Томас Гунциг - Смерть Билингвы
Я едва мотнул головой, пытаясь спросить, что она этим хочет сказать. Но она только покачала своей большой коровьей головой и вышла из палаты. Одиночество медленно проедает дыру у меня в желудке и я, как последний дурак. остаюсь один на один со своими воспоминаниями
25
Моктар, любимый.
Спасибо, что ответил так быстро, я и не ожидала, что полевая почта так хорошо работает После всего того, что говорят о беспорядке, который царит в армии… Впрочем, неважно. Твое письмо меня очень обрадовало. Я тоже каждый день думаю о тебе и молюсь, чтобы тебе не пришлось лежать где-нибудь с кишками наружу, как тебе приснилось. А отвечая на твой вопрос, скажу, что не перестану тебя любить, даже если тебе выпустят кишки, даже если ты окажешься в инвалидном кресле, даже если потеряешь половину мозгов, я всегда буду любить тебя. Не тревожься об этом, просто постарайся вернуться живым.
Сладить с твоей сестрой становится все труднее. Бывают вечера, когда она вообще не приходит домой, иногда возвращается мертвецки пьяная, распевая словенские песни, а иногда сидит безвылазно в своей комнате, плачет и слушает записи классической музыки, которые ей подарил Зеленый Горошек. Никогда не смогу понять, как она может так убиваться о своем мерзавце-муже. И как можно быть такой неблагодарной по отношению ко всем нам, — я тоже никогда не пойму. Когда ты вернешься, тебе надо будет с ней серьезно поговорить. Дао Мин часто спрашивает о вас, он был очень рад, когда узнал, что пока все идет как по маслу. Каждый вечер он приносит мне готовые блюда из ресторана. Для меня это хорошее подспорье, а для него — возможность излить душу. Ему очень одиноко, каждую ночь над ним, как шершни, вьются мучительные кошмары, напоминающие о «Битве тысячи кукурузных зерен». Он говорит, что, если у вас там дела будут совсем плохи, надо скрючиться и сидеть, не шелохнувшись, пока все не кончится, так он в свое время сумел спастись один из десяти тысяч.
По телевизору часто говорят о Наксосе и о вас. Недавно повторяли фильм о предыдущей операции. Это действительно потрясающе. Наксос прекрасно держится, сразу видно, он прирожденный вожак. Ты бы только видел, как он бежит, как бросается на землю, как выкрикивает по сто приказов в минуту. Невероятно. Я не очень хорошо поняла всякие технические подробности, но, похоже, он очень умно все организует и, прежде чем начать действовать, тщательно изучает местность. Вовремя битвы тысячи спрятанных повсюду датчиков сообщают ему, где люди, где танки. Всем этим он обязан в том числе и департаменту научных исследований и развития. Может быть, и кошки, и смерть Сальваторе были не такими уж бессмысленными…
Посылаю тебе печенье, как ты просил, и немного наличных: Только не трать все сразу.
Помни о той, которая тебя любит; а она всегда думает о тебе.
Неделю мы прожили в «Холлидей Инн», там была наша тыловая база. Никто точно не знал, чего именно мы ждем. Все это время с нами оставались трое телевизионщиков. Забавные были ребята, ни дать ни взять — три братца, двое худых и один толстый, всюду ходили вместе и постоянно переругивались. Они все снимали: нашу столовую, подъем, отбой. Еще они записывали интервью, которые на манер сериала каждый день показывали по телевизору. Они уверяли, что так зрители постепенно привяжутся к нам и будут регулярно смотреть нашу программу. Цены на рекламное время в репортажах о нас росли, как на дрожжах. Мы от души смеялись над тремя братцами-телевизионщиками с их вечными маркетинговыми теориями, но мысль о том, чтобы прославиться, всем пришлась по душе. Дирк изгалялся насчет хозяина, который выгнал его с работы. Моктар в тысячный раз поведал историю своей жизни. А я наврал с три короба о том, что привело меня в отряд.
Дирк повсюду таскал за собой маленький приемник, настроенный на армейскую радиостанцию.
Прямо скажем, ничего особенного: реклама, песни Лемонсидда сводки погоды. Близилась осень, и каждый день по несколько часов подряд упрямый мелкий дождик барабанил по солдатским головам и превращал в сплошную грязь участки, не залитые бетоном. По радио сказали, что погода исправляться не собирается, дождь зарядил надолго, а скоро станет еще холоднее. Так мы тут совсем продрогнем. Помню, я тогда чувствовал какую-то странную пустоту внутри. Все недавние треволнения уступили место огромной равнине, такой же серой и влажной, как та, что простиралась вокруг. Это было приятно. Словно мягкий слой ваты оберегал нас от уныния.
