Цзэн Пу - Цветы в море зла
— Ты говоришь со мной абсолютно искренне! — вздохнул император. — Кто сейчас во всем дворце, кроме тебя одной, так чистосердечно предан мне?! — Он отодвинул чашку с палочками и стал вытирать глаза маленьким платком. — Не могу есть!
Бао тоже не выдержала, и слезы заструились по ее щекам, словно жемчужины. Бросившись Гуансюю на грудь, она обвила его шею руками и сказала:
— Это я виновата во всех горестях вашего величества! Откровенно говоря, неприятности между вами и старой государыней начались только после бракосочетания. Уж не из-за того ли, что государь любит меня, а не императрицу? Если так, то это я навредила вам, а никто другой! Прошу вас ради интересов государства отказаться от меня!
Император крепко обнял молодую женщину.
— Я лучше умру, чем разлучусь с тобой! — сказал он нежно.
— Боюсь, что тогда ваше величество не сможет быть хозяином даже над самим собой!
— Мне остается потихоньку действовать так, как ты мне подсказала. Если я не возьму власть в свои руки и не сохраню даже любимой наложницы, то какой же я тогда мужчина?! — Он встал и гневно взмахнул рукавами. — Давай больше не говорить об этом!
Бао поспешно вышла и приказала младшему евнуху убрать со стола посуду. Долго еще они вели нежные разговоры. Ведь для влюбленных «трехдневная разлука все равно что три томительных года», им хочется, чтобы вечер радости продолжался целый век! Оставшись у императора, Бао сняла с себя драгоценности и положила их в шкатулку, где они пролежали до петушиного крика.
Быстро пролетела ночь, полная наслаждений. Когда они проснулись, шел уже пятый час. Бао торопливо поднялась с постели, оделась и, едва пригладив волосы, вернулась в свои покои. Император помедлил еще несколько минут, но затем тоже встал, умылся, съел завтрак и в обычное время, взяв с собой двух евнухов, спокойно отправился в зал Радости и долголетия пожелать тетке доброго утра.
Во дворе сияло чистое солнце, освещая желтые парчовые занавески на окнах. Кругом было удивительно тихо. Лишь любимая черная собачка вдовствующей императрицы по кличке Выдра лежала у порога и сладко посапывала. Две фрейлины — дочь князя Блестящего и жена племянника вдовствующей императрицы — дразнили висящего в медной клетке пестрого попугая.
Художница Мяо Соцзюнь сидела на перилах и, подняв голову, смотрела на плывущие по небу облака. Завидев государя, фаворитки тотчас осведомились о его здоровье, но на их лицах почему-то появилось испуганное выражение. Дочь настоятеля Гао, которую вдовствующая императрица называла «барышней», роскошно одетая и густо намазанная, стояла, грациозно изогнувшись, у самого входа в зал и, видимо, подслушивала. При появлении императора она отскочила в сторону и, приподняв дверную занавеску, пропустила его внутрь.
Государь перешагнул порог, поднял голову и остолбенел от испуга: перед ним было гневное лицо вдовствующей императрицы, холодное и непреклонное, как скала. Молодая императрица, прислонившись к трону, горько рыдала. Дрожащая Бао, низко опустив голову, стояла на коленях перед обеими государынями. Наложница Цзинь, многочисленные фрейлины и служанки, находившиеся возле окна, бросали друг на друга молчаливые взгляды.
— Его величество пожаловали! — язвительно обратилась вдовствующая императрица к вошедшему государю. — А я как раз хотела спросить, чем я провинилась перед вами? Почему вы во всем стремитесь действовать мне вопреки? Послушались чьих-то наговоров и решили оскорбить меня!
Государь поспешно опустился на колени.
— Разве я когда-нибудь перечил вам, тетушка?! А об оскорблениях и подавно говорить нечего! Где мог сыскаться столь наглый подстрекатель, о котором вы говорите? Умоляю вас не гневаться!
Старуха презрительно хмыкнула:
— Видно, я ослепла, раз сделала тебя, бессовестного, императором! Собственную племянницу отдала за тебя, сопливого! Чем она тебе не подходит? Наслушался в постели языкатой бабы и задумал оскорбить жену? Хорошую штуку ты вчера выкинул: да ведь это все равно что обругать последними словами! Она моя племянница: раз ты ругаешь ее, значит, поносишь и меня!..
— Я уже освободила для тебя комнату, — продолжала она, повернувшись к молодой императрице. — Будешь жить со мной. На свете еще много приятного, зачем ссориться с другими из-за какого-то червяка! — И старуха, вся пылая от ярости, повела императрицу за собой. — Пойдем посмотрим комнату!..
— А вы, — бросила она государю и Бао, — не притворяйтесь! Вам нужно радоваться, что я вынула у вас шип из глаза!
С этими словами она в сопровождении толпы фрейлин направилась к дверям, не обращая внимания на коленопреклоненных Гуансюя и Бао. Те, перепуганные гневом вдовствующей императрицы, не осмелились сказать ни слова и, лишь дождавшись, пока старуха уйдет, поднялись с колен.
