Альфонс Доде - Джек
Нелестный отзыв о жилище, которое они с Белизером находили просто великолепным, вселил в Джека известное беспокойство за будущее, но у него уже не было времени задерживаться на этой мысли. Через полчаса ему надо было уходить на работу, а предстояло решить и уладить столько дел, что он не знал, за что раньше приняться. Прежде всего он пошел посоветоваться с Белизером, который все так же терпеливо шагал по коридору и мог бы так прошагать до вечера, ни разу не постучав в дверь, чтобы узнать, не кончилось ли объяснение.
— Вот как получилось, Белизер! Моя мать должна будет поселиться со мной. Как нам теперь быть?
«Больше он не сможет быть нашим компаньоном. Опять свадьба откладывается», — молнией пронеслось в голове у бедняги, и он задрожал. Но он ничем не выдал своего горького разочарования, он думал лишь о том, как выручить друга из трудного положения. Лучшего жилища на всем этаже не было, и они условились, что Джек останется тут с матерью, а шляпник отнесет свой товар к г-же Вебер и будет искать для себя комнатушку в том же доме.
— Это не страшно, совсем не страшно… — повторял бедный малый, пытаясь принять беззаботный вид.
Они вернулись в комнату. Джек представил матери своего друга Белнзера, который, оказывается, хорошо помнил красивую даму из Ольшаника. На этот день торговец предоставил себя в полное распоряжение Иды де Баранси, чтобы помочь ей устроиться, — о Шарлотте, понятно, больше и речи не было. Они решили взять напрокат кровать, два стула и туалетный столик. Джек достал из ящика, где лежали его сбережения, несколько луидоров и отдал матери.
— Мама! Если тебе скучно возиться со стряпней, госпожа Вебер приготовит обед, когда освободится.
— Ни в коем случае. Я сама этим займусь. Господин Белизер укажет мне, где у вас тут съестные лавки. В твоей жизни ничего не изменится, я сама буду вести хозяйство. Увидишь, какой вкусный обед я для тебя приготовлю — ведь завтракать ты не придешь, завод далеко. К твоему возвращению все будет готово.
Она сняла шаль, засучила рукава, подобрала подол длинной юбки, чтобы приняться за дело. Джек пришел в восторг, видя такое рвение; он от всего сердца расцеловал мать и ушел на работу в самом приподнятом настроении. В тот день он трудился с особенным подъемом, все время думая о новых многочисленных обязанностях, которые он возложил на себя. Ложное положение матери часто наполняло его тревогой с тон поры, как он начал думать о женитьбе. И это отравляло ему радость и светлые упования. До чего доведет ее этот человек? Что ждет ее в будущем? Иногда его охватывал стыд при мысли, что он прочит в свекрови своей дорогой Сесиль женщину с сомнительным положением в обществе, которая у всех, кроме сына, может вызвать презрение. Теперь все меняется. Теперь он отвоевал мать, он окружит ее вниманием и нежной любовью, и она постепенно станет достойна той, кого в один прекрасный день назовет своей дочерью. Джеку казалось, что уже одно это сокращает расстояние между ним и его невестой, и в порыве радости он с такой легкостью управлялся с тяжелым прессом, что товарищи по цеху только диву давались.
— Гляньте на нашего аристократа! Какой у него довольный вид!.. Эй, малый! Видать, дела у тебя с землячкой идут на лад?..
— Лучше некуда!.. — со смехом отвечал Джек.
Весь день улыбка не сходила с его лица. Но, когда после работы он возвращался домой по улице Оберкампфа, его вдруг обуял страх. Застанет ли он еще в своей комнате ту, что утром свалилась на него как снег на голову? Он знал, до чего капризна Ида. Позорная страсть, точно цепь, приковывала ее к д'Аржантону, и это заставляло Джека бояться, как бы ее не потянуло вновь приковать себя той же цепью, от которой она только что избавилась. Да, он не шел, а летел домой, но уже на лестнице все его опасения исчезли. Покрывая глухой шум большого дома, населенного бедным людом, разливались звонкие рулады свежего голоса, как будто распевал щегол, посаженный в новую клетку. Джеку был хорошо знаком этот звучный голос.
Переступив порог своей «конуры», он замер от изумления. Выскобленная сверху донизу, освобожденная от шляп Белизера, украшенная великолепной кроватью и туалетом, которые Ида ваяла напрокат, комната преобразилась, стала как будто просторнее. В вазах стояли большие букеты цветов, купленные на улице, стол был накрыт чистой скатертью, а на ней среди недорогой посуды красовался пирог и весело поблескивали две запечатанные бутылки вина. Да и самое Иду было не узнать в вышитой юбке, в светлой кофте и маленьком чепчике на взбитых волосах. По ее прояснившемуся миловидному лицу было заметно, что она успокоилась.
