Сосэки Нацумэ - Ваш покорный слуга кот
— Возможно, ты чувствуешь своими печенками, — заговорил Докусэн-кун, — но не следует давать человеку возможность иметь индивидуальный характер, ибо это стеснит еще больше отношения между людьми. Почему Ницше выдумал своего сверхчеловека? От этой самой тесноты. Сверхчеловек — это олицетворение философии тесноты. На первый взгляд может показаться, что сверхчеловек — это идеал, к которому следует стремиться, а на самом деле это всего-навсего продукт недовольства. Ницше прозябал в девятнадцатом веке, когда нельзя было без оглядки на других перевернуться с боку на бок. Он нес всю эту чушь от отчаяния. Когда я его читаю, я испытываю не восхищение, а жалость. Его голос — это не голос безумного смельчака и идейного борца, а вой обиженного, который испытывает боль и поэтому проклинает все на свете. Но так и должно было случиться. В древние времена стоило появиться какому-либо герою, и все уже собирались вокруг него, и все были довольны. Если бы такое положение сохранилось до сих пор, Ницше не пришлось бы создавать героя при помощи пера и бумаги. Вот Гомер и другие старинные авторы тоже изображали сверхчеловеческие характеры. Но разве их можно сравнить со сверхчеловеком Ницше? Их характеры светлые и радостные. На них приятно смотреть. Были веселые подвиги, эти подвиги весело изложили на бумаге, и читатель не испытывает никакой горечи. Но во времена Ницше не появлялось ни одного героя. А если бы герой и появился, никто бы не признал его героем. В древности был один Конфуций, вот он и болтал, что в голову взбредет. А в наше время Конфуциями хоть пруд пруди. Не исключено даже, что все люди — Конфуции. И сколько ни убеждай других, что ты Конфуций, никто на тебя внимания не обратит. Это и порождает недовольство. А недовольство, в свою очередь, порождает книжных сверхчеловеков. Мы желали свободы, и мы получили ее. Но мы ее не ощутили в полной мере. И европейская цивилизация хороша только на первый взгляд, на самом же деле она никуда не годится. А вот у нас на Востоке с древних времен отдавалось предпочтение совершенствованию духа. И это было правильно. Да вы оглянитесь! Из-за развития индивидуализма все стали неврастениками. Дальше уже некуда идти. Только теперь люди стали понимать значение пословицы: «Народу под князем спокойно», и справедливость слов о том, что нагие и голодные — это и есть народ. Но теперь уже поздно. Так спившийся пьяница может жалеть о том, что начал когда-то пить сакэ.
— Это очень пессимистическая теория, сэнсэй, — сказал Кангэцу-кун. — Но я, как это ни странно, никакой тревоги не испытываю.
— Это потому, что ты только что женился, — сразу объяснил Мэйтэй, а хозяин вдруг сказал:
— Ты совершаешь громадную ошибку, когда женишься и думаешь, что женщина — это доброе и умное существо. В назидание я хочу прочитать тебе кое-что интересное. Слушай внимательно. — Он взял в руки старую книгу, которую недавно принес из кабинета. — Эта книга — старинная книга. И из нее видно, что женщины были существами вредными уже в те времена.
— Поразительно, — сказал Кангэцу-кун. — Когда была написана эта книга?
— Это Томас Нэш, шестнадцатый век.
— Еще более поразительно. Неужели уже в те времена ругали мою жену?
— Он ругает разных женщин. К их числу, несомненно, принадлежит и твоя жена. Поэтому слушай.
— Еще бы, конечно, буду слушать. Очень вам благодарен.
— Написано: «Вначале познакомлю вас со взглядами на женщин, высказанными древними мудрецами и философами». И вот… Вы слушаете?
— Все слушаем. Даже я, холостяк, слушаю.
— «Аристотель сказал: известно, что женщина — источник всяких неприятностей. И если жениться, то нужно брать женщину маленькую, а не большую, ибо малая неприятность лучше большой. От нее меньше хлопот…»
— Кангэцу-кун, у тебя жена большая или маленькая?
— Она — большая неприятность.
— Ха-ха-ха… Интересная книга. Читай дальше.
— «Некто спросил: что есть величайшее чудо? Мудрец ответил: верная жена…»
— А кто этот мудрец?
— Имя не указано.
— Наверное, рогоносец.
— Теперь о Диогене. «Некто спросил: когда нужно жениться? Диоген ответил: юношей рано, стариком поздно».
— Додумался же до такого Диоген-сэнсэй, сидя в бочке.
— «Пифагор сказал: на свете есть три страшные вещи. Сказал: огонь. Сказал: вода. Сказал: женщина».
— Смотрите, какие глупости говорят греческие философы! На мой взгляд все эти страшные вещи ничего не стоят. Я вот в огне не горю, в воде не тону… э-э… — Докусэн-кун замялся.
Мэйтэй пришел на помощь:
— На женщин не кидаюсь.
