Олег Никитин - Рассказы и стихи
– На какой ступени общественной лестницы стоите вы, святой отец? – спросил Степа, немного смущаясь. Взгляды присутствующих на мгновение обратились к нему.
– У меня нет своей ступени в указанной лестнице, сын мой. Мой начальник – епископ, вы – моя паства, и лестница наша – изделие господа, а не общества.
– Позвольте, но ведь и общество, и, следовательно, общественная лестница – тоже дело рук бога?
– Это верно лишь отчасти. Ведь мир живой материи со времен появления первой клетки стал замкнутой системой, если понимать под средой всевышнего. Он не принимал участия в эволюции, если отвлечься от спровоцированного им, вполне подготовленного природой акта возникновения качественно нового животного – человека. Законы общества суть следствие естественного развития самого общества, следствие законов – принятая структура общественной лестницы. Разъяснил ли я вам это положение, сын мой?
– Вполне, святой отец.
Садясь, Степа увидел, как во втором ряду немного слева от него поднялась молодая, судя по спине, женщина, облаченная в светлую юбочку и в синюю кофточку с короткими рукавами.
– Святой отец, – сказала она сипло, – зло, по-моему, существует лишь в человеческих отношениях. Имеем ли мы право, обосновывая его необходимость, ссылаться на Дарвина?
– Очень хороший вопрос, дочь моя, – с удовольствием заметил отец Пафнутий. – Видно, что моя проповедь не оставила вас равнодушной. Здесь вот в чем тонкость. Говоря об эволюции, мы подразумеваем вполне осознанно, что естественный отбор обладает качеством, присущим человеческой организации, именно злом. Ведь не станете же вы отрицать, что убийство домашнего скота есть зло. Чем разнится деяние хотя бы волка, убивающего овцу, от нашего осмысленного акта, направленного на удовлетворение нашей потребности в еде? Натурально, животные – носители зла, приписанного им нами исходя из внешнего проявления их инстинктов. Да разве мы сами, люди, не вершим порою зло неосознанно, под влиянием момента, и тем не менее обществом такие эксцессы осуждаются и наказуются. Впрочем, если это вас не убеждает, дочь моя, можете считать, что все это применимо к концепции обобщенного зла и является его логическим обоснованием.
– Хорошо, но не различны ли качественно зло обобщенное и обычное?
– Я отвечу на этот вопрос отрицательно. Высший дух вложен в человека таким образом, что он является порождением движения материи, что соответствует коренному утверждению материализма о ее первичности. Следовательно, обычное зло – форма зла обобщенного, сугубо присущая человеческому обществу, являющемуся его областью проявления.
…Степа вышел из церкви и неспешно двинулся по тихой улочке, залитой солнечным светом. Вдруг его догнала женщина, донимавшая отца Пафнутия.
– Вы размышляете – тварь ли вы ползучая?.. – ее голос внезапно оказался не сиплым. Видимо, в церкви взволновалась.
– Я уже знаю ответ на этот вопрос, – засмеялся Степа.
– Я тоже, Степан Андреевич, – вздохнула она. Степа слегка удивился.
– Ничего странного, – улыбнулось женщина. – Я работаю в отделе кадров нашего треста и видела ваше личное дело. А почему у вас красные уши?
– Мне каска мала, – смутился Степа.
3. И Степа решился на исповедь.
Вечером он явился к отцу Пафнутию. Тот читал какой-то детектив и потягивал из стакана крепкий чай.
– Проходите, проходите, Степан Андреевич, сейчас кино будет, третья серия.
– Я не к тому, святой отец. Я исповедаться пришел.
4. …А когда Степа умер, в последний путь его проводили отец Пафнутий, взявший на себя расходы, несколько старушек и начальник участка.
1988
Имени я не имею
В этот день Прокоп Фомич решил никуда не ходить, а остаться дома, сказавшись больным. Он почти тридцать лет работал на листопрокатном заводе слесарем, все, включая директора, его хорошо и лично знали, и Прокоп Фомич позвонил доктору Местковскому на завод. Доктор сказал, чтобы Прокоп Фомич быстро лечился, и обещал зайти завтра, если все будет как сегодня.
– Я, – сказал доктор, – если не поставлю Вас за два дня на ноги, буду не я, а враг производства и нашего коллектива. Так что поправляйтесь.
Прокоп Фомич пожаловался ему на ломоту в суставах и ноющую ножевую рану, которую он заимел на последней войне с немцами.
А в этот день небо было серое, и казалось, что пойдет дождь, а он все медлил и медлил. Вот Прокоп Фомич и не пошел на работу, рассудив, что раз начало месяца, то можно и поболеть чуток, тем более что рана и в самом деле делала попытки заныть. Потому как дождь не начинался, то это ей плохо удавалось, и Прокоп Фомич не сильно страдал.
