Андрей Бычков - Дипендра
– Куда ты? – пьяно спросил голландец.
Я видел его двойные какие-то глаза, там словно бы что-то еще отслаивалось и что-то обнажалось в мутной и одновременно прозрачной склере.
– Все, все едем, – с мрачной решимостью сказал Дипендра.
– Куда?
– Куда? – пьяно повторил я.
– В “Доллз”, – с раздражением, сквозь зубы (я никогда его таким не видел) сказал Дипендра.
Я был удивлен. Ведь «Доллз» это же стриптиз-бар за парком, по дороге к Коралвилю?! Туда ездили и за проститутками.
«А как же Девиани?» – чуть не спросил было его я, зная о его тайной помолвке.
Он посмотрел на меня так, словно прочитал мои мысли и добавил:
– Или в Давенпорт.
Это было откровенно порнографическое казино на Миссисипи.
19
Опиши кирпичные стены, и стол, и эту комнату и снова кирпичные стены, их продолжение за окном, две стены, как они сходятся, образуя острый угол. Опиши их, чтобы они исчезли. Кали, чтобы они исчезли. Выйди как бы по рассеянности, зажмурив глаза, дорога из тюрьмы, вдоль насыпи манговые деревья. Синеватые горы вдали, рисовые поля и какой-то другой город, куда можно войти незаметно, затерявшись в толпе. Торговцы зеленью, зазывалы, рикши, продавцы старинных монет, птицы и женщины, много женщин – странные, разные, как пчелы, как змеи и как цветы, как старинные монеты, не знающие слова ни на русском, ни на английском, как лианы и как ножи, как реки и как телефоны, как подушки, как пирожки, гипсовые, негнущиеся женщины и женщины из воска и пластелина, пластмассовые женщины вымышленные в живой траве, обманчиво сухие гнезда, вазелин и еще раз вазелин, воображение и работа, загадочное слово «кондом». Значит, опять несвобода? Вперед, вперед, прорывая, в новую жизнь, туда, где так горячи и нежны тиски любви. Лиза? Здесь – рассмеяться, а может быть, и заплакать, свобода над и свобода поверх, свобода и несвобода, семена кармы, которые люди – как мы с тобой – не знаем, ни как оплодотворить, ни как сжечь… Мысль о их новом короле и возвращение этой тупой и жестокой реальности. Они, похоже, действительно собираются меня к чему-то приговорить, вчера было еще два допроса. Подробно допытывались о Дипендре. Бессмысленность и абсурдность всего… Куда я попал? Огромные, безжалостные жернова слепой космической машины. Все возвращается на круги своя. А мне сейчас хочется просто поебаться, не важно с кем, Лиза прости, ты конечно, единственная… Дайте хоть что-нибудь живое, чтобы прижаться, чтобы войти, спрятаться и исчезнуть. Спрятаться в пизде, а если ее нет, то хотя бы в кулачке, если не способен спрятаться в боге… А может быть, и бог это такой же кулачок, только побольше. Вот почему они собираются мне это отсечь. Неужели они и в самом деле… собираются меня рубить… как мясо… о Господи?!
Я вдруг почему-то вспомнил, как первый раз взбирался наверх по канату в школьном спортзале. Я был в тонких сатиновых «трениках» и с каждым моим подтягиванием наверх канат ребристо и ласково трогал меня там, между ногами. И чем выше, тем слаще и слаще. От высоты и от нарастающего и нарастающего в моем теле сладостного чувства у меня закружилась голова. Снизу на меня восторженно смотрели девочки. Почти под самым потолком меня настигла сладостная судорога, я едва не отпустил руки. Так первый раз в жизни я испытал оргазм.
20
Мы вышли на улицу, но такси, заказанного yellow cab, почему-то не было.
– Черт бы их всех разодрал, – выругался Дипендра.
В свете фар черная белка перебегала дорогу перед одиноко несущимся грузовиком.
– Господи, а Ты хочешь, чтобы мы туда поехали? – захохотал голландец, закидывая свое голое лицо, в глазах его отразились иглы. – Тебе проще, – продолжил он, обращаясь теперь к Дипендре. – У тебя религия, ритуал, все схвачено – что и как. А вот мне, когда придет час, что мне выбирать? Чем ваш индуизм, ты прости, конечно, – он пьяно покачнулся, – лучше иудаизма или ислама? А у нас вот – христианство, да и то не одно, а несколько – католики, протестанты, – он стал загибать свои волосатые пальцы. – православные опять же, – он ткнул указательным и в меня, хотя я и не был крещен. – А еще, понимаешь, шаманы, опять же, там со своими духами предков. Кому верить? Кого выбирать, когда я буду того эт-та… гоп-гоп, – он сделал какой-то странный жест, – копыта, короче, откидывать? Не-ет, ты скажи мне, дорогой Дипендра!
Он взял принца за пуговицу и притянул к себе, пьяно обняв. Ноги его подкосились и голландец буквально повис на шее у Дипендры.
