Олег Никитин - Рассказы и стихи
– Да, отец, – сказал бородатый. – Ты вроде ко мне обращался. Извини, я стих сочинял, вот послушай:
Я подошел и увидел внизу:
Грязные руки в кровавых потеках,
Толстый рабочий, скачущий в лес,
Мелкие брызги теплого ветра,
От копыт разлетающиеся игриво,
Пересекаются в точке полуденного царства
И блестят, и пенятся словно пиво.
Ах, кончаются скоро мои мытарства,
Скоро будет опять, как в веселом романе,
Будет играть и струиться нега,
Давая лениво гнилые побеги.
Ночь опустится в черную пашню,
Я буду идти, увязая в земле,
Видя желтый и острый серп
С зазубренными краями –
Зеркальное отражение сущего –
– Заметил, вот оно – зеркальное отражение – дальше все навыворот, грязь и смрад или наоборот, – отвлекся на минутку бородач.
Геометрическая фигура острого круга –
Кто-то услышит ее, воспарив
Над распоротым чревом почвы,
Среди белого, жгучего дня,
Родившего сладкий и теплый плод,
Замкнувший время в немую дрему.
И начнется грустная, длинная пьеса
О том, что приходит пора печали,
И горьким вином разольются слезы,
Стекая каплей в глухую полночь,
Где тихо бредет осел понурый,
Выделяя пота соленого реки,
Ведомый крестьянином, тощим и хмурым,
С ногами чистыми, словно мрамор –
Кто-то подполз и услышал вверху.
В процессе чтения лицо бородача словно бледнело и ощетинивалось. Прокоп Фомич поминутно вздрагивал и следил за густым волосом, лезшим из подбородка чтеца. Стихи он почти не слушал, а что слышал, плохо понимал, и озирался испуганно. Но остальные посетители пивной были заняты своими кружками и не оборачивались на голос стихотворца, вдохновение которого наконец иссякло. Поэт схватил кружку и начал подкреплять силы пивом.
– Сильные стихи, – сказал Прокоп Фомич неуверенно, – только не очень понятные почему-то, хотя слова вроде все русские, да? Ну, да ладно. Ты вот слушай, у меня сегодня год, как сына в тюрьму посадили, понимаешь?
Прокоп Фомич начал вторую кружку и задумчиво жевал креветку. Все-таки стихи бородатого его чем-то задели, эти мраморные ноги чертовы у худого крестьянина. Поэт наклонился над кружкой и молчал, не перебивая.
– Ты слушай, что натворил, – продолжал тоскливо Прокоп Фомич. – Над проходной у нас лозунг висит – «Слава авангарду!», значит, ну, видел наш листопрокатный завод, наверное. И выпили они с приятелем крепко, тот и говорит – давай, мол, пойдем на завод и этот дурацкий лозунг сорвем к черту и в лужу бросим. Осень тоже была, как сейчас, и дождь шел сильный, с ветром. Вот они пришли туда и нет бы действительно сорвать этот лозунг, а они еще затащили его в кабинет, главного авангардиста, а ночью дело было, и присобачили над его столом. А сын пьян был ужасно, разразился фонтаном кильки, и прямо на стол. Жуткое дело. Нашли, статью припаяли, сидит теперь, письма пишет злые. Здравствуй, мол, батя, дай авангардисту по роже и езжай ко мне, развлекись. А я почетным рабочим был, премии получал, а сейчас только герой труда спасает, успел получить два года назад. Такие, брат поэт, дела, хоть вешайся…
Прокоп Фомич отпил глоток и затуманился. Бородач молчал, неподвижно уставясь в кружку. Прокоп Фомич наклонился вперед. Со дна кружки поэта на него посмотрел и как будто подмигнул хитро стеклянный глаз.
Старый листопрокатчик вышел из пивной. Ему захотелось в туалет, но таковой уже много лет не работал, поэтому он направился к знакомой дыре в дощатом заборе, ограждавшем пустынную стройку.
Прокоп Фомич втиснулся в щель и увидел в обрубке бетонной трубы двух посетителей. Они жгли костерок и пили из стакана вино.
– Эстетизм, отец, делает мир еще прекрасней, – высказался молодой интеллигентного вида мужик в очках, ковыряясь куском арматуры в костре, – иди к нам, укройся от дождя.
– Дождя нет, – сказал Прокоп Фомич.
– Это он образно говорит, – произнес другой парень, куривший толстую сигару, – читай, что ты там такого отыскал, Иннокентий.
Прокоп Фомич присел на доску поближе к жаркому огню и протянул к нему зябнущие руки.
– Слушай. Это «Махабхарата», – пояснил Иннокентий Прокопу Фомичу. –
Должны мы любить всех живых, все живое,
Ни в мыслях, ни в действиях зла не питая, –
Вот истина вечная, правда святая.
Все люди прекрасны, что сердцем беззлобны.
