать себя.
— Сны! — кричал он. — Опять сны! Какое мне дело до твоих снов?! Я хочу знать, что произошло! С Ником все в порядке?! Он жив, или мертв, или в тюрьме, или что?!
Но Мама продолжила все так же отрешенно и методично.
— А потом пришла телеграмма.
— Телеграмма? Какая телеграмма?
Все посмотрели вокруг. Телеграммы нигде не было. Тони опустился на колени и заглянул под печь. Один из котов играл с измочаленным посланием. Тони откинул кота прочь и подобрал скомканный желтый комок.
— Во! — изумился он. — Да она даже не распечатана!
— Не надо, Тони, — взмолилась Мама, — Ради всего святого, не читай ее!
Тони вскрыл конверт и прочитал послание вслух. Он прочел его сосредоточенно, гневно и с отвращением:
— Приезжаем завтра. Готовьте равиоли. Любим и целуем. Ник.
На мгновение повисла тишина в комнате. Затем Мама отбросила руки и голову назад, и из самой глубины ее души вырвался долгий пронзительный вопль. Даже коты опешили, их спины выгнулись.
— Спасибо тебе, Господи! — вскричала Мама. — Благодарю тебя, Благословенный Боже, за это небесное чудо!
Папа вздохнул с облегчением и улыбнулся тоже с благодарностью. Отвращение Тони было невыразимым. В изнеможении он свалился на стул и стал тягать себя за свои рыжие волосы. Мамино слегка припухшее от слез лицо переполняла радость. Глянув на нее, Тони закатил глаза, как от подкатывающей тошноты.
— Приготовь мне что-нибудь поесть, — сказал он.
Папа Андрилли допил вино и взялся перечитывать телеграмму. Его глаза щурились от яркого солнца, а щеки и нос, по мере того, как он постепенно наливался яростью, становились пунцовыми.
— Он сумасшедший! — выпалил он, смяв телеграмму. — У него никогда не было мозгов!
— В чем теперь-то дело? — спросил Тони.
— В нем! — гаркнул Папа, размахивая телеграммой. — Пишет книжки, пишет телеграммы, пугает людей до смерти! Что он о себе думает?! Кто он такой вообще, чтобы слать телеграммы?!
— А что такого?
Папа подошел к окну и уставился на инжировое дерево с зелеными чуть больше желудей плодами. Вино быстро делало свое дело на жаре. Он тряхнул головой в недоумении.
— Что творится в этом мире? — обратился он к инжировому дереву. — Телеграммы, войны, гамбургеры по восемьдесят центов за фунт. Когда я был мальчиком, я работал за одну лиру в неделю. Я никогда не получал никаких телеграмм в то время. И сам никому не посылал. Одну лиру в неделю я получал.
— Последний раз это была одна лира в день, — поправил Тони.
— Давай выпьем по стаканчику, — предложил Папа.
Он открыл люк около печи, и холодный затхлый воздух из подвала проник в комнату. Он спустился вниз по ступенькам, и Тони услышал, как забулькало вино из крана. Через мгновение Папа возвратился, рубиново-красные капли вина сверкали на графине.
Они пили молча, отец и сын. Мама положила новую партию перца на сковороду Кати, и аромат чеснока, розмарина и оливкового масла наполнил кухню. Папа достал круглую голову овечьего сыра из холодильника и нарезал толстых ломтей домашнего хлеба. Они сели и пили в тишине, думая о Нике.
Плохая женщина
Мы ужинали, когда пожаловал дядюшка Клито. На улице была метель. Он снял калоши, подышал на замерзшие руки и вошел в гостиную.
Папа предложил ему спагетти. Вежливо отказавшись, он сел на стул и обвел внимательным взглядом стол. Все было тут же запротоколировано его зорким глазом: и толщина намазанного на хлеб масла, и количество выпитого папой вина, и бледность томатного соуса. Мама машинально одернула блузку и поправила волосы. Надо было быть очень осторожным в присутствии дядюшки Клито. У него был талант во всем обнаруживать непорядок. Мы — дети — попрятали под стол руки, чтобы он не заметил грязь под нашими давно не стрижеными ногтями.
Дядюшка Клито был парикмахером. Он был старшим братом мамы и единственным, рожденным в Италии. Его салон считался лучшим в Денверской Маленькой Италии. Говорил он на ломаном английском и, будучи человеком состоятельным, оставался все-таки холостяком, оправдывая это тем, что жена ему не по карману.
