Михаил Булгаков - Том 4. Белая гвардия, Дни Турбиных
Алексей. Мы сейчас уйдем к себе. Виктор! Виктор! (Будит Мышлаевского.)
Николка. Капитан! Вставай мыться.
Мышлаевский. Исчезни сию минуту.
Тальберг. Господин Мышлаевский строг по своему обыкновению.
Елена. Ну что ты, Володя, осуждаешь? Он совсем разбит, бедняга. На него смотреть было жалко.
Алексей. Виктор, поднимайся, поднимайся.
Мышлаевский. Мм… Ну в чем дело? Петлюра пришел, что ли?
Тальберг. Петлюры здесь, к счастью, нет.
Мышлаевский. Тем лучше. Мм… А!.. Здравствуйте, господин полковник.
Тальберг. Мое почтение, капитан.
Мышлаевский. Извини, Леночка, что я заснул.
Елена. Ну что тут извиняться. Иди купаться, спать потом будешь.
Мышлаевский. Нет, потом я лучше ужинать буду.
Алексей. Никол, идем его купать.
Мышлаевский. Дай папиросу, Алеша.
Николка, Мышлаевский и Алексей уходят.
Тальберг (прикрывая за ними дверь). Я органически не выношу эту трактирную физиономию.
Елена. Володя, как тебе не стыдно! Ну что он тебе сделал плохого?
Тальберг. Он принимает наш дом, то есть, пардон, дом твоих братьев и наш, за постоялый двор. Как только появляется господин Мышлаевский, появляется водка, казарменные анекдоты и прочее. Я совершенно не понимаю Алексея. У него система окружать себя бог знает кем! Впрочем, все это скверно кончится. Среди всех этих Шервинских и Мышлаевских Алексей сам сопьется.
Елена. Если б ты знал, Володя, как мне тяжело, что ты не любишь братьев. Только что ты приехал, я так волновалась, и первые твои слова…
Тальберг. Прости, пожалуйста, это не я не люблю твоих братьев, а они меня ненавидят.
Елена. Да, они тебя тоже не любят. И это так омрачает нашу жизнь. Кругом и так все страшно, все рушится, а у нас какая-то трещина в семье и все расползается, расползается. Нехорошо.
Тальберг. Ах трещина!.. Ну конечно, трещина… Это я устроил трещину. Очаровательное семейство Турбиных, и вот я женился, ворвался. (Тревожно глянул на часы на руке.) Ах, Боже мой! Десять часов. Ээ… Десять часов. Вот что, Лена, в сторону трещину и Мышлаевского. Случилась важная вещь.
Елена. Что такое?
Тальберг. Слушай меня внимательно. Немцы оставляют гетмана на произвол судьбы.
Елена. Володя, да что ты!
Тальберг. Тсс… Никто еще не знает об этом. И даже сам гетман.
Елена. Откуда ты это узнал?
Тальберг. Только что и под строгим секретом — в германском штабе.
Елена. Что же теперь будет?
Тальберг. Что же теперь будет… Гм… Десять часов три минуты. Так-с… Что теперь будет? Лена. (Пауза.) Лена.
Елена. Что ты говоришь?
Тальберг. Я говорю — Лена.
Елена. Ну что, Лена?
Тальберг. Лена. Мне сейчас нужно бежать.
Елена. Бежать? Куда?
Тальберг. В Берлин. Гм… Десять часов и четыре минуты. Дорогая Лена. Ты знаешь, что меня ждет в случае, если придет Петлюра…
Елена. Тебя можно будет спрятать.
Тальберг. Нет-с, дорогая моя, спрятать меня негде. Да и что значит — спрятать! Не могу же я, подобно сеньору Мышлаевскому, сидеть в каком-то дурацком халате в чужой квартире. Да и все равно найдут. И ты знаешь, что ждет тех, кто служил на видных должностях у гетмана.
Елена. Постой, я не пойму, как бежать? Значит, мы оба должны уехать?
Тальберг. То-то что нет. Сейчас выяснилась ужасающая картина. Город обложен со всех сторон, и единственный способ выбраться — это выехать в германском штабном поезде сегодня ночью. Женщин они не берут. Мне одно место они дали. Благодаря моим связям.
Елена. Другими словами, ты хочешь уехать один?
Тальберг. Дорогая моя, не «хочу», а иначе не могу. Гм… Десять часов шесть минут. Лена. Поезд идет через полтора часа. Решай. Думай. И как можно скорее.
Елена. Как можно скорей? Через полтора часа? Тогда я решаю. Уезжай.
