Дуглас Коупленд - Поколение А
– Но у меня тут есть кое-что поинтереснее, – сказал я.
– Даже не представляю, что может быть еще интереснее, Ардж.
Я сфотографировал пчелу у себя на столе и переслал фотку Лесли.
– Вот, она меня только что укусила. Ты сама слышала, как я сказал «ой».
– Отличный розыгрыш.
– Это не розыгрыш. Я сейчас дам крупный план. Кстати, вот и повод использовать опцию макросъемки на
камере в моем мобильном. Так-то она мне без надобности, а теперь вот пригодилась. Я сфотографировал пчелу на листе с надписью «ДУХОВКА С ГРИЛЕМ» и отправил файл Лейси. Лейси долго молчала, а потом сказала:
– Ты шутишь.
– Я не шучу.
– Гм.
Мерзкий босс Хемеш взглянул в мою сторону. Внутреннее чутье, видимо, подсказало ему, что я занимаюсь отнюдь не продуктивной работой на благо «Abercrombie Fitch». Он что-то сердито мне крикнул, и я сказал Лесли, что мне надо работать. Я сказал в трубку:
– Спасибо, что вы проявили интерес к нашей зимней коллекции. Надеюсь, вы обращаетесь к нам не в последний раз.
Хемеш сверлил меня злобным взглядом.
– Это был личный звонок?
– Нет. Это был сложный клиент из Нью-Йорка.
– У тебя регион Среднего Запада. Как к тебе прошел звонок из Нью-Йорка?
– Это надо спросить у айтишников. Я выполняю свою работу: сижу, принимаю звонки, продаю нашу замечательную продукцию.
– Я за тобой наблюдаю, Ардж. Ты, конечно, у нас шибко умный, и язык у тебя хорошо подвешен. Но я, знаешь ли, не собираюсь лишаться моей премиальной бутылки виски из-за нерадивых сотрудников.
– Да, сэр.
И я вернулся к работе. А свое сокровище – пчелу – убрал в верхний ящик стола. Уже теперь, задним числом, я понимаю, что это была не самая удачная мысль. Но, с другой стороны, вы же не знаете Хемеша. Хемеша великого и ужасного, страшного в гневе и неудержимого в своем алчном стремлении к еженедельной призовой бутылке виски.
Примерно через час я почувствовал какое-то смутное беспокойство. Что-то явно было не так. Я спросил у Индиры (мы с ней сидели в соседних кабинках), нет ли у нее ощущения, что вокруг происходит что-то странное и непонятное. Она сказала, что есть. И она, кажется, знает, в чем дело. Наше здание стоит на территории аэропорта Бандаранаике. Это крупный международный аэропорт, но за последние полчаса там не взлетело и не село ни одного самолета. А еще через пару минут у нас у всех отрубились мобильные телефоны и упал Интернет. Хемеш вполне предсказуемо рвал и метал, наблюдая за тем, как боги злосчастия употребляют ту самую вожделенную бутылку виски, которая должна была достаться ему. Он велел нам сидеть на местах, пока он не выяснит, что происходит, – и побежал выяснять.
Я достаточно дисциплинированный человек, но у меня явная склонность к несоблюдению служебной субординации. Едва Хемеш вышел за дверь, я поднялся из-за стола и отправился в дальний конец ангара, чтобы перекусить под гуавами в кадках. Выглянув в окно, я увидел, что к нашему зданию приближаются где-то с полсотни военных в белых костюмах химической защиты и около дюжины полицейских в противогазах. Они окружили ангар. Трое полицейских ругались с Хемешом, который, видимо, порывался сделать что-то такое, что стражи порядка считали несвоевременным и неуместным – к примеру, забрать сигареты из своей «мицубиси L300» 1984 года выпуска, цвета молочного шоколада. Не знаю, о чем они спорили, но Хемеш явно проигрывал. Впрочем, Хемеш упрямый. Он попытался прорваться через оцепление. И тогда его застрелили. Он упал как подкошенный и больше не шевелился.
Именно в этот момент на меня снизошло озарение. Я понял, в чем дело, и рванулся к своему столу. Плюхнулся с разбега на стул, выдвинул ящик, быстро взглянул на пчелу и задвинул ящик на место. А буквально через пару секунд на меня уже целилось десятка полтора автоматов. Я поднял руки вверх и кивком указал на ящик, где лежала пчела. Ее тут же забрали. Потом меня вывели из здания на стоянку, куда как раз приземлялся русский военный вертолет Ми-24.