– И в то же время, – сказал курильщик, –
Имени я не имею,
Радости я не желаю…
Прокоп Фомич почувствовал, что рана его в груди начала ныть. Она болела все сильней и сильней, пока его не скрутило и не опрокинуло на жесткие доски, лицом к обжигающему пламени. Тотчас же на землю упали первые капли.
1988
Рассказ с картинками
Однажды утром я спускался по лестнице нашего пятиэтажного дома, чтобы прямиком направиться в школу, и тут нос к носу столкнулся с моим давним приятелем. Это был пятиклассник Игорь. Едва завидев меня, он радостно завопил:
– Дядя Коля, смотрите, что я нашел! – и достал из портфеля общую тетрадь бурого цвета. – В макулатуре, – добавил Игорь гордо.
Я открыл тетрадь на первой попавшейся странице и увидел довольно идиотскую картинку: крылатый гроб в облаках и в нем какой-то тип со стаканом лимонада в руке. Что это лимонад, а не сок, я понял сразу.
– Спасибо, Игорь, – сказал я без энтузиазма и сунул приобретение в папку. А вечером пролистал эту ветхую тетрадку и обнаружил страницы две каких-то записей. Вот что там оказалось.
«Без сомнения, вся материя подвержена лептонному распаду, – монотонно бубнил оратор. – И вам, конечно, известно, что вчера начало рассыпаться Солнце, этот безжизненный кусок железа. И, видимо, все мы разделим его участь…»
«Сколько там лет-то прошло? Никак 856 миллиардов? Ну что ж, пожили и хватит… А зачем? Как это зачем? – усмехнулся Джерри. – Ведь известно, что живут для того, чтобы жить».
Мысль текла ровно и спокойно, без зацикливаний. Мозг словно затормозил свою деятельность и выбросил все эмоции.
Здание вспыхнуло у основания и накренилось. Луч бластера скользнул по нему еще раз, и глыба стеклопластика рухнула на землю. Двое прохожих маячили метрах в двухстах. Джерри стал жечь соседний дом.
– Эй, Томми, да этот тип сошел с ума!
– Ну?
– Надо его остановить, пока его самого не придавило.
– Что же тут плохого?
Том подошел к Джерри и тронул его за плечо:
– Парень, тебе помочь?
– Давай, дружище, присоединятся. Работы всем хватит».
На другое утро я опять встретился с Игорем.
– Ну как? – спросил он. – Напечатаете в журнале? Кстати, что такое лептон?
– Это… Ну, вроде как частица. Электрон там, мезон.
– Понятно.
– А напечатать… Ты знаешь, Игорь, этот бред не пойдет ни в один журнал. Мы просто не можем себе представить, что будет с Землей и людьми через такую прорву лет. Какие дома, какие бластеры? Заглядывать так далеко в будущее просто глупо. В общем, читай лучше учебник литературы за седьмой класс.
Игорь только хмыкнул, и мы разошлись.
А тетрадку эту я храню и изредка рассматриваю в ней рисунки. Но теперь они не кажутся мне такими уж дурацкими.
1985
Переход
Шагов не было слышно – каюта, изготовленная из пористого материала, поглощала все звуки.
Джефф включил экран внешнего обзора. Все те же созвездия, что и вчера, тот же черный незнакомый космос. Вот уже почти полгода, как корабль в столкновении с гигантским астероидом потерял двигатель.
Джефф взял пачку листов и в сотый раз стал перечитывать выкладки. «Что же это значит?» – сверлила мозг одна я та же мысль.
И решение пришло.
Он сосредоточился. «Есть ли вакуумные баллоны на корабле? Нет, их уничтожил… Энергия?..»
Джефф прикоснулся к пластику экрана. Он был холодным. Тогда он вышел из каюты и пустым полутемным коридором отправился на склад.
Там царил страшный беспорядок, и Джефф с трудом отыскал лазер и засасыватель пространства – «Запрос-3», легкий ручной агрегат, в просторечии «Засос».
Обшивка с неохотой поддалась – Джефф истратил на нее почти всю батарею. По слабому шипению он понял, что отверстие готово, и приставил к нему «Засос». Но вдруг задняя стенка прибора дала трещину; Джефф сдавил аппарат, пытаясь закрыть щель. И в этот момент «Запрос» рассыпался у него в руках.
Джефф безумным взглядом метнулся по каюте.
Потом он подошел к кровати и лег.
В каюту удалось попасть только на другой день вечером.
Тело Джеффа почернело и раздулось.
Никакого письма, написанного им, не нашли, обнаружили только листки, испещренные непонятными формулами, лазер и обломки ручного, компактного засасывателя пространства, в просторечии «Засоса».
1985
Могильный червь
Земля после дождя оказалась вязкой, налипала комьями на тупой лопате, и ее постоянно приходилось соскребать и без того отяжелевшими подошвами. Веня злился и сопел, выражение его одутловатого лица скрывалось шевелящейся тенью от кроны какого-то дерева, не слишком удачно торчавшего точно между луной и могилой. Хилый холмик, еще полчаса назад покрытый мраморной плитой, за это время переместился на полметра в сторону, потеряв свои относительно правильные формы и став прелой кучей почвы.