Тальберг. Ты умница. Я всегда это утверждал. Что, бишь, я хотел сказать еще? Да, что ты умница. Впрочем, это я уже сказал. Что еще… Гм…
Елена. На сколько же времени мы расстаемся?
Тальберг. Я думаю, месяца на два, на три. Я сейчас же отправляюсь в Берлин и там пережду время этой кутерьмы с Петлюрой. А когда гетман вернется…
Елена. А если он совсем не вернется?
Тальберг. Этого не может быть. Если немцы его совсем бросят, Антанта через два месяца его восстановит. Ей нужна гетманская Украина как кордон от московских большевиков. Ты видишь, я все рассчитал.
Елена. Да, я вижу. Но только вот что: как же так, ведь гетман еще тут, они формируются в армию, а ты вдруг убежишь на глазах у всех. Ловко ли это будет?
Тальберг. Милая. Это наивно. Я тебе говорю по секрету: «Я бегу», потому что ты моя жена, но ты, конечно, этого никому не скажешь. Полковники генштаба не бегают. Полковники генштаба ездят в командировку. У меня, моя дорогая, командировка в Берлин в качестве председателя технической комиссии от гетманского министерства. Что, недурно?
Елена. Очень недурно. Слушай, а что же будет с ними, со всеми?
Тальберг. Еще раз позволь тебя поблагодарить за то, что ты сравниваешь меня со всеми. Я — не все.
Елена. Ты же предупреди братьев.
Тальберг. Конечно. Конечно. Ну, итак, все устраивается хорошо. Как мне ни тяжело расстаться, Лена, на такой большой срок, обстоятельства сильнее нас. Я отчасти даже доволен, что уезжаю один. Ты побережешь нашу половину.
Елена. Владимир Робертович, здесь мои братья. Неужели же ты хочешь сказать, что они вытеснят нас? Ты не имеешь права.
Тальберг. О нет, нет, нет, конечно. Десять минут одиннадцатого. Но ты знаешь ведь пословицу: ки ва а ля шасс, пер са плас[80].
Елена. Да, эта пословица мне известна.
Тальберг. Итак, наши личные дела. Гм… У меня есть к тебе просьба. Гм… Видишь ли…
Елена. Говори, пожалуйста.
Тальберг. Здесь без меня, конечно, будет бывать… этот… Шервинский…
Елена. Он и при тебе бывает.
Тальберг. Конечно, и при мне. Но вот в чем дело. В последнее время его поведение мне не нравится, моя дорогая.
Елена. Чем, позволю спросить?
Тальберг. Его ухаживания за тобой становятся слишком назойливыми, и вот мне было бы желательно… Гм…
Елена. Что желательно было бы тебе?
Тальберг. Я не могу тебе сказать — что! Ты — женщина умная и воспитанная твоей покойной матушкой, — прекрасно понимаешь, как должно себя держать, чтобы не бросить тень на мою фамилию.
Елена. Хорошо, я не брошу тень на твою фамилию.
Тальберг. Почему же так отвечаешь мне сухо? Я ведь не говорю тебе о том, что ты мне изменишь. Я прекрасно понимаю, что этого не может быть ни в каком случае.
Елена (рассмеявшись). Почему же ты полагаешь, Владимир Робертович, что я не могу тебе изменить?
Тальберг. Елена! Елена! Елена! Я не узнаю тебя. Вот плоды общения с Мышлаевским. Мне неприятна эта шутка. Замужняя женщина. Изменить. Из хорошей семьи. Изменить. Четверть одиннадцатого. Я опоздаю.
Елена. Я сейчас тебе уложу. Позволь, а где же твой чемодан.
Тальберг. Милая. Никаких «уложу». Никаких чемоданов. Мой чемодан в штабе, а документы со мной. Нам остается только попрощаться.
Елена. А с братьями?
Тальберг. Само собой разумеется. Только смотри же — я еду в командировку.
Елена. Хорошо. Ну, прощай.
Тальберг. Не прощай, а до свиданья. (Целует.)
Елена. Алеша! Никол! Алеша!
Голос Алексея: «Да, да». Выходят Алексей и Николка.
Тальберг. Вот что, Алексей. Мне приходится сейчас опять ехать в командировку.
Алексей. Как, опять?
Тальберг. Да, такое безобразие, как я ни барахтался, не удалось выкрутиться, посылают в Берлин.
Алексей. Ах вот как!
Тальберг. И главное — очень срочно. Поезд идет сейчас.
Алексей. Сколько же ты времени там пробудешь?
Тальберг. Месяц. Два.
Алексей. А ты не боишься, что тебя отрежут от Киева?
Тальберг. Вот я и хотел сказать по этому поводу. Должен предупредить, что положение гетмана весьма серьезно.
