Георгий Злобо - Румбо
Говно и мясо — вот население этой планеты.
Ну а мы — чего от нас-то ждать по этому поводу?
Как принято у нас считать, сначала был Румбо, человек с железным сердцем.
А всё остальное — было уже до, или после.
«Вся алхимия — это не что иное, как аллегорическое описание человеческой фабрики и ее работы по преобразованию низших металлов (т. е. грубых субстанций) в металлы благородные (т. е. в тонкие субстанции).»
Пётр Успенский «В поисках чудесного. Фрагменты неизвестного учения.» — человечий мыслитель, a propos.
001695/0.65+
У одного из утилизированных homo обнаружилось следующее рифмо-построение:
Пробьёт наш час — подломятся колени:
Нас сдует смерть, как древа жухлый лист.
Коль жизнь — игра, не лучше ль быть на сцене,
Чем испускать с галёрки подлый свист?
Но если ты — игрок и навигатор,
В финальной сдаче джокер не ищи:
Неотвратимо следует расплата
За все метанья суетной души.
Начав спектакль, втиснут в рамки правил,
За коном кон, пока горит свеча,
Ты терпеливо ждёшь, когда направит
Судьба твой путь, безумно хохоча,
И не спешишь покинуть эту клетку,
Хотя давно уверен лишь в одном:
Игре названье — русская рулетка,
МОгилы Зев Гнилой — твой отчий дом.
Пусть мне не известно значение словосочетания «русская рулетка», мне ясно одно: падение homo состоялось не случайно.
Но были ли они нашими предками? Может, прав Здохнидл: homo — туземцы захваченной нами планеты? И сострадание моё, проявленное к ним — есть состояние индукции?
Оно как червь, точащий душу.
Если бы точно знать, что мы здесь — чужие, то всё в разы упрощается. Но отчего я уверен, что с психической болезнью справиться проще, чем с привычкой, усвоенной генетически?
Вот ещё одно человеческое стихотворение, и тоже довольно жалостливое (называется «Мудак с бензопилой»):
Тоскуй, петля, по мне, но зрение не порти:
Седых волос достоин сей портрет,
Но я, — живой, в тисках тоскливых плоти
Не стою пачки влажных сигарет
Тоскуй, петля, не зарывайся только:
В тоске, бывает, съешь всей жизни кайф…
А жизнь, она как горькая настойка:
Мы валимся к утру — под “it’s my life”
Рабочий цикл сердечного мотора
Позволит массу бешеных удач:
Ты — в центре, ты — главарь любого спора,
Ты — толстый и счастливый бородач.
Но зрит петля зрачком пустым из детства,
Где боль немая мечется в углу.
Я раздеваюсь. Я не чужд кокетства.
Я наг как червь.
Я завожу бензопилу.
И режу, режу, режу, сука, режу,
Я режу, режу, режу, режу, блядь…
Я режу — и раздумываю реже…
Я режу чтобы резать, режу для
Любовников доядерной эпохи,
Для жирных крематория печей,
Горбатого ежа (ему всё по хуй),
Для хвороста, дубины и сычей,
Для немцев, для говна, для мирозданья…
Я режу — и сознание во мгле.
О, пряный пот! о, сладких пёзд лобзанье!
Я режу, режу, режу, режу, ре…
Забавные мыслишки копошились в костяной головёнке… но сгинул, как уголь в топке.
Один муравей. Два муравья. Много муравьёв. Муравейник, матка, всё такое. Солдаты, трутни, всякая хуета типа маленьких белых яичек. Но вот пришёл мерзкий мальчуган и полил муравейник бензином.
yeah!
А затем поджёг:
фффу-у-у-ррцэ!
001702/0.11+
Стало известно, что цитируемые мною выше частушки взяты из книги некоего homo профессора, весьма почитаемого; в числе его заслуг — мега-труд «Жизнь как осознанный поиск Гармонии». Вероятно, вышеуказанные рифмы оттуда, ибо эта книга — практически единственная, — она же и самая распространённая среди людьми читаемого.
В том же источнике мною обнаружены и такие изречения:
До какой глубины пал каждый из нас — это выяснится, когда закончатся наркотики. День за днём в ожидании привычной дозы праздника, — а смерть всё ближе. Сегодня видел смерть, когда ебал женщину (тётка была сладка, и еблась азартно): лампочка в люстре тихо погасла: без треска, без чпока, а тихонько так, словно свечу задули…
— Ты ведь стал должником собственного хуя! — думаю про себя, наяривая, — какая тут, к ебеням, гармония? Одни убытки.
И предлагаю ей заменить лампочку в люстре.
