Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика)
Съ этими словами, онъ снова ткнулъ въ меня свѣчею, опаливъ мнѣ лицо и волосы и на минуту совершенно ослѣпивъ меня; потомъ, повернувшись ко мнѣ своею могучею спиною, онъ поставилъ свѣчу на столъ. Прежде чѣмъ онъ опять обратился ко мнѣ. лицомъ, я уже успѣлъ мысленно прочесть молитву и проститься съ Джо, и Бидди и Гербертомъ.
Между столомъ и противоположною стѣною было пространство въ нѣсколько шаговъ. На этомъ-то пространствѣ онъ принялся шагать взадъ и впередъ. Руки его тяжело висѣли по бокамъ, а глаза угрюмо на меня смотрѣли. Никогда не казался онъ мнѣ такъ силенъ, какъ теперь. Я не имѣлъ ни искры надежды. Несмотря на дикій стремительный потокъ образовъ, которые представлялись моему уму, вмѣсто мыслей, я ясно понималъ, что еслибъ онъ не былъ увѣренъ, что мнѣ недолго остается жить, то ни за что въ мірѣ не разсказалъ бы мнѣ того, что только-что разсказалъ.
Вдругъ онъ остановился, выхватилъ пробку изъ фляжки и бросилъ ее въ сторону. Какъ ни была она легка, но я услышалъ ея паденіе. Онъ медленно глоталъ, все болѣе и болѣе закидывая голову, и уже не смотрѣлъ на меня. Послѣднія капли онъ вылилъ на руку и подлизалъ. Тогда въ бѣшенномъ порывѣ и съ страшными проклятіями, онъ швырнулъ въ сторону фляжку и вскочилъ со скамьи; въ рукахъ у него былъ каменный молотокъ съ длинною тяжелою ручкою.
Моя рѣшимость не покинула меня; не проронивъ ни одной безполезной мольбы, я закричалъ, что было силы и приготовился защищаться. Только голова и ноги были у меня свободны, но я чувствовалъ въ себѣ силу дотолѣ неизвѣстную. Въ то же мгновеніе, я услышалъ к, въ дверяхъ показался свѣтъ, нѣсколько человѣкъ вломились въ комнату и я увидѣлъ, какъ среди этой сумятицы. Орликъ проскользнулъ между вошедшими людьми, однимъ прыжкомъ перепрыгнулъ черезъ столъ и исчезъ во мракѣ ночи.
Когда я очнулся, я увидѣлъ себя на полу въ томъ же мѣстѣ; я былъ развязанъ и голова моя лежала на чьихъ то колѣняхъ. Глаза мои были устремлены на лѣстницу, прислоненную къ стѣнѣ, и потому, прійдя въ себя, я тотчасъ же узналъ, что это было то же самое мѣсто, въ которомъ я впалъ въ безчувствіе.
Слишкомъ ошеломленный, чтобъ хоть оглянуться и посмотрѣть, кто меня поддерживаетъ, я пристально смотрѣлъ на лѣстницу, какъ вдругъ между мною и ею показалось знакомое лицо — лицо Тряббова мальчишки!
— Кажется, все ладно! — тихо проговорилъ Тряббовъ мальчикъ;- только онъ что-то больно блѣденъ!
При этихъ словахъ лицо того, кто поддерживалъ меня наклонилось надо мною я я узналъ въ немъ…
— Гербертъ! Боже милостивый?..
— Тише, тише, Гендель, — сказалъ Гербертъ. — Не тревожься.
— И нашъ старый другъ Стартопъ — воскликнулъ я, когда онъ наклонился надо мною.
— Не забывай нашего дѣла — сказалъ Гербертъ, — и главное не безпокойся.
Намекъ этотъ побудилъ меня вскочить, но боль въ рукѣ заставила меня снова опуститься на полъ. — Время еще не ушло, Гербертъ, — говори скорѣе? сколько времени пробылъ я здѣсь? — мнѣ сдается что я пролежалъ здѣсь долгое время — цѣлый день и цѣлую ночь — два дня и двѣ ночи — можетъ быть долѣе.
