Герберт Уэллс - Собрание сочинений в 15 томах. Том 8
Появление пухленького маленького управляющего с бумагой в руке возвращает обоих к действительности. Ученик развивает необычайно бурную деятельность. Управляющий критическим оком смотрит на лежащие перед ним товары.
— Хупдрайвер, — спрашивает он, — как расходится эта клетка?
Хупдрайвер отрывается от мысленного созерцания своей победы над коварным велосипедом.
— Довольно хорошо, сэр. Но крупная клетка что-то залеживается.
Управляющий останавливается у прилавка.
— Есть у вас какие-либо пожелания относительно отпуска? — спрашивает он.
Хупдрайвер ухватился за свой жиденький ус.
— Нет… Мне бы только не хотелось, сэр, идти слишком поздно.
— А что вы скажете, если через неделю?
Хупдрайвер застывает в раздумье, зажав края клетчатой ткани в руках. Лицо его отражает всю происходящую в нем борьбу. Сумеет ли он научиться за неделю? Вот в чем вопрос. Но если он откажется, отпуск получит Бриггс, и тогда дожидайся сентября, а погода в сентябре очень переменчивая. Он, естественно, принадлежит к породе оптимистов. Всем продавцам тканей приходится быть оптимистами, иначе откуда бы у них взялась такая убежденность в красоте, стойкости красок и непреходящем великолепии товаров, которые они вам продают.
Итак, решение принято.
— Это меня вполне устраивает, — произносит мистер Хупдрайвер, кладя конец паузе.
Жребий брошен. Управляющий делает пометку в своей бумажке и идет в отдел готового платья к Бриггсу — приказчику, следующему по старшинству, которое строго блюдут во Дворце Тканей. А мистер Хупдрайвер, предоставленный самому себе, то разглаживает клетку, то впадает в задумчивость, посасывая языком дупло в зубе мудрости.
В тот вечер за ужином главенствующей темой разговора был бесспорно отпуск. Мистер Причард говорил о Шотландии, мисс Айзеке превозносила Бетью-и-Куд, мистер Джадсон расхваливал достоинства норфолькских равнин с таким жаром, словно это была его собственность.
— Я? — сказал Хупдрайвер, когда очередь дошла до него. — Я, конечно, проведу отпуск на велосипеде.
— Но не будете же вы целыми днями ездить на этой вашей ужасной машине? — заметила мисс Хоу из отдела костюмов.
— Буду, — заявил Хупдрайвер как можно спокойнее, теребя свои жалкие усики. — Я отправляюсь в велопробег. По южному побережью.
— Ну что ж, мистер Хупдрайвер, единственное, чего я могу вам пожелать, — это хорошей погоды, — сказала мисс Хоу. — И поменьше падать.
— Не забудьте положить в сумку баночку с арникой, — добавил младший ученик в очень высоком воротничке. (Он присутствовал при одном из уроков на вершине Путни-хилл.)
— Ты бы лучше помолчал, — отрезал мистер Хупдрайвер, пристально и угрожающе поглядев на младшего ученика, и вдруг с необычайным презрением добавил: — Сластена несчастный!
— Я теперь вполне освоился с машиной, — добавил он, обращаясь к мисс Хоу.
В другое время Хупдрайвер, очевидно, уделил бы больше внимания ироническим выпадам ученика, но сейчас мозг его был всецело занят намеченным пробегом, и ему было не до защиты своего достоинства от мелких уколов. Он рано вышел из-за стола, чтобы успеть часок поупражняться на Рохэмптонской дороге до того, как запрут двери. А к тому времени, когда в доме прикрутили на ночь газовые рожки, он уже сидел на краю кровати, растирал колено арникой там, где появился новый ушиб, и изучал карту дорог Южной Англии. Бриггс из отдела готового платья, деливший с ним комнату, сидел в постели и покуривал в полутьме. Бриггс никогда в жизни не ездил на велосипеде, но он чувствовал, сколь малоопытен Хупдрайвер, и давал ему советы, какие только приходили в голову.
— Как следует смажьте машину, — говорил Бриггс. — Возьмите с собой два лимона. Не утомляйтесь до бесчувствия в первый день. Держитесь в седле прямо. Не теряйте управления машиной и при всякой оказии нажимайте на звонок. Помните об этом, и ничего страшного, Хупдрайвер, с вами не случится, можете мне поверить.
Он помолчал с минуту, — если не считать двух-трех ругательств по адресу трубки, — и разразился новым набором советов.
— Самое главное, Хупдрайвер, не переезжайте собак. Ничего нет хуже, как переехать собаку. Не давайте машине вихлять — тут один человек насмерть расшибся из-за того, что колесо у него вихляло. Не гоните, не наезжайте на тротуары, держитесь своей стороны дороги, а как завидите трамвайную колею, сворачивайте и дуйте подальше оттуда — и всегда слезайте с велосипеда засветло. Запомните несколько таких мелочей, Хупдрайвер, и ничего страшного с вами не случится, можете мне поверить.
— Правильно! — сказал Хупдрайвер. — Спокойной ночи, старина.
