Константин Симонов - Последнее лето
– Ушел все-таки, – с досадой сказал Серпилин. И посмотрел на побледневшего от возбуждения Синцова.
Одна немецкая батарея все продолжала бить по лесу. Сзади донеслось несколько выстрелов из танковых пушек, потом еще один. Опять несколько и снова один. И все! Только кто-то еще стрелял из пулемета…
Серпилин вздрогнул от рева. Над опушкой леса, пикируя на поле, пронеслась шестерка ваших штурмовиков.
– Вот это уже хуже, – сказал Серпилин. – Как бы по нам не дали.
Но вдоль опушки сразу взвилось несколько сигнальных ракет, обозначивших передний край. Видимо, не один Серпилин подумал о том, чтобы не дали по своим…
А штурмовики спикировали прямо над головами отступавшей уже на том краю поля немецкой пехоты, над уже почти доползшими до дубовой рощи уцелевшими немецкими танками. Два из них вспыхнули. Загорелось что-то еще, отсюда не понять что. Штурмовики развернулись и снова низко прошли над немцами, над той стороной поля. Часто и отчетливо застучали немецкие эрликоны. Один из штурмовиков развалился в воздухе, но остальные продолжали поочередно пикировать над полем… И, только израсходовав боезапас, пошли вкось, над лесом, назад…
А немецкая батарея, словно пытаясь отомстить за происшедшее, все еще била по лесу. Пока над полем пикировали штурмовики, казалось, что она замолчала, а сейчас снова стали слышны разрывы ее снарядов за спиной в лесу.
И Серпилин вдруг подумал: «Вот сейчас, когда уже все кончилось, кого-нибудь непременно там, в лесу, убьют последним или предпоследним снарядом. Так оно почти всегда и бывает, как назло».
Наши артиллеристы, продолжавшие до этого бить по полю, снова перенесли часть огня вглубь, за дубовую рощу, стараясь вывести из строя эту последнюю немецкую батарею.
Серпилин прислушался. Сзади, в лесу, было тихо. Все кончилось. Дымный полог, оторвавшись от земли, поднимался над верхушками деревьев.
Потом невдалеке послышался скрежет остановившихся гусениц, и в окоп наблюдательного пункта спрыгнул Галченок.
– Товарищ командующий, остановили и полностью уничтожили, – сказал он хриплым, еще не человеческим, не остывшим от боя, содрогающимся голосом, таким, как будто он не стоял на твердой земле, а его еще трясло и дергало там, внутри танка.
– Ну, положим, не полностью. Частично обратно удрали, да иначе и быть не могло по условиям боя, – сказал Серпилин, махнув рукой в сторону Могилева.
Он не хотел укорить Галченка. Наоборот, человека можно только хвалить за такой бой. Но привычка уточнять сработала даже и в эту минуту. Полностью – это значит полностью: сколько появилось в поле зрения, столько и осталось на поле боя.
– Я про тех, что прорвались на дорогу, товарищ командующий, семь танков, из них четыре «тигра», четыре штурмовых орудия, четыре бронетранспортера, до роты пехоты – этих всех полностью. Сорок семь пленных…
– И тоже не полностью, – сказал Серпилин. – Один «тигр», своими глазами видел, ушел от вас. И от штурмовиков ушел.
– Один ушел, да, – согласился Галченок. – Забыл о нем!
– А может, на этом «тигре» сам их командующий Могилевским укрепленным районом – или кто там у них главный – спасался? – сказал Серпилин. И усмехнулся: – Ничего, теперь уже никуда не денется. Считаю, это было последнее их усилие!
– Мы спросим, кто на том танке был, – пообещал Галченок. – Сорок семь пленных взяли, из них пять офицеров. Спросим у них.
– А сколько всего машин уничтожили, не только на дороге, а всего, еще не посчитали?
– Еще не посчитали, товарищ командующий. В горячке одному кажется, что он подбил, а другому – что он! Подсчитаем – сообщим.
– И сам повоевать успел? – спросил Серпилин.
Прежде чем подойти к нему, Галченок вытер лицо, но на шее у него оставалась пороховая копоть.
– Немного, – сказал Галченок. – Вышел на танке понаблюдать за боем. Несколько выстрелов дал.
– Ну что ж, спасибо. – Серпилин обнял Галченка. – За все, включая этот бой! Будете представлены Военным советом армии к высокой награде. Заслужили ее. Передайте благодарность всему личному составу от имени Военного совета. И приданных вам частей не забудьте, они тоже заслужили!
– Не поглядите, как мы их там накрошили? – спросил Галченок. Чувствовалось, как ему хочется, чтоб Серпилин поглядел.
– Извини, не могу. Надо ехать. Считаю, что благодаря вашим действиям Могилев сегодня наверняка падет. Так что сам виноват: спешу туда!