— Время не ушло. Теперь еще ночь на вторникъ.
— Слава Богу!
— Передъ тобой еще весь вторникъ, чтобъ отдохнуть, — сказалъ Гербертъ. — Однако, ты стонешь, милый Гендель. Гдѣ ты ушибленъ? можешь ты стоять?
— Да, да, — сказалъ я. — Я могу ходить. У меня ничего не болитъ, только, вотъ эта рука.
Они тотчасъ засучили рукавъ и сдѣлали, что могли, чтобъ уменьшить боль. Рука очень опухла и я не могъ выносить, чтобъ до нея дотрогивались. Они разорвали свои носовые платки, чтобъ сдѣлать свѣжіе бандажи, и бережно вложили руку въ перевязь. Чрезъ нѣсколько минутъ, мы притворили за собою дверь въ темный и пустой сторожевой домикъ и направились къ известковой ямкѣ. Тряббовъ мальчикъ — теперь уже высокій молодой человѣкъ, шелъ передъ нами съ фонаремъ — это и былъ тотъ свѣтъ, который я увидѣлъ въ дверяхъ. Мѣсяцъ поднялся часа на два выше, чѣмъ я его видѣлъ идучи туда и хотя шелъ дождь, но ночь была далеко не такъ угрюма. Бѣлый дымокъ, подымавшійся изъ печи, бѣгалъ теперь отъ насъ. Я мысленно поблагодарилъ Провидѣніе, какъ еще недавно также мысленно творилъ послѣднюю молитву.
До-сихъ-поръ, на всѣ мои просьбы разсказать мнѣ, какимъ образомъ онъ подоспѣлъ мнѣ на помощь, Гербертъ отказывалъ мнѣ на отрѣзъ, совѣтуя успокоиться — но теперь я узналъ, что я обронилъ письмо въ нашей квартирѣ, гдѣ Гербертъ, возвратившись домой съ Стартопомъ, и нашелъ его вскорѣ послѣ моего ухода. Тонъ письма, а еще болѣе противорѣчіе его съ поспѣшной запиской, которую я оставилъ ему, показались ему подозрительнымъ. Подумавъ немного, онъ сталъ еще болѣе безпокоиться и отправился съ Стартопомъ, добровольно вызвавшимся провожать его, чтобъ узнать когда отходитъ дилижансъ. Услыхавъ, что вечерній дилижансъ уже отошелъ и безпокоясь все болѣе и болѣе, по-мѣрѣ того, какъ росли препятствія, онъ рѣшился отправиться по почтѣ. И такъ они съ Стартопомъ пріѣхали въ Синему-Вепрю, въ надеждѣ найдти тамъ или меня самого, или какія-нибудь извѣстія обо мнѣ, но, обманувшись въ своихъ надеждахъ, отправились въ миссъ Гавишамъ, гдѣ потеряли меня изъ виду. Затѣмъ, они возвратились въ гостинницу (вѣроятно, въ то самое время, когда я слушалъ мѣстное толкованіе моей собственной исторіи), чтобъ перекусить чего-нибудь и достать проводника на болото. Между зѣваками, прогуливавшимися подъ арками Вепря, случился Тряббовъ мальчикъ — всегда вѣрный своему старому правилу быть вездѣ, гдѣ не его мѣсто. — Тряббовъ-то мальчикъ видѣлъ, какъ отъ миссъ Гавишамъ я пошелъ обѣдать. Итакъ Тряббовъ мальчикъ сдѣлался ихъ проводникомъ, но они направились въ сторожевому домику при шлюзахъ по городской дорогѣ, которой я избѣгалъ. По дорогѣ, Гербертъ, обдумавъ, что я могъ быть здѣсь по надобности, клонившейся съ безопасности Провиса, и потому постороннее вмѣшательство было бы неумѣстно, оставилъ проводника и Стартопа на краю ломки, а самъ осторожно три раза обошелъ кругомъ домика, чтобъ убѣдиться, что все безопасно. Слыша неясные звуки, какого-то глухаго грубаго голоса, онъ даже усумнился, чтобъ я былъ тамъ, какъ вдругъ услышалъ мой крикъ, и тотчасъ же вломился, вмѣстѣ съ остальными.
