Дмитрий Волчек - Девяносто три!
Световое тело! Очищенное от грязной кожи, волосков и кровоподтеков, гордость ювелира, покоилось на мраморе в блаженном забытье.
Швырнул скальпель в лохань, поплелся мыть руки, ле-олам, аминь. Кропотливый денщик занес подопытного в реестр: "Жан, крестьянский сын из прихода Нотр-Дам-де-Нант, 24 июня 1438 года. Почти не сопротивлялся".
27
Шаги инвалида на лестнице. Трется жирным боком о стену, тявкает костылем. Зубной камень. Iliac passion, нервные окончания, тайный цветок в желудке. Щуп и хрустальный наперсток, идеальное соседство. На экране новые сведения из электрических миров: "Девяносто три, парни! Я стремился быть лапидарным, но случился конфуз. Понимаю ваше недовольство, дорогой Гриф. Я подразумевал вот что: заклинания не предназначены для вызова ангелов, но все равно привлекают их. Теперь я спрашиваю вас, отчего это происходит, если главный смысл серебряной книги — фиксировать вопли разорванных детских глоток? Теперь я уже догадываюсь, каким должен быть ответ: ХНД столь высок, что его вибрации сотрясают усадьбу ангелов, или как еще назвать то место, где они обитают. Мы лучше всех понимаем, как общаться с высшими силами, как притягивать их пестики и тычинки. Серебряная книга утрачена, и это п-сть нашей скорби. Но в то же время мы знаем, что правильно заполняем страницы. Откуда эта уверенность? Ответ ясен: поведал Баррон".
Мы видели его на кладбище у разоренной могилки куча щебня песок лопаты мотыги и косы какая смерть без лезвий теперь есть такие ножи никогда не нужно точить у них и так уже пилка можешь резать помидоры козий сыр сладкий перец все что угодно кости и жилы проклятых и убитых.
Элементарная таблетка с именами ангелов в светлой полосе. Ваша книга Велиара, ваш кальян, ваш пластырь. Мерзавец кусался. Брошюра «Смiрть» выглядывает из россыпи бумаг, рядом предупреждение министерства печати, любовное письмо из Берлина, россыпь желтых бумажек с полосками клея и налипшими волосками, синий фломастер, счет из музея конопляных кукол, открытка: "отрубленные пальцы и кактус". Этим деревьям не суждено плодоносить, напрасно вы ждете спелую грушу, напрасно смотрите на восток, магия ЗР не действует, кожа сохнет, лопаются магниты. Я так не умею. Отыскал скомканные трусы, мне пора домой. Председатель юношеского конгресса ливанской диаспоры. Слышал только про петру и кедр. И вот что: "рукопись, найденная в кровавой бане".
Еще мы хуячим евреев. Я кстати видел твой знак.
Скорчившись, прикрыл преступную залупу. Хоть лира сломана, аккорд еще рыдает.
Рассказать ему всё: про работу в секретной лаборатории сибирской язвы, про контракт с А-е, про то, что случилось на похоронах Гвидо фон Листа, про "Секреты рун", бегство от тайной полиции, предательство мальчишки Хаусхофера, фобии и пакости (подслушивал за соседями через вентиляцию в сортире), рассказать о краже шкатулки, письмах бедных людей, неудачном приобретении бритвы. Не говорить только о самом главном: щупе, наперстке, желудке.
У тебя такой акцент, я почти ничего не понял.
Повторять по слогам: про счастливый домик, про аптечную демонстрацию, про рисунок в "Фолькише беобахтер", про то, как опасно глотать сперму, про резиновую маску, про лепестки перистальтики, про световое тело, про гибель черного георгина, про опасный звонок в половине второго ночи (кто вы такой? вы меня разбудили — надо срочно поговорить), про созвездие трусости, про хроническую хрупкость костей.
Затем показать трофеи: ствол, родинки, экран.
И вот мы сообщники навсегда.
28
Один проект: выстроить зеркальную часовню на сицилийской рокке, собрать рукописи, дневники, телеграммы, мотки пленки, сиреневые листы копирки, записки: "Мы пригласили его в последний раз", "счастливо оставаться", "Приходил, не застал, оставляю вам славянские марки" (сука стояла за дверью на коленях, пряталась, дышала, вскоре ее скособочил артрит), "отправляюсь в путешествие, когда-нибудь встретимся". Приближение нового эона: ураганы, землетрясения, затмения, пожары, кондиломатоз вытягивает вялые корни. Трехтомник Рескина, подаренный другом детства, линза взламывает лучи. Кабинки с дырами, заткнул пальцем, узкая ладонь ласкает незнакомый хуй. Кофейный налет на резцах. Новый циркуляр фон Зеботтендорфа, квитанция из переплетной мастерской, телефон магазина индийских тканей, can I have your business card? Кожаная лежанка на цепях, не пользуется спросом. Эротический мешок, умащенный тюленьим жиром. Новые лампы, восемь штук в гостиную, две в коридор, шесть на второй этаж. Свет возмездия.
