Любен Каравелов - Болгары старого времени
— Эвон, чего выдумал! Ха-ха-ха! Откуда ж это «геена огненная»? Нет, лучше поставим «гнусного кровопийцу», — сказал Гуню.
— Вот это другое дело! Это славно! — одобрил бай Ганю.
— «…который является олицетворением его стремлений и идеалов, всего честного, благородного, целомудренного, прогрессивного, либерального!» Теперь наоборот: «…который является олицетворением народного несчастья… всего бесчестного, мошенническое, развратного, мракобесного, тиранского!..», Дальше: «Мы никогда не поверим, что Ваше царское высочество вверит власть тем развратным предателям, тем невеждам и невоспитанным ничтожествам…» Это как повернуть? Стойте! Знаю. Вот как: «Позвольте нам, Ваше царское высочество, возрадоваться и выразить наши беспредельнейшие верноподданнические чувства по поводу того, что Вы вверили бразды правления тем благородным патриотам, тем образованным и воспитанным государственным мужам… которые днем и ночью стремятся подорвать основы нашего государственного строя».
— Как? Как? Тут что-то не то! — вздрогнув, перебил бай Ганю.
— А мы сейчас сделаем наоборот: вместо «подорвать» поставим «утвердить»… «И повергнуть милое отечество наше под вонючий сапог казака».
— Тут надо подумать! — сказал бай Ганю. — Тут загвоздка! Неизвестно, как нынешние поведут дело с Московией, черт их побери. Кабы знать, что мириться хотят, — тогда дело простое: можно много чего написать. «Царь-освободитель, царь-покровитель; единоутробные братья; пархатые немецкие евреи» и прочее такое. Да ведь какой еще ветер подует?.. Хорошо: «братья славяне», а ежели и нынешние против славян; оглянуться не успеешь: гоп — бай Ганю — предатель!.. Знаете что? Лучше давайте «вонючий сапог» выкинем.
— А чего поставим?
— Посто-ой, не спеши. Дай сообразить… Знаете что? Пока мы не знаем, какой ветер подует, давайте поставим надвое, а они пущай по-своему толкуют. Вот так вот: «И обнимемся братски и с русскими, и с немцами!..» Ну их совсем! Пропади они пропадом!
— Нет, этак не годится. Как же: «и — и»? Нешто с князем так говорят? — возразил адвокатских дел мастер Гуню.
— Не болтай вздора, мозгляк. Не тебе меня учить! — взорвался бай Ганю. — Ты знаешь, кто я? Знаешь, что я всю Европу исколесил? Не то что ты, чурбан! Знаешь, что разные Иречеки-Миречеки вот так вот, разинувши рот, меня слушали, когда я говорил? Мне англичане с американцами почет и уважение оказывали в Дрездене… А ты учить меня вздумал… Да знаешь, что я…
— Знаю, бай Ганю, знаю, как не знать, — оправдывался растерявшийся Гуню.
— А коли знаешь, чего ерундишь?.. Ладно, пиши что хочешь.
— Напишем так: «…и поставят нас ежели не выше, те по крайности наравне с великими европейскими державами…»
— Ладно, пущай, — одобрил бай Ганю.
— «…с великими европейскими державами, вернув нам величие Аспаруха и Крума».
— Согласен. Идет.
— Теперь дальше: «Ваше царское высочество! Timeo Danaos et dona ferentes!»… Вместо этого поставим лучше: «Vox populi, vox dei».[39] Согласны?
— Ладно, ставь на худой конец. Не совсем по-болгарски, но, коли нужно, ничего не поделаешь! — согласился бай Ганю.
— «…Вышеприведенная резолюция принята одиннадцатью тысячами виднейших граждан, которые уполномочили Ганю Балканского…» и прочее. Это можно оставить все до конца.
— А что, так и оставим одиннадцать тысяч или подкинем еще одну-две, чтоб новым угодить? Подмаслить их?
— И так много, бай Ганю. В нашем городе всех слепых да хромых сгони, и то, глядишь, одиннадцати тысяч не наберется… Ну, да чтоб угодить — ладно, пускай…
— Хорошо… Но вот дальше еще… вместо «Ганю Балканского» не важней ли будет «господина Ганю» и прочее? Чтоб видел князь, что мы — не чумазые какие, а?
— По-моему, тоже, — согласился Михал.
— Ну, время позднее, почтенные. Ехать пора! — возгласил с порога турок-извозчик.
И они отправились дальше, в Софию.
На другой день, господа, я прочел в одной из местных газет, что к большим воротам явилась депутация от города П., имевшая в своем составе Ганю Балканского, — для выражения благодарности за освобождение от тиранического режима.
А через два дня в той же самой газете прочел телеграмму из того же города, составленную от лица «нескольких тысяч» граждан и уведомлявшую представителей власти, что депутация, в которую входил бай Ганю, — самозваная и что подлинные народные представители, избранные для выражения благодарности, уже выехали в столицу.