Возле кровати лежал грязный носок, и ему это не нравилось. Чтобы не смотреть на него, он подошел к столу и стал читать журнал. «На шатком шестке сверкал сверчок. Он знал свое место и дорожил им как репутацией. Последняя основательно подмокла и нуждалась в сушке. А сушки так высохли, что не разгрызались ни зубами, ни импортным прибором, который почему-то измерял только угловые размеры звезд. К ним сейчас летела бывшая межпланетная станция. А на станции-то давеча, помните, глухой инвалид торговал спичками, которые купил в магазине по копейке, а продавал по три. Он слишком вольно истолковал известную пословицу о том, что любит бог, поэтому никто у него не покупал эти спички. А инвалид не ругался, потому что был немой, и только печально провожал единственным глазом поезда, и по его щетинистой щеке текла крупная соленая слеза».
Прокоп Фомич вспомнил про тучи и рану и загрустил. А дальше было: «Полный гражданин ему сказал:
– Вы напрасно намекаете на бога. Потому как он наверняка давал бы по три коробка на копейку. А Вы спекулянт.
Инвалид не нашелся что ответить. Вот я вас и спрашиваю, дети – кто прав?
Толик сказал:
– Прав полный гражданин, потому что у меня дедушка тоже немой инвалид, а спичками на станциях не торгует.
– Прав инвалид, – сказала Таня, – потому что он бедный и у него маленькая пенсия, поэтому ему нужны деньги.
– Оба правы, – заявил инспектор, сидевший на задней парте, и не ошибся.
– Верно, – воскликнул я. – Ставлю Вам пятерку в журнал. Как Ваша фамилия?
– Петров.
– Я тоже Петров, – обрадовался Веня.
– А ты молчи, Петров, – осадил его я и вывел отметку напротив фамилии «Петров».
– Вы замечательно ведете урок, – сказал инспектор, – поэтому я скажу о Вас на заседании роно очень положительно. Нам нужны такие учителя, которые могут не обратить внимания на то, что ученик оказался инспектором, и поставить ему пятерку. Так держать!
– Я рад слышать такие слова. Так как они правильные, то ставлю Вам еще одну отличную оценку, – ответил я».
Прокоп Фомич почувствовал тошноту и отвернулся. «В пивную, что ли, сходить?» – подумал он. Было еще часов десять утра, но пивная уже работала. Прокоп Фомич взял две кружки и подошел к столику, за которым стоял нестарый еще тип и задумчиво смотрел прямо. Можно было, конечно, встать у свободного столика, но Прокоп Фомич ощущал потребность поговорить.
У этого человека, который пил пиво, была небольшая борода. «Наверное, он просто перестал бриться, вот она и выросла», – решил Прокоп Фомич.
– Да, – сказал он печально, – погода отвратительная. Вон и рана болит.
Про рану он просто так сказал, потому что она не болела. Однако бородатый продолжал разглядывать в окно низкие тучи. «Не тот ли это инвалид со станции? – испугался Прокоп Фомич, – Вон и глаз стеклянный».
– Хм, – сказал он, – и пиво поганое.
Так как тот не отвечал, Прокоп Фомич обратил внимание на цветастую вырезку из зарубежного рекламного проспекта, валявшуюся на засаленном столике. Там было написано по-русски: «Лечение гонореи одной пероральной дозой. Одна пероральная доза 300 мг (2 капсулы) эрадацина достаточна для ликвидации острой гонококковой инфекции у большинства больных, мужчин и женщин, у которых заняты половые или другие органы». Дальше значилось название фирмы на иностранном языке. Прокопа Фомича передернуло, в горле комком застыло пиво.
– Да, отец, – сказал бородатый. – Ты вроде ко мне обращался. Извини, я стих сочинял, вот послушай:
Я подошел и увидел внизу:
Грязные руки в кровавых потеках,
Толстый рабочий, скачущий в лес,
Мелкие брызги теплого ветра,
От копыт разлетающиеся игриво,
Пересекаются в точке полуденного царства
И блестят, и пенятся словно пиво.
Ах, кончаются скоро мои мытарства,
Скоро будет опять, как в веселом романе,
Будет играть и струиться нега,
Давая лениво гнилые побеги.
Ночь опустится в черную пашню,
Я буду идти, увязая в земле,
Видя желтый и острый серп
С зазубренными краями –
Зеркальное отражение сущего –
– Заметил, вот оно – зеркальное отражение – дальше все навыворот, грязь и смрад или наоборот, – отвлекся на минутку бородач.