Мы точно не знали, когда начнутся первые боевые вылазки. Несколько дней все было тихо, подготовка сводилась к минимуму, и мы часами болтались вокруг бывшей гостиницы, молча смоля сигаретки. Чтобы поднять боевой дух, военное начальство прислало автобус, набитый проститутками всех мастей. Нам сказали, что так принято. Но эти унылые, накачанные наркотиками девицы не слишком меня вдохновляли. Потом прилетел вертолет телекомпании. Он привез разное оборудование, прожектора, кинокамеры. Поползли слухи о скором наступлении.
Наксос, которого мы не видели со дня нашего приезда в «Холидей Инн», теперь стал появляться чаще. Он ходил с нами в столовую, дружески похлопывал всех по спине и с каждым говорил ласково, по-отечески, явно стараясь сильнее привязать к себе людей.
Когда он подошел ко мне, я слушал по радио интервью Лемонсид. Она рассказывала всем известные вещи о своем детстве и о том, как увлеклась музыкой в кабине грузовика с полуприцепом. Я сидел в замусоленном кресле в холле гостиницы. На большом окне полустертые зеленые буквы возвещали о том, какими удобствами могло похвастаться это заведение несколько десятков лет назад: бассейн, обслуживание в номере, спутниковое телевидение. В открытое окно доносился запах мазута от стоявших поблизости грузовиков. Наксос подсел ко мне и спросил, все ли в порядке, готов ли я к наступлению. Я кивнул. В его присутствии мне становилось не по себе. По радио женский голос пел песню о юной вдове, такую грустную, что слезы наворачивались на глаза.
Наксос внимательно посмотрел на небо, которое затягивалось темно-серыми облаками, словно пытался разглядеть там нечто важное.
— Вот увидишь, — сказал он. — Все для тебя изменится. Весь мир, вся вселенная станет другой. Ты увидишь такое и будешь делать такие вещи, которые совершенно тебя преобразят. Это будет чудесное преображение, мало кому доводится такое пережить. А потом ты поймешь, что нет ничего невозможного, и все, чего ты хочешь, окажется перед тобой, останется только протянуть руку.
Наверное, у меня был совершенно непонимающий вид, потому что он улыбнулся.
— Как-нибудь я тебе расскажу, как это случилось со мной. Покажи-ка мне еще раз свои руки. Я показал. Он опять улыбнулся, пробормотал что-то по-гречески и ушел. Небо все покрылось облаками, они терлись боками, как стадо слонов в грязной луже. Я вспомнил про слух, который распустил один журналист, будто бы Наксос и есть «Мясник из оливковой рощи». Поразмыслив, я понял, что мне на это абсолютно наплевать. Я встал, чтобы закрыть окно. Прогноз погоды не обманул, действительно становилось все холоднее.
26
Я прекрасно помню тот вечер, когда Ирвинг Наксос объявил, что мы и в самом деле выступаем. Впервые мы надели утепленные штормовки. Изо рта у всех шел пар. К троим братцам присоединилось еще человек двадцать телевизионщиков, вооруженных четырьмя обычными камерами, какие носят на плече, огромными микрофонами и рельсами для съемки с движения. Двое операторов со стадикамами должны были всюду сопровождать нас во время боев, и еще двое с приборами ночного видения оставались на подхвате на случай плохой погоды. Прямо перед большим ангаром стоял здоровенный грузовик с параболической антенной, два внедорожника для сопровождающей съемочной группы и вертолет, на котором красовался свеженарисованный логотип телекомпании. Пожалуй, оборудование у них было получше нашего.
Нас собрали в конференц-зале гостиницы. Бывший летчик и Наксос сидели за большим столом и поглядывали на нас, не прерывая разговора. Мы с Моктаром и Дирком протиснулись сквозь толпу парней из «Осеннего дождя» и телевизионщиков, которые устанавливали оборудование.
При виде всей этой суеты Моктар явно воодушевился.
— Похоже, дело сдвинулось с мертвой точки, — сказал он.
Дирк кивнул.
— Наконец-то от нас будет прок.
— Представляете, сколько все это стоит? — заметил я.
— И сколько это принесет денег, — сказал, обернувшись, какой-то здоровяк.
Он был прав. По слухам, в последние дни канал добился рекордных рейтингов. Сколько бы ни было потрачено на оборудование, мы все равно приносили баснословную прибыль. Было видно, что все собравшиеся страшно горды собой. С тех пор, когда иные из нас были всего лишь жалкими неудачниками, многое изменилось. Какую бы дерьмовую, бесцветную жизнь мы ни вели раньше, наш нынешний статус и возложенная на нас миссия вызывали всеобщее восхищение, за всем этим стояли большие деньги. Мы чувствовали, что медленно приближаемся к тому, что в тот момент казалось нам вершиной мироздания, и это было удивительно приятно.