Не/изучен, не/понят, не/облизан, не/отсосан. Покоится здесь с пятнами на скулах, купирует когти. Крест тау в старческой спальне, над раздроченной постелью. Вереница смертей, "мало кто доживает до тридцати восьми лет", опасные энергии. Нюхал кости раздавленного младенца, "мой талисман". Тревога. Предстоит изгнание, жизнь на берегу соленого озера, как у ссохшегося овидия.
Юноши во власти гнусного отступления. Что с ними делать? Каждый месяц отсекали фалангу, поили ржавой водой. Приятная неожиданность: многие сдавались.
Так ли это сложно, как кажется? Легкая коррекция сетчатки, цикл убедительных кинофильмов, просветительская поездка в Нов. Гвин., подкуп: брелоки, изощренные бритвы, комнаты с орхидеями. Не знал, что происходит за спиной. Обернулся: мать честная. Да вас же нужно истреблять, как грызунов.
— Ты меня любишь?
— Я всех люблю. Люблю всех.
Вернулся к своему джину, хвойные сны.
Властитель баллантрэ, он скачет по пустоши, ищет кроликов для секретной акупунктуры. Славянский идол отмечает могильную версту, поодаль восклицательный знак пинии. Смещение меридианов. В тайнике пульсирует, наливается талой кровью гневный глаз Гора. Высокая магия — для подъема духа, низкая — для взлома сухожилий. Раздвоенный труп был найден на пустыре в Лос-Анджелесе 15 января 1947 года, клочки плоти, строительный материал.
Когда пытаешься войти в контакт с элементарным королем, всегда есть опасность, что не сможешь выдержать напряжения. Это же новая вселенная, сосновые лучи, не суйся туда, парень.
— Но мне нужно! Нужно! Я уже проник в киблу, поклонился невидимой стеле. Теперь пора пересечь мост. Осталось меньше двух лет, дрожь.
Сестра убитой говорит: мечтаю, чтобы гробница была открыта. В преступлении сознались сорок семь мужчин и две женщины. Судя по всему, мистер уилсон, сгоревший в гостиничном номере.
Вот-вот, расскажи нам историю. Заклинаю тебя глазом богоматери. Терпение не беспредельно. Отправился стряпать: два глиняных помидора, оранжевый перец, сладкий лук, чашка грибного бульона. Эпическая картина «Bonheur» (не сохранилась — злоумышленник исколол ножом). Безразлично. Глазеть на южно-китайское море, поебывать садовника, щекотать вялого тигренка. Блокнот, распаханный деталями преступлений. Крошево медуз на салатном листе. Лимон и мускатный орех. Глоток штроха перед дождливым сном. "Смерть в водосточных трубах".
Гриф открывает карту. Как обычно, это шут, подвешенный за левую ногу. Маркопулос елозит в спальне. Семьсемьсемь глядит на экран: ничего нет, в Экстернштайне погасли огни.
29
Утренний скрип молочника, на крыльце вспухают пятна. Спятившее одеяло. Я накрыл их облаком безразличия, выпустил, как струю подводных чернил. Нет прощения. Вы думаете, они безобидны, будто какие-нибудь ризеншнауцеры? Нет, они будут барабанить, пока кожа не покроется волдырями, пока не вспухнут суставы. Проникать в потаенные волокна. Ковать иголки, пока мы тешимся фокстротом. Гасить световое тело, ломать опору. Они неуязвимы, неистребимы. "Это война на уничтожение, никаких компромиссов".
— Неприятное известие. Пришлось дезавуировать циркуляр Lv-Lux-Light.
— Но как же?..
— Мы не можем допустить разнобоя. В Берлине задергались. Отдел ЭИ в оппозиции.
— Но ведь не все агенты уничтожены?
— Не волнуйтесь, противник в панике. Мы поселили вирус в проводах, сменили пароли. Сеть надежно защищена.
— А молодой Хаусхофер?
— Прелати говорит, что он доживет до 44-го года. Что поделать, нельзя взрывать ступени. Хитрый финал: его найдут с окровавленной запиской в кармане.
— "Отец сломал печать простую…" Ерунда, березы. Жаль, никто не выебал вовремя. Эта чванливая знать…
— "… и дьявол изувечил мир". Подумать только, это он о канцлере. Экий вздор!
— Не переношу символистов. Помните, Прелати приносил статью о парне, который сжег себя у собора святого петра?
— Думаю, это отголоски зодиакального дела. Всюду странные точки.
Куст зашелестел у дороги, словно там суетилась стая вьюрков. Замерзающая сентябрьская ночь. Еще месяц, и наступит главный немецкий день.
Распоротые швы. Маркопулос задает вопросы, Гриф ерничает, семерки плачут. Письма приходят на третий день, Джефф Страттон мертв, — убит и похоронен тайно, без почестей, как подобает секретному агенту, винтику издыхающей машины. Новый эон дышит доменным жаром на земных владык. "Порнографическая пантомима" на южно-мичиганском проспекте. Не ждите пощады.