Зная, в какой гостинице останавливается бай Ганю, я пошел к нему: не для того, чтобы выразить негодование по поводу его подлого поступка, так как никакого негодования недостаточно, чтобы подобный поступок заклеймить; но мне хотелось произвести опыт: не удастся ли заставить это жалкое существо, порождение своей среды, понять весь ужасный смысл совершенного.
Узнаю по списку постояльцев, в каком номере живет бай Ганю. Подымаюсь по лестнице, стучу; никто не откликается. Нажимаю ручку — дверь отворилась. В комнате никого. Ушли. Вижу на столе клочок бумаги, на котором почерком бай Ганю написано: «В редакцию газеты „Свободное слово“». Название газеты перечеркнуто и взамен надписано другое: «Свобода». Дальше: «Тайны Стамболова» — тоже зачеркнуто; вместо этого — «Анархия». Было ясно, что писавший долго колебался, в какую сторону ему податься, так как лист пестрел зачеркнутыми словами, которые были заменены противоположными по смыслу. Например, над зачеркнутым «патриоты» надписано «разбойники с большой дороги»; в свою очередь, и текст перечеркнут крест-накрест двумя жирными чертами, проведенными сердитой рукой, так как на вторую черту сперва не хватило чернил: пришлось опять обмакнуть перо в чернильницу, и тогда черта, сделавшись вдвое жирней, — была доведена до конца. Под зачеркнутыми строками стояло следующее:
«В обезьян превратили нас, чтобы черт вас побрал совсем…»
Бай Ганю проводит выборы{136}
Посвящаю этот очерк бесценному другу моему Цветану Радославову{137}
— Не болтайте чепухи. Говорю вам: надо выбрать тех, кто за правительство, — воскликнул бай Ганю, крепко ударив кулаком по столу.
— Да как же мы выберем тех, кто за правительство? Откуда мы добудем избирателей? Да ведь и ты, бай Ганю, как будто либерал? — осмелился возразить Бочоолу.
— Кто тебе сказал, что я либерал? — строго спросил бай Ганю.
— Как кто сказал? Да разве ты не помнишь, как колотил консерваторов, как поносил их? Как же не либерал? Ведь, по твоим словам, ты даже Иречеку хвалился, что ты либерал! — возражал Бочоолу.
— Эх ты, простофиля! — со снисходительной улыбкой ответил бай Ганю. — Ну что из того, что я так сказал Иречеку? От слова не станется. Ты, дурак, то сообрази, что коли я над каким-то там Иречеком не подшучу, так над кем же мне шутить-то.
— Ты прав, твоя милость! Бочоолу, помалкивай, не мешай ему! — вмешался Гочоолу. — Я тоже консерватор.
— Да и я не чурбан бессмысленный, а как есть консерватор, — откликнулся Дочоолу. — И ты, Бочоолу, становись консерватором. Нажмем на них как следует, чтоб им ни охнуть, ни вздохнуть.
— Идет. Не знаю вот только, с кем начальник будет, — сказал Бочоолу.
— Управитель-то? Он с нашими, понятно, — сообщил бай Ганю. — И окружной с нашими тоже. Постоянный комитет — незаконный, да кто будет проверять-то: наш он. Бюро — наше. Городской совет — наш. Городской голова маленько шатается, да мы ему хвост оборвем. Общинные советы в селах нарочно не утверждены, понимаете? Ежели будут с нами — утвердим, а нет — к чертям! А насчет управителя, говорю тебе — не беспокойся: наш он.
— А грузчики? — поинтересовался Бочоолу.
— И грузчики — наши, и цыгане, и Данко Харсызин[40] — наш…
— Ведь он в тюрьме сидит за кражу! — удивился Бочоолу.
— Эка, хватился! Да мы его выпустили. Он-то и перетянул к нам грузчиков. Третьего дня пошел к ним, собрал их да как заскрипит на них зубами — те так и застыли на месте. «Зубы вам все повыбиваю, рычит, коли за бай Ганю голосовать не будете!» Ну, они согласились! Подрядил их Данко за два лева на брата и всю ночь перед выборами — пей-гуляй!
— Отчаянная башка!
— И за сколько старается, ты думаешь? За пятьдесят левов. К тем ходил, просил сто — они его выгнали, излаяли. Вот увидишь в воскресенье, как он им руки-ноги переломает! — самодовольно промолвил бай Ганю.
— Пойди, Бочоолу, позови Гуню-адвоката. Чтоб пришел, воззвание нам написал. Скажи: бай Ганю, мол, зовет!
Как только Бочоолу вышел, бай Ганю, наклонившись к приятелям, таинственно промолвил:
— Молчите! Мы этого дурака до самого дня выборов держать в надежде будем, что депутатом его сделаем; несколько бюллетеней напишем для вида с его фамилией, а остальные будут писать писаря городского совета и окружного управления… Теперь слушайте: министр хочет, чтоб я непременно депутатом был. А ты хочешь, Гочоолу, быть депутатом?