— Спокойной ночи, — сказал Бриггс, и на какое-то время наступила тишина, нарушаемая лишь смачным попыхиванием трубки.
Хупдрайвер уже мчался в Страну Грез на своей машине, но едва он ее достиг, как был извлечен оттуда и возвращен в мир реальности. Что же его извлекло?
— Смотрите только не смазывайте руль. Это погибель, — говорил голос, исходивший из мерцающей красноватой точки. — Да каждый день чистите цепь графитом. Запомните несколько таких мелочей…
— А чтоб тебя!.. — произнес Хупдрайвер и нырнул с головой под одеяло.
2. Отъезд мистера Хупдрайвера
Лишь тем, кто трудится шесть долгих дней из семи — и так целый год, за исключением коротких восхитительных двух недель или десяти дней летом, — знакомо ни с чем не сравнимое ощущение, какое владеет человеком утром первого отпускного дня. Все повседневное, нудное и скучное внезапно отступает, и цепи твои падают к твоим ногам. И ты вдруг становишься господином своей судьбы, который может по своему усмотрению распоряжаться каждым часом этого длинного свободного дня: ты можешь идти, куда тебе заблагорассудится, никого не надо величать «сэр» или «мадам», не надо носить булавок на лацкане, можно сбросить черный пиджак, надеть те цвета, какие тебе по сердцу, и быть Человеком. Жаль времени, потраченного на сон, жаль даже тех минут, что потрачены на еду и питье, ибо они отнимают у вас драгоценные мгновения. Десять благословенных дней не надо будет вставать до завтрака и, натянув старое платье, спешить в унылый, темный магазин, открывать ставни, вытирать пыль, снимать чехлы с прилавков, приводить все в порядок; не будет повелительных окриков? «Да пошевеливайтесь же, Хупдрайвер!», не придется наспех глотать пищу и, преодолевая скуку, обслуживать придирчивых старух. Первое отпускное утро — самое восхитительное, ибо все ваше богатство еще у вас в руках. А потом каждый вечер сердце сжимается, и перед вами возникает неумолимый призрак — предчувствие скорого возвращения. Мысль о том, что вам предстоит вернуться и снова на двенадцать месяцев засесть в клетку, черной тенью начинает заслонять солнце. Но в первое утро у отпуска еще нет прошлого, и эти десять дней кажутся вечностью.
К тому же погода стояла отличная, обещая череду чудесных дней; по глубокому синему небу были разбросаны ослепительные громады белых облаков, словно небесные косцы сгребли в скирды остатки вчерашних туч, чтобы потом вывезти их на телегах. На Ричмондской дороге заливались дрозды, а на Путни-хилл пел жаворонок. В воздухе чувствовалась свежесть росы; капельки росы или остатки ночного ливня поблескивали на листьях и в траве. Хупдрайвер рано позавтракал благодаря любезности миссис Ганн. Он вывел свою машину и направился с ней к вершине Путни-хилл; все внутри у него пело. На середине подъема лохматый черный кот перебежал ему дорогу и скрылся под воротами. Ставни больших кирпичных домов за живыми изгородями были еще закрыты, но наш герой и за сто фунтов не поменялся бы местами ни с одним из их обитателей.
На нем был новый коричневый костюм велосипедиста — изящное, стоимостью в тридцать шиллингов, одеяние, состоящее из просторной спортивной куртки с поясом и бриджей, а ноги его, многострадальные ноги, за все перенесенные невзгоды были более чем вознаграждены толстыми клетчатыми носками — «тонкими в следу, плотными на икре». Позади седла в аккуратной сумке из американского брезента лежала смена белья, а звонок, руль, втулки и лампа, хоть и немного поцарапанные, ослепительно сверкали в лучах восходящего солнца. На вершине холма, после одной-единственной неудачной попытки, закончившейся, к счастью, падением на траву, Хупдрайвер наконец взгромоздился на велосипед и, величаво и осторожно крутя педали и оставляя за собой благородный волнообразный след, отправился в свой великий велопробег по Южному побережью.
Для описания этой первоначальной фазы его пути существует лишь одно подходящее выражение — «сладострастные изгибы». Он ехал не быстро, ехал не по прямой, требовательный критик сказал бы даже, что ехал он плохо, зато он ехал свободно, размашисто, используя всю ширину дороги и даже заезжая на дорожку для пешеходов. Волнение не покидало его. Пока что ему никто не попался — ни попутный, ни встречный, но день еще только начался, и дорога была пуста. Он был настолько не уверен в своей власти над машиной, что решил заранее слезть с седла, как только появится что-либо на колесах. Длинные синие тени деревьев лежали на дороге, утреннее солнце горело янтарем. Добравшись до перекрестка на вершине Вест-хилл, где устроен водопой для скота, он повернул на Кингстон и налег на педали, преодолевая небольшой подъем. Полевой сторож в бархатной куртке, вышедший спозаранок обозреть свои владения, уставился на него. Мистер Хупдрайвер все еще брал подъем, когда на вершине холма показалась голова ломовой лошади.