Вот что было потом: три человека в костюмах химической защиты раскрыли передо мной большой прозрачный пластиковый мешок, похожий на презерватив-переросток с длинной молнией на боку. Потом сделали знак полицейским, и кто-то из них ткнул меня в спину дулом автомата. Я послушно вошел в мешок. Его тут же закрыли на молнию. Потом меня загрузили в вертолет, как какой-нибудь куль с мукой. Мы поднялись над унылой стоянкой, заросшей чахлыми сорняками. Сквозь прозрачную пленку своей гондонообразной упаковки я смотрел на мир сверху. Смотрел на запутанный лабиринт улиц своего города, до сих пор не внесенного в интерактивные Google-карты – как будто мы, жители маленьких азиатских городков, не замечаем подобные вещи, – и вспоминал наводнение после цунами в 2004 году. И думал о том, о чем давно запретил себе думать: о своих юношеских мечтах. О чудесных событиях, которые не могут происходить, но все-таки происходят. О местах, где нет ничего невозможного. Где я встречаюсь с Гвинет Пэлтроу и огромным псом-далматином, и мы вместе исследуем волшебные замки, оборудованные кондиционерами.
Я смотрел на Тринкомали и чувствовал себя крошечным и несуразным. Даже не человеком, а куском унылого мяса на конце телефонной линии – говорящего мяса, отбитого кухонным молотком глобальной экономики и принужденного обсуждать оттенки цветовой гаммы и все прелести узора «английская резинка» с людьми, которым хочется лишь одного: побыстрее умереть. Тут поневоле задумаешься: а стоит ли спасать этот мир? Если бы на Землю и вправду явился Мессия, он бы, наверное, пришел в тихий ужас от концентрации углекислого газа у нас в атмосфере и потихоньку отправился бы восвояси, даже не приступая к процессу спасения мира. И нашел бы другую планету – поновее и посвежее, – которую действительно стоит спасать.
Господи, как я устал! Устал вновь и вновь вспоминать этот день, когда меня ужалила пчела, и думать о том, что я сделал неправильно и что можно было бы сделать иначе. Но там, на борту русского вертолета, я себя чувствовал так, будто умер, а потом сразу же возродился. Как будто я принял какой-то наркотик, который навсегда изменил мне сознание. Прежде чем я отключился от большой дозы снотворного, которое быстро и ловко вколола мне молоденькая врач-эпидемиолог по имени Синтия, я себя чувствовал эмбрионом в финале фильма «2001: Космическая Одиссея», символизирующим все и ничто, возрождение и неспособность к воспроизведению жизни, добрые вести и дурные известия, разницу между святыней и ее полной противоположностью.
Я, конечно, мечтал побывать в Новой Англии, однако в мечтах эта поездка переставлялась мне не совсем так. А вернее, совсем не так. Но, как говорится, надо брать что дают. Коннектикут! Земля величавых домов, скучающих домохозяек, жен сотрудников ЮНЕСКО – и непроизносимого «к» в середине. Когда наш вертолет приземлился, мне вдруг захотелось позвонить в Шри-Ланку и заказать свитер в английскую резинку, с воротом на пуговицах, цвета топленых сливок (если он есть в наличии) и отделкой «под оперение эму». Или, может быть, разыскать кого-нибудь из многочисленных клиентов нашей компании и спросить, верна ли моя догадка насчет того, что ему (или ей) втайне хочется лишь одного – поскорее умереть.
Мы приземлились на аэродроме военно-морской базы подводных лодок в округе Нью-Лондон, на восточном берегу реки неподалеку от Гротона.
– Держись, Апу. Мы уже почти на месте.
Моим провожатым был доктор Рик, американский военный врач, который присоединился к нам на Гуаме.
Не успев поздороваться, доктор Рик окрестил меня Апу, и я сразу понял, что с этим бороться бессмысленно. Так что на время моего великого приключения я стал Апу. Я уже понял, что американцы способны воспринимать по одному иностранному имени или названию в год. Среди недавних примеров: Хаген-Даз, Надя Команечи и Аль-Джазира. А я слишком скромный, чтобы просить этих американцев объявить имя Ардж официальным иностранным именем года.
После Гуама мне почему-то запретили сидеть у иллюминатора и таким образом оборвали все мои визуальные контакты с землей и океаном под нами. Но я все-таки упросил доктора Рика, и он пообещал, что даст мне посмотреть на землю, когда мы пойдем на посадку.
Мы приземлились в Гротоне, и среди моих провожатых возник небольшой спор, как переместить меня в вертолет. В конце концов – как я понял, по причинам биологической безопасности, – меня перенесли в вертолет, словно мертвое тело. Рик держал меня за руки, а еще какой-то мужик – за ноги.
– Эй, погодите! Я же не наступил на землю!
– Тебе нельзя наступать на землю, Апу. Таковы правила.
– Но я хочу ступить на землю Коннектикута!
– Поздно, друг мой. Вы летим в Хайатсвилл, штат Мэриленд.
Мэриленд?Сказать, что я был разочарован – это вообще ничего не сказать. У меня в голове не было никаких ярких картинок, связанных с Мэрилендом. Никаких заваленных снегом тропинок. Никаких белокожих розовощеких девчонок. Никакого какао. Никаких благообразных старушек, вяжущих из толстой пряжи грубые кусачие свитера, конкурирующие с продукцией «Abercrombie Fitch». Я ничего не знал о Мэриленде.