Но, несмотря на то что сказал «спешу», остановился и, словно боясь выпустить из памяти, еще раз посмотрел в сторону Могилева, на поле, на дымы, стоявшие над еще не догоревшими танками, – высокие, длинные. День был безветренный… И только после этого вместе с Галчонком и Синцовым пошел в лес, к оставленным там машинам. Избитые и обожженные осколками сосны сочились смолой. Резко пахло хвоей и гарью. Только что расщепленные снарядами стволы белели среди темной зелени, как голые кости, торчащие из открытого перелома.
Оба «виллиса» и бронетранспортер были наготове. Но когда Серпилин уже подошел к «виллису», показался быстро шагавший Ильин. Сзади него, подгоняемый двумя автоматчиками, шел немецкий капитан-танкист.
– Товарищ командующий, разрешите доложить, – оставив немца позади себя, отрапортовал Ильин, – бойцами вверенного мне триста тридцать второго стрелкового полка захвачен в плен капитан немецкой армии, командир дивизиона штурмовых орудий. При допросе после взятия в плен дал важные показания!
– Какие? – спросил Серпилин. Ему не верилось, что в горячке, сразу после боя, этот капитан мог дать важные показания.
– Сообщил при допросе, что приказ во что бы то ни стало прорваться из Могилева получен командованием Могилевского укрепленного района по радио, непосредственно от генерал-фельдмаршала Моделя.
– Что-то ты путаешь.
Сказал «путаешь» потому, что знал – Модель никакого отношения к Могилеву иметь не может: командует группой армий «Северная Украина». А группой армий «Центр» командует фельдмаршал Буш.
– Кто допрашивал?
– Я допрашивал.
– Значит, напутал. Подведите немца.
Немца подвели. Теперь он стоял в двух шагах от Серпилина, между двумя автоматчиками, обезоруженный, с черной расстегнутой кобурой парабеллума на ремне слева, с рыцарским Железным крестом на шее, с лицом, темным от пороховой копоти, как у наших; тоже еще не остывший, весь перевернутый, перекрученный после боя. Плечи и руки подергиваются, словно ему холодно, но стоит прямо, даже голову задрал вверх. Молодой и с рыцарским крестом.
– Капитан, – медленно подбирая немецкие слова, которые хорошо помнились, но со скрипом, не сразу составлялись одно с другим, сказал Серпилин, – вы после взятия в плен сообщили, что приказ на прорыв из Могилева получили от фельдмаршала Моделя. Очевидно, это ошибка?
– Господин генерал, я сказал правду. Нам перед боем прочли приказ фельдмаршала Моделя.
– Вами командует не Модель, – сказал Серпилин.
– Не знаю, господин генерал. Нам прочли приказ фельдмаршала Моделя. Нам сказали, что он вступил в командование группой армий «Центр».
Известие было важное, во всяком случае заслуживающее внимания. Когда меняется командующий группой армий, это косвенно говорит и о сложившейся обстановке, и о том, как оценивают эту обстановку сами немцы. От хорошей жизни командующих не меняют!
– Почему сдались в плен?
– Мой дивизион перестал существовать, а я был обезоружен.
– Дрался до конца, ничего про него не скажешь, – подтвердил Ильин, который, как теперь убедился Серпилин, действительно понимал по-немецки.
– Где начали воевать? – поддавшись не до конца осознанному чувству, спросил Серпилин: ему вдруг почему-то подумалось, что и этот немец мог тоже тогда, в сорок первом, быть здесь, под Могилевом…
Но немец произнес какое-то название, которое Серпилин сначала даже не понял. Понял, только переспросив и вспомнив то, о чем часто как-то само собой забывалось: что война началась не в сорок первом, а в тридцать девятом году. И немец назвал не наш город, а Динан в Бельгии, где немецкие танки прорвали фронт французов.
– Накормите, если захочет, и отправьте в штаб армии, в разведотдел, – приказал Серпилин. – Потребуется там сегодня же для подтверждения данного им показания. Ясно?
Сказал строго, напоминая Ильину, что никаких случайностей не имеет права быть.
– Ясно, товарищ командующий.
– За успешно проведенный бой благодарю личный состав полка. Тех, кто отличился, представьте к наградам, – сказал Серпилин. И, садясь в «виллис», остановил собиравшегося лезть на заднее сиденье Синцова: – Садись к радистам. Как выедем из лесу, будет получше слышимость, передашь Бойко, что действительно едем, и тот факт о Моделе, что пленный сообщил. Пусть доложит в штаб фронта, не дожидаясь нашего приезда.
21
К вечеру Могилев был взят и окончательно очищен от немцев. Но Серпилину пришлось и после этого работать еще много часов, планируя будущее – все то, что возникало и требовало срочных решений в связи с новой, дополнительной директивой Ставки. Их фронту было приказано, развивая успех, с ходу форсировать Березину и вместе с соседними фронтами стремительно наступать на Минск.