— Ну как? Что скажешь? — защебетала она, бросаясь навстречу сыну с распростертыми объятиями.
Джек поцеловал ее.
— Изумительно!
— Как, по-твоему, быстро я управилась? Должна признаться, что мне очень помог Бель… До чего ж он услужлив!
— Кто? Белизер?
— Ну, конечно, мой славный Бель и госпожа Вебер.
— Ого! Я вижу, вы уже друзья.
— А то как же! Они такие милые, такие предупредительные! Я пригласила их пообедать вместе с нами.
— Черт побери! А посуда?
— Видишь ли, кое-что я уже купила, правда, немного. И у соседей взяла несколько приборов. Эти милые Левендре тоже люди обязательные.
Джек понятия не имел об этих «обязательных» соседях и удивленно раскрыл глаза.
— Но это еще не все, мой дорогой… Ты ведь толком не разглядел пирог. Я ходила за ним на Биржевую площадь, там продают пироги на пятнадцать су дешевле. Правда, это очень далеко. На обратном пути я выбилась из сил. Мне пришлось нанять фиакр.
В этом сказалась вся ее натура. Заплатить два франка за фиакр, чтобы выгадать пятнадцать су на пироге! Но видно было, что она хорошо знает все магазины. Хлебцы она купила в венской булочной, кофе и десерт были из Пале-Рояля.
Джек слушал ее, оторопев. Она это заметила и простодушно спросила:
— Может, я слишком много потратила? Да?
— Нет!.. Что ты!..
— Да, да, я вижу это по твоему носу. Но что прикажешь, в твоем хозяйстве многого не хватало. А потом, ведь не всякий день происходят такие радостные встречи! Впрочем, ты сам убедишься, что я собираюсь быть благоразумной…
Она достала из комода длинную зеленую тетрадь и с победоносным видом помахала ею в воздухе.
— Погляди, какую великолепную книгу для ведения расходов я приобрела у госпожи Левек.
— Левек, Левендре!.. Да ты уже познакомилась со всем кварталом?
— Ну да, у госпожи Левек писчебумажная лавка, совсем рядом. Очень славная пожилая дама, у нее там и кабинет для чтения. Это очень удобно. Надо же следить за литературными новинками… А покамест я купила у нее книгу для ведения расходов. Это совершенно необходимо, мой мальчик. В доме, где хотят разумно вести хозяйство, без нее шагу нельзя ступить. Вечерком, после обеда, если хочешь, мы подведем итоги. Видишь? Тут все записано.
— Ну, если все уже записано…
Их беседа была прервана приходом Белизера, г-жи Вебер и ее малыша с большой головой. Забавно было слушать, каким покровительственным и фамильярным тоном обращалась Ида де Баранси к своим новым друзьям:
— Сделайте милость, голубчик Бель, не церемоньтесь. Госпожа Вебер! Прикройте, пожалуйста, дверь, а то мальчик чихнул.
Вид у нее был важный и величественный, точно у благосклонной королевы, которая снисходит до своих бедных подданных и желает, чтобы они чувствовали себя непринужденно. Г-жа Вебер и без того чувствовала себя непринужденно. Эта славная женщина ни перед кем не робела — она сознавала, что своими сильными руками всегда заработает себе на кусок хлеба. Юный Вебер тоже ни капельки не конфузился и старательно запихивал в рот хрустящую корочку пирога. Один только Белизер слегка пригорюнился, да и было отчего! Быть уверенным, что до свадьбы осталось всего каких-нибудь две недели, почти осязать близкое счастье и вдруг узнать, что все откладывается бог знает на сколько, — это просто ужасно! Он все время вертел головой, жалостно поглядывал то на г-жу Вебер, которая, как видно, довольно спокойно отнеслась к потере компаньона, то на сияющего Джека, который ухаживал за матерью с заботливым вниманием влюбленного. Поистине жизнь человеческая походит на качели, какие устраивают дети с помощью деревянного бруска и доски: один взлетает вверх только тогда, когда другой с размаху ударяется о твердый, неровный грунт. Джек возносился в сияющие высоты, а его злополучный компаньон падал с облаков на землю, возвращался к горькой действительности. Прежде всего Белизеру, которому было так уютно в квартирке, составлявшей предмет его гордости, предстояло отныне ютиться в чулане, выходившем на лестницу: свет и воздух проникали туда через крошечное оконце, не больше форточки. На всем этаже не нашлось другого свободного помещения, а Белизер ни за что на свете не согласился бы отдалиться от г-жи Вебер даже на несколько ступенек. Этого человека звали Белизер, но его с полным правом можно было бы назвать: «Безропотность», «Доброта», «Самоотверженность», «Терпение». Было у него и много других благородных имен, но он ими себя не величал, он ими не бахвалился, однако те, кто близко с ним соприкасался, мало-помалу начинали сами о них догадываться.