Все боялись его. Он мог диагностировать непорядок по любому пустяковому симптому. Когда мы отправлялись к нему на стрижку, мама заставляла нас надевать воскресную одежду. Это повелось с тех пор, как однажды он, увидев мои изношенные ботинки, пришел к заключению, что папа опять просаживает деньги в покер. И он не ошибся. Мамины братья и сестры осадили наш дом, требуя ответа — действительно ли папа перестал заботиться о нас?
Проходя мимо салона дядюшки Клито на Осэдж-стрит, мы должны были обязательно засвидетельствовать ему, работающему за первым от окна стулом, свое почтение. И на это были веские основания. Как-то раз тетушка Тереза, не подав приветственного знака рукой и не глядя в его сторону, прошла мимо и перешла улицу. Незамедлительно последовал звонок дядюшке Джулио, ее мужу. Джулио закрыл свою мясную лавку, и встретился с Клито у парикмахерской. Вместе они двинули вниз по Осэдж, заглядывая во все бары и кафе. И конечно, у Зукаса они накрыли Терезу за выпивкой с букмекером Тони Монгоном. Тетушка Тереза снова играла на скачках. Джулио вытащил ее на улицу, отхлестал по щекам и отправил домой на такси. Позже дядюшка Клито, хитро улыбаясь, объяснял всем, как он по походке Терезы, ее нервозности и, конечно, по тому, что она не помахала ему рукой, сразу вычислил, что она опять играет на скачках.
И вот теперь дядюшка Клито, преодолев метель, оказался у нас, чтобы что-то поведать нам.
— Как дела? — спросил папа.
Дядюшка пожал плечами. Потом он кивнул на нас — детей, давая понять, что он хотел бы, чтобы мы покинули комнату. Мы вышли с презрением. Нам-то что! Самое большее, что мы получали от этого старого скряги — это кальсоны, носки и прочий хлам на Рождество. Мы протопали на кухню, и папа прикрыл дверь за нами. Мы тут же привалились к ней, прижавшись ушами к щели. Дядюшка Клито заговорил.
— Кто-нибудь видеть Минго последние несколько дней?
— Он не появлялся здесь, — ответил папа.
Минго был наш любимый дядя. Младший брат мамы, самый знаменитый член семьи — он играл в Денверском Симфоническом Оркестре. На Рождество он дарил нам воздушные ружья, электрические поезда, бейсбольные биты и санки.
— Очень скоро Минго станет жениться, чтобы иметь жену, — сказал Клито.
— Минго? — засомневался папа.
— Ты подожди, ты увидишь.
Через замочную скважину я видел загадочную улыбку дядюшки. Лицо его светилось самодовольством.
— На ком он женится? — спросила мама.
— На какой-нибудь путане, наверняка, — ответил дядюшка на итальянском. — Какой-нибудь шлюха или такой же.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаю много вещей, — он улыбнулся. — Много, много вещей.
Мама и папа замолчали, остерегаясь его мудрости. Папа отпил вина. Слышно было, как оно булькает у него по пищеводу.
— Я рада, что Минго женится, — сказала мама. — Он так одинок, живя сам по себе в этом ужасном отеле «Рим».
— Одинок? — усмехнулся дядюшка Клито. — Живет совсем сам по себе? — он кивнул. — Минго не так совсем одинок, как вы думать. Этот отель «Рим» — она всего в полквартала от моя парикмахерская. Я вижу вещи. Я ничего не говорю, но я вижу, что куда идет.
— Что ты видишь?
— Я вижу кое-что, у нее рыжие волосы.
Мама хлопнула по столу.
— Клито, ты мне надоел уже! Ты болтун!
Клито прижал обе руки к сердцу.
— Это потому, что я болтун, я хочу, чтобы мой брат женился на путана? Потому, что я болтун, она такая женщина, которая бегать по номерам Фламинго? Ох, нет! Это потому, что я любить мой маленький брат Минго. Я — парикмахер. Они приходят для стрижки — четыре девушка, одна женщина. Я ничего не говорю, я режу волосы, они дают деньги. Но когда эта женщина хочет жениться мой маленький брат Минго, я не болтун! Я защищать Минго!