— Что произошло? — спросил государь у Бао.
— Когда я возвратилась от вашего величества, служанки сказали мне: «Только что евнух императрицы принес вам от нее подарок». Я открыла коробку и увидела мертвую собачку. Поняв, что императрица собирается свалить все дело на меня, я уже хотела пойти к ней и объясниться, но в этот момент меня вызвали к старой государыне. Едва я вошла к ней, как она сразу начала браниться на чем свет стоит, не дав мне и слова вымолвить, и заявила, будто это я научила вас сыграть такую шутку. Я никогда не видела императрицу в таком гневе. Оправдываться все равно было бесполезно. Оставалось только стоять на коленях и терпеливо слушать ее брань. Тут вы и вошли. Такого исхода следовало ожидать… Своей мальчишеской шуткой вы заживо схоронили меня, вот и все!
Император хотел что-то ответить, но Бао заметила торчащие в окнах головы евнухов и торопливо остановила его:
— Ваше величество, идите скорее на аудиенцию. Время позднее, и сановники, вероятно, уже ждут вас!
Гуансюй кивнул головой и понуро поплелся в тронный зал. Бао задумалась. Если сейчас же не пойти к вдовствующей императрице с повинной, то жизнь вообще станет невозможной. Лучше уж сразу смириться и отправиться по свежим следам, не думая о том, как старуха ее встретит.
Все эти события произошли на следующий год после бракосочетания. С тех пор каждый раз, когда цинский император приходил пожелать своей тетке доброго утра, ответом ему было лишь холодное молчание. Так прошло три или четыре месяца, после чего внешне их отношения несколько наладились. Но на самом деле пропасть, разделяющая их сердца, становилась все более глубокой. В один прекрасный день вдовствующая императрица приказала возвести стену между своими покоями и спальней императора. В результате, когда Гуансюй направлялся к какой-нибудь из своих наложниц или наложница сама шла к нему, они неизбежно должны были проходить мимо окон вдовствующей императрицы. Это было сделано специально для того, чтобы строго контролировать каждый шаг наложниц Цзинь и Бао.
После того как начальник области Юй Минь опозорился на аудиенции, его покровитель, главный евнух Лянь, сумел свалить всю вину за продвижение невежды на наложницу Бао, приукрасив свой рассказ множеством вымышленных подробностей, которые еще больше разожгли в старухе подозрительность. Правда, император поступил с Юй Минем очень строго, и вдовствующая государыня не могла ничего возразить, однако гнев ее от этого только возрос, и она продолжала придумывать, как бы придраться к Бао.
Тем временем в связи с назначением Юй Банли на должность начальника шанхайской области отовсюду поползли слухи, будто он получил свой пост благодаря протекции Бао. Однажды, когда император и Бао находились в Запретном городе, старая императрица внезапно посетила их дворец и обнаружила там письмо Вэнь Динжу к обеим наложницам, в котором тот просил оказать содействие одному человеку, не указывая ни имени его, ни фамилии. Вдовствующая государыня моментально объявила это письмо доказательством преступления, наказала Бао батогами и снизила ее вместе с Цзинь до звания «драгоценных людей». Евнухи, присматривавшие за наложницами, были частично перебиты, а частично сосланы. Кроме того, с этих пор она запретила императору навещать обеих наложниц. Подумайте, мог ли государь покорно снести подобное надругательство над его личностью? В этом-то и состояла причина размолвки между двумя дворцами.
Вэнь Динжу, будучи наставником наложниц Цзинь и Бао, знал дворцовые дела лучше, чем кто-либо другой, а министр Гун Пин обучал самого императора, и тот часто жаловался учителю на деспотизм старой государыни. С этими людьми Цянь Дуаньминь был в очень близких отношениях, и поэтому сейчас, когда разговор коснулся описанной выше темы, оказался сравнительно осведомленным.
— Я тоже кое-что слышал о размолвке между двумя дворцами, — промолвил он, — но, как мне кажется, на низложение государя старая императрица вряд ли решится пойти. Конечно, она давно уже мечтает об этом, но ведь сейчас самый разгар войны, положение исключительно опасное. Думается, что ваше беспокойство не более основательно, чем страх человека из Цзи[315]. Если же это по-прежнему вас волнует, то генерал Лю Икунь на ваше счастье как раз в Пекине. Можете тайно повидаться с ним и попросить принять соответствующие предупредительные меры. А я посоветуюсь с канцлером Гао Янцзао и министром Гун Пином. Под предлогом защиты столицы мы вызовем в Пекин старого генерала хуайской армии Ни Гутина. Этот человек предан императору и смел, с ним можно быть абсолютно спокойным. Кроме того, мы попросим Чжуан Чжидуна — губернатора провинции Цзянсу — разместить войска Фэн Цзыцая в районе Хуайхэ — Сюйчжоу. Эти меры заставят императрицу призадуматься, а если она и решит что-нибудь предпринять, мы будем готовы к отпору.