Когда я разсказалъ Герберту все, что произошло, онъ непремѣнно хотѣлъ, чтобъ мы тотчасъ же отправились объявить объ этомъ городскимъ властямъ. Но я сообразилъ, что это или задержало бы насъ, или побудило возвратиться и, во всякомъ случаѣ, могло бы быть пагубно для Провиса. Этого препятствія нельзя было обойдти, и мы должны были покинуть всякую надежду преслѣдовать Орлика на этотъ разъ. При настоящихъ обстоятельствахъ, мы почли за лучшее не распространяться при Тряббовомъ мальчикѣ, который, я убѣжденъ, былъ очень разочарованъ, услыхавъ, что его вмѣшательство спасло меня отъ известковой печи. Не то, чтобъ онъ былъ безчеловѣченъ отъ природы; нѣтъ, онъ только имѣлъ немного лишней живости и требовалъ возбудительной пищи для воображенія. При разставаньи, я далъ ему двѣ гинеи, что, кажется, пришлось ему по вкусу, и сказалъ ему, что очень сожалѣю, что былъ когда-то дурнаго о немъ мнѣнія, что впрочемъ ни мало его не тронуло.
Такъ-какъ среда была не за горами, то мы рѣшились возвратиться въ Лондонъ въ ту же ночь, тѣмъ болѣе, что мы желали убраться изъ городка, прежде чѣмъ разнесутся слухи о вчерашнемъ приключеніи. Гербертъ досталъ цѣлую бутыль какой-то жидкости, которой и примачивали мнѣ руку всю ночь. Ужъ свѣтало, когда мы добрались до Темпля; и я тотчасъ же легъ въ постель и пролежалъ въ ней весь день.
Страхъ заболѣть и быть ни на что негоднымъ на слѣдующій день, такъ преслѣдовалъ меня, что я удивляюсь, какъ онъ дѣйствительно не сломилъ меня. И, безъ сомнѣнія, этотъ страхъ, вмѣстѣ съ душевною тревогою и изнуреніемъ, которыя я перенесъ, сломили бы меня, еслибъ не постоянное, напряженное состояніе, въ которомъ поддерживала меня мысль о завтрашнемъ днѣ. Этотъ завтрашній день, столь-давно ожидаемый и связанный со столь-важными послѣдствіями!
Осторожность требовала, чтобы между имъ и нами не было никакихъ сношеній въ этотъ день, что еще увеличивало мое безпокойство. Каждый шагъ, каждый шорохъ заставлялъ меня вздрагивать, мнѣ казалось, что это вѣстникъ съ роковою вѣстью, что онъ открытъ и пойманъ. Но день прошелъ, и вѣстника не явилось; когда стало темнѣть, мои опасенья разболѣться до завтрашняго утра, совершенно овладѣли мною. И больная рука моя и голова горѣли, я думалъ, что уже начинаю бредить. Я принялся считать, и насчиталъ громадныя дворы, потомъ я принялся повторять длинные отрывки, прозу и стихи, которыя я звалъ наизусть. Урывками я забывался или засыпалъ на нѣсколько мгновеній, потомъ, внезапно очнувшись, говорилъ себѣ: «Вотъ, я начинаю бредить!»
Гербертъ и Стартопъ продержали меня весь день очень тихо, постоянно примачивали мнѣ руку и давали пить прохладительнаго питья. Задремавъ на минуту, я каждый разъ, просыпался съ мыслью, что прошло много времени и случай спасти его потерянъ. Около полуночи, я вскочилъ съ постели и подбѣжалъ къ Герберту съ полною увѣренностью, что я проспалъ двадцать-четыре часа и что среда уже прошла. Это было послѣднее проявленіе моей болѣзненной раздражительности; послѣ того я крѣпко заснулъ.