Хозяин стал читать дальше:
— «Сократ сказал, что величайшим трудом для человека является управление женщиной. Демосфен сказал: если человек хочет замучить врага, пусть он подарит ему свою жену, ибо она поднимет в семье ветер и бурю и днем и ночью будет мучить его. Сенека считал женщину и невежество двумя величайшими бедствиями мира. Марк Аврелий сказал, что женщиной так же трудно управлять, как заморскими владениями. Платон считал, что женщины украшаются, дабы скрыть природное уродство. Валерий в письме другу писал, что для женщин на этом свете нет ничего невозможного, и молил богов, чтобы они сжалились над другом и оградили его от женских козней. Он же писал: что есть женщина? Она — враг дружбы и любви. Она — мука неизбежная. Она — вред обязательный. Она — соблазн природный. Она — яд, сладкий, как мед. Если бросить женщину — безнравственно, то не бросить ее — преступление…»
— С меня хватит, сэнсэй. Если наслушаешься такого о жене, то ничего уже не будет нужно.
— Тут еще несколько страниц. Послушай уж заодно.
— Лучше остановиться, — заметил Мэйтэй. — Вероятно, вот-вот изволит вернуться госпожа…
И в этот момент из столовой донесся голос хозяйки:
— О-Сан, поди сюда!
— Вот так так! — воскликнул Мэйтэй. — Слушай, а госпожа уже дома!
Хозяин фыркнул.
— Подумаешь, — сказал он.
— Хозяюшка, когда это вы успели вернуться?
В столовой тихо, ответа не последовало.
— Хозяюшка, вы слышали, что здесь говорилось?
Ответа нет.
— Не подумайте, что это мнение хозяина! Это мнение господина Нэша из шестнадцатого века!
— Ничего не знаю, — донесся издалека голос хозяйки. Кангэцу-кун хихикнул.
— Я тоже не знаю, так что извините, пожалуйста! — крикнул Мэйтэй и захохотал. Тут с шумом отворилась парадная дверь, раздвинулись сёдзи, и в гостиную бесцеремонно ввалился Татара Сампэй-кун.
Сегодня он был не похож на себя. На нем была сверкающая белизной сорочка и сюртук с иголочки. Он был заметно навеселе, в руке у него была тяжелая корзинка с четырьмя бутылками пива. Он поставил бутылки рядом с кусками бонита и рухнул на циновки.
— Ну, как у вас желудок, сэнсэй? — осведомился он. — Все дома сидите, вот и не поправляетесь!
— А я тебе еще не сказал, лучше у меня желудок или хуже.
— Да что с того, что не сказали! Лицо у вас какое-то плохое. Совсем желтое. Сейчас надо удить рыбу. Взять в Синагава лодку и… Я в то воскресенье удил.
— Что поймал?
— Ничего не поймал.
— И все-таки хорошо было?
— Поистине душой воспрянул. А вы были когда-нибудь на рыбалке? — Он обратился ко всем сразу. — Удить рыбу очень интересно. На крошечной лодочке в огромном море…
— А я хочу на огромной лодке по крошечному морю, — заявил Мэйтэй.
— И если уж удить, то выловить кита или русалку, иначе неинтересно, — добавил Кангэцу-кун.
— Да разве такие вещи ловятся? Никакого здравого смысла у этих литераторов.
— Я не литератор.
— Да? А кто же вы? Например, дельцам, как я, здравый смысл совершенно необходим. Знаете, сэнсэй, за последнее время я весьма обогатился здравым смыслом. Вращаешься в таком обществе и сам становишься таким.
— Каким это таким?
— И знаете… вот с сигаретами… Пока куришь «Асахи» или там «Сикисима», никто на тебя внимания не обратит. — И Сампэй-кун достал и закурил египетскую сигаретку с золоченым мундштуком.
— Откуда у тебя деньги на такую роскошь?
— Денег у меня еще нет. Но я думаю где-нибудь их раздобыть. Когда куришь такие сигареты, тебе не могут не доверять.
— Отлично, — обращается Мэйтэй к Кангэцу. — И хлопот никаких. Добывать деньги, пользуясь доверчивостью людей, легче, чем шлифовать твои шарики, Кангэцу-кун. Просто комфортабельный способ.
Кангэцу не успел ответить, как Сампэй-кун вскричал:
— А, так это вы и есть Кангэцу-сан? Вы так и не стали доктором? Ну, тогда возьму я.
— Доктора?
— Нет, барышню Канэда! Мне, разумеется, неудобно перед вами, но родители так настаивают, что я согласился. Меня только беспокоило, как я оправдаюсь перед вами.
— Да вы не стесняйтесь, — сказал Кангэцу, а хозяин как-то неопределенно проговорил:
— Если хочется, то бери… Думаю, это ничего…
Мэйтэй рассмеялся:
— Вот приятная новость! Нет, поистине о дочерях беспокоиться не стоит. Я же говорил, что ее кто-нибудь возьмет! Вот у нее и появился жених, да еще какой великолепный джентльмен! Тофу-кун, вот тебе материал для новых стихов. Принимайся за дело.