– Ну, ну, Крис, держись, – сказал принц, еле успевая подхватить голландца, а не то бы тот непременно обрушился на асфальт. – Ты же естествоиспытатель.
Голова Криса мягко и непредсказуемо ходила из стороны в сторону, как на шарнире. Принц кивнул мне, чтобы я помог ему посадить приятеля на бордюр.
– Так как они меня поделят эти ваши Иисусы, Будды, Магометы, Шивы? – снова заскрежетал зубами Крис. – Или мне опять надо будет выбирать самому, какой дорогой спускаться в Чистилище? Не-ет, они и после смерти будут раздирать меня на куски!
Он вдруг пьяно захохотал, неожиданно откидываясь спиной назад, на тротуар. Я испугался, что он разобьет себе голову, ударившись затылком, но у него, похоже, была крепкая скорлупка. Голландец словно бы и не заметил удара. Мне показалось, что я услышал странный, звонкий какой-то звук, как будто внутри его головы была спрятана музыкальная шкатулка. Крис продолжал остервенело и даже как-то жестоко хохотать. Рот его был широко раскрыт, я видел темные серые пломбы и рядом золотые блестящие коронки. Страшный и глубокий был этот его рот. Голландец непроизвольно выдул слюнной радужный пузырь и вдруг, будто бы нарочно разрушая его пленку, глубоко закашлялся.
– Дипендра, – обратился я к принцу, кивая на переворачивающегося на живот Криса, тот уже подтягивал под себя ноги, как подстреленный бизон, дрожа и мучительно пытаясь подняться на четвереньки. – Может быть, отложим? Куда его тащить в таком состоянии?
– Ну, в конце концов его можно опустить где-нибудь вон там, – невозмутимо отвечал Дипендра, кивая на клумбу. – Сейчас тепло, пусть подышит свежим воздухом, проспится.
Крис неожиданно захрипел.
– Я знаю, – проговорил он, – ты хочешь, чтобы меня тут убило молнией или на худой конец раздавил автомобиль, чтобы меня наконец покарало. Не выйдет, не получится, мой дорогой! – он встал на корточки и, опершись рукой о фонарный столб, медленно поднялся. – Не беспокойтесь, господа. Я поеду с вами!
Голландец пьяно, сквозь зубы засмеялся и сделал правой рукой неприличный жест.
– Ну ты и фрукт, – со странной усмешкой сказал Дипендра. – Ты нам, однако, нравишься все больше и больше.
– Кому это вам, Шиве, Брахме или Вишну? – издевательски захохотал Крис.
Рядом с нами неожиданно остановился полицейский автомобиль, включив свои нарядные синие и красные мигалки, и два рослых с самодовольными мордами сержанта вышли из машины.
В тот раз мы так и не попали ни в Давенпорт, ни в «Доллз». Нам пришлось волочить Криса обратно в гостиницу. У Дипендры были причины не препираться с копами. Он пребывал здесь инкогнито и не хотел заголовков в газетах, что-нибудь типа – «непальский принц попал в американскую полицию» или «чем занимается восточная аристократия в странах Запада».
В «Доллз» мы, однако, поехали через день, хорошо проспавшись. А потом еще раз через день. А потом через два дня. И так стало получаться, что мы бывали там все чаще и чаще, пропуская занятия в университете. Не скрою, что поначалу мне все это было мучительно и тяжело, но я боялся насмешек со стороны Криса и Дипендры. Эта проклятая Клара… Но в конце концов с проститутками это делать проще, особенно… особенно с черными или с желтыми, эти расы словно бы и созданы только для того, чтобы их ебать, чтобы неосознанно мстить им за белизну своей кожи. Я, конечно, брал деньги у Дипендры, но не всегда. Время от времени мне хотелось продемонстрировать ему свою состоятельность. Деньги особенно проявляют себя как источник независимости, когда дело идет о женщинах. Так или иначе, но две тысячи долларов, выданные мне на проживание отцом, постепенно кончились, как говорится – вышел срок. Эту роковую мысль о сроке (а точнее о расплате) я старался не пускать в свое сознание, считая ее саму за проявление слабости и мещанского благоразумия, которое, кстати, так презирал отец. «Добродетели заурядного человека пожалуй показались бы пороками и недостатками у философа», как было выписано из Ницше в его книжечке. Вдобавок ко всему я стал заваливать один за другим экзамены. Собственно, я и не жаждал учиться. Информатику я и так знал, и даже кое в чем образовывал и Дипендру, обучая принца, как пользоваться хакерскими программами, как вскрывать официоз и оставлять там что-нибудь живое – талантливую картинку какую-нибудь или похабное словечко. Дипендра радовался как ребенок, когда мы влезали в какой-нибудь газетный звездно-полосатый сайт и впаривали им там что-нибудь ядрено русское или трагически непальское. Я помню, как однажды он вклеил в какой-то пропентагоновский дифирамб лежащего Шиву с метровым фаллосом и с приседающей над ним изумрудно-черной обнаженной Кали, это было одно из канонических индуистских изображений божественного танца, разрушающего миры.