А она вся такая, на краю кончины, и злится на меня, чего, мол, я с этой лампочкой?
У меня всегда так. Я как раз вспоминал времена «горбушки» — всё то же самое.
Я успокаиваю её, встаю на коврик и начинаю вывинчивать лампочку, но едва я дотрагиваюсь до стеклянного гриба, — она снова вспыхивает!
Но я пал до той глубины, откуда не вспыхивают. Вся моя жизнь есть история погружения ко дну. К гадкому, гадкому дну.
Мы все сгниём — туда нам и дорога;
Аборт недорог: не плодите саранчу.
Подкову ржавую ты помнишь у порога,
Что вывесил на счастье Фу Манчу?
Заветы предков чтим мы поневоле,
Говно клюём, и чирьи шелушим.
Ты девке голой загонял залупу в поле?
И я хочу ей вдуть: так поспешим!
Всосёмся в недра жаркие девичьи,
Прочистим дыры пылко, так и быть.
Пусть извивается, пусть верещит по-птичьи…
Могила нам расшевелит горбы.
Мы кончим бурно, на прощанье крикнув:
— Пизда рулём! Во всём вини себя!
— Из овощей мне всех милее тыква, —
Признался мальчик, писю теребя.
001703/0.95—
Итак, Гобонзищенко долго не проживёт. По всему видать, скоро загнётся. Смертью смерть поправ, хехехехе.
Mortuaries, dead of night
My body starts to rise
In my mind the horror lives
To feel death deep inside
Relentless lust of rotting flesh
To thrash the tomb she lies
Heathen whore of Satan's wrath
I spit at your demise…
001706/0.01+
Фон не выше 6.5, я малоподвижен, цепенею до молодого месяца. Последнюю четверть лил мелкий дождь, так что анальная защита включена всё время. (Вообще с водой давно пора что-то предпринять, ибо, даже не смотря на достойный состав наших сплавов и обилие нано-присадок, то здесь, то там, пусть через килофазу, но проступает в паховых складках и под пальцами ног тёмный налёт коррозии.)
Гобонзищенко ещё жив, а я начинаю терять терпение… мои тело и разум пускаются в танец без осознания причины. Пока, наконец, трезвость не приходит как укол. И вместо того, чтобы нажать на кнопку выключателя ты длишь и длишь это безумие во плоти, потому лишь, что оно имеет отголосок того дикого времени, когда тебя рвало желчью, и ты, сидя в кресле рядом с лежащим на диване дедушкой, видел сны наяву.
Мелодия, известная на ощупь. С меня довольно, довольно, довольно.
Тут дело-то в общем простое:
Молодость любит ускоряться, а старость — замедляться.
Оно и понятно: когда знаешь, что всё у тебя впереди, не терпится это время приблизить.
А когда понимаешь, что проебал, хочется закономерный пиздец оттянуть всеми доступными средствами.
«Кто понял жизнь, не спешит» — слова, сказанные стариком, который осознал, что спешить уже некуда.
Поспешишь — людей насмешишь… а и хуй с ними: пусть смеются — жалко, что ли?
Ведь это — всего лишь люди.
001707/0.55—
Припоминаю случай, когда я попросил Здохнидла выпилить, что ему известно о железных кобылах. Краткое резюме будет таким:
При внедрении в человеческие структуры из z-слоя были извлечены специальные станки. Homo-самцы со стальными яйцами в груди видели мир иначе: для них специальные станки предстали в образе прекрасных дев, и возлегли они на станки и испустили в них своё семя. Станки тотчас забрали из семени первичную энергию, и конвертировали эту энергию в о-п (оплодотворяющий пучок — примечание елдоредактора), и запустили при помощи о-п генетическую программу стальных сердец: так появилось на свет Первое Поколение. Всего было 666 станков. Ими очень дорожили, и каждый из них имел уникальный номер. С тех пор пошёл обычай присваивать номера женским туловищам.
— Сверлить твою мать, стало быть, мы произошли на свет от машины! — мигнул я, искря кабелем.
001710/0.33+
Ну вот, дождались: меня вызывают «на обмен информацией» в ss.
Накануне узнал, что Здохнидл арестован.
Подробности позже.
001710/0.84+
Продержали с полста пунктов, закрепили на постоянно-временное.
Подозрения Здохнидла полностью оправдались, он был прав как рентген: Гобонзищенко — провокатор. Комиссар и не скрывал от меня это (вот только известно ли им, что стукач сидит у меня в магнитной рамке, и жить ему осталось… впрочем, какая разница? он свою партию отыграл и теперь не нужен).
