РИЧАРД ХИЛЬДРЕТ - БЕЛЫЙ РАБ
И взяв с полки другую, еще более толстую, книгу, он прочел вслух следующие строки:
"Раб - тот, кем владеет хозяин. Последний имеет право продать его, распоряжаться им лично, его трудом или использовать ремесло, которым раб владеет. Раб не может что-либо делать, что-либо приобретать или предпринимать иначе, как в пользу хозяина". Так, дружочек ты мой, гласит закон Луизианы, на основании которого ты - моя рабыня. Надеюсь, что ты поймешь необходимость примириться с обстоятельствами и подчинишься моим желаниям. Все мы, - закончил он гнусавым голосом, с благочестивым видом возведя взор к потолку, - все мы должны подчиняться воле провидения и законам нашей страны.
Немало девушек, оказавшись в положении Элизы, разразились бы громкими криками или упали бы в обморок. Есть и такие, которые в подобную минуту лишились бы рассудка от ужаса. Элиза не вскрикнула, не упала в обморок. Она твердо заявила, что никогда и ни при каких обстоятельствах не признает за кем-либо право превратить ее в рабыню.
Запертая на ночь в какую-то кладовушку на чердаке в доме Джильмора, Элиза на следующее утро добилась от маленькой девочки-негритянки, принесшей ей кусок хлеба, чтобы та как-нибудь передала Касси ту самую записочку, о которой уже упоминалось выше. Мистер Джильмор, в надежде заставить девушку подчиниться, приказал посадить ее на хлеб и на воду. Судя о других по себе, негодяй рассчитывал, что голод окажется лучшим способом принудить ее к повиновению.
Элизе, попавшей в лапы этих волков в овечьей шкуре, оставалось только молить бога о помощи. В полусне ей казалось, что временами перед ней из тумана выступают лица Монтгомери и покойного отца, и ей чудилось, что отец старается успокоить ее, а Монтгомери с распростертыми объятиями спешит к ней на помощь.
Прошло два дня. Мистер Джильмор не показывался. Никто не имел доступа к ней, кроме все той же маленькой негритянки, раз в день приносившей ломоть хлеба и кружку с водой. Делая вид, что она - как ей, вероятно, было приказано - избегает всякого общения с заключенной, маленькая негритянка ухитрилась сунуть Элизе записочку от Касси, принесенную Кольтером. В этой записке мы сообщали Элизе, что около дома неусыпно дежурят ее друзья, советовали ей при первой возможности бежать и указывали, где она найдет надежное убежище.
На третий день под вечер, почти в тот самый час, когда Монтгомери и я выходили из дома, чтобы попытаться освободить бедную узницу, мистер Джильмор, проглотив предварительно для храбрости изрядное количество вина, отпер дверь и вошел в каморку, где была заперта Элиза.
Услышав его шаги на лестнице, Элиза успела укрыться позади столика, составлявшего вместе со стулом и старым брошенным на пол матрацем всю меблировку этой жалкой комнаты.
Джильмор шагнул к девушке, но она повелительно крикнула ему, чтобы он остановился, в то же время выхватив маленький кинжальчик, который Монтгомери перед ее отъездом из Нью-Йорка подарил ей вместе с золотой цепочкой. Прощаясь с ней, Монтгомери надел ей на шею эту цепочку, шутливо заметив при этом, что, пускаясь в такой длинный путь, нужно иметь при себе оружие для самозащиты. Отправляясь к мистеру Джильмору, Элиза совершенно случайно надела эту цепочку с висевшим на ней маленьким кинжалом.
При виде этой изящной игрушки Джильмор рассмеялся. Все же он остановился и, пододвинув к себе единственный находившийся в комнате стул, уселся на него и принялся читать нудную проповедь полуюридического, полуцерковного содержания на тему о том, какое безумство оказывать сопротивление законной власти, и об обязанности человека подчиняться господним велениям. Даже и Томас Литтльбоди, эсквайр и знаменитый бостонский адвокат, или преподобный доктор богословских наук Дьюи собственной персоной не могли бы проявить более блестящего красноречия.
Мистер Джильмор счел нужным довести до сведения Элизы, что сопротивление с ее стороны столь же греховно, сколь и бесполезно, принимая во внимание то, что ей неоткуда ждать помощи. Касси, по его словам, была накануне продана, а прибывший сегодня вечером из Нью-Йорка Монтгомери находится уже в руках мистера Агриппы Кэртиса; достойным образом покарав юношу за дерзость, мистер Агриппа Кэртис намеревается отправить его работать на одну из плантаций на Красной реке. Ей, следовательно, на него рассчитывать нечего: Монтгомери для нее больше не существует.
Услышав такую страшную весть и не имея возможности проверить ее достоверность, Элиза побледнела. Она была глубоко взволнована: ее страшила не столько собственная судьба, сколько тяжелая участь, грозившая ее возлюбленному. Она выронила из рук кинжал, но в это время дверь, которую Джильмор оставил незапертой, распахнулась, и на пороге появился Монтгомери.
Подходя к дому Джильмора, мы застали у входа верного Кольтера, который неусыпно следил за всем происходившим внутри. От рабов, обслуживающих дом, ему удалось узнать точное расположение комнат, где была заключена Элиза.
Сославшись на неотложное дело, о котором нам будто бы необходимо посоветоваться с мистером Джильмором, мы все трое добились возможности проникнуть в дом.
Кольтер и я остались внизу, чтобы обеспечить затем беспрепятственный выход из дома, а Монтгомери, с давних лет знакомый с расположением комнат, поспешно взбежал по лестнице и направился к каморке, где была заключена Элиза.
Неслышно подкравшись к двери, Монтгомери широко распахнул ее. Джильмор, сидевший спиной к двери и с напряженным вниманием следивший за тем, какое впечатление его лживое сообщение, умело связанное с церковно-юридической проповедью, производит на заключенную, не заметил вошедшего.
Увидев Монтгомери, Элиза вскрикнула. Джильмор поспешно обернулся, но в то же мгновение чья-то сильная рука схватила его за горло. Монтгомери с размаху швырнул его головой вперед в угол комнаты, где лежал матрац, опрокинул на него стол и, схватив Элизу за руку, с быстротой молнии спустился с ней по лестнице и выбежал на улицу.
Мы с Кольтером следовали за ними, образуя арьергард. Все события развернулись с неимоверной быстротой, без малейшего шума и суматохи.
Полчаса спустя вся наша счастливая семья - Касси, Монтгомери, Элиза и я - была в сборе. Нужно было разрешить еще один немаловажный вопрос - как выбраться из Нового Орлеана. Ведь нигде - ни здесь, ни в какой-либо другой части этих самых Соединенных Штатов Америки, громогласно называющих себя "свободными" и находящихся в полной власти неприкрытого деспотизма, не видно было над волнами и следа оливковой ветки, за которую мы могли бы ухватиться, не было и дюйма земли, на которую мы могли бы ступить уверенно.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
На следующий день мы, благодаря заботам Кольтера, проявлявшего до последней минуты неослабную энергию и преданность, сели на пароход, который, направляясь вверх по реке, без дальнейших приключений довез нас до Питтсбурга. Оттуда мы, перевалив через горный хребет, добрались до Балтиморы и, проскакав на почтовых до Нью-Йорка, сели на пассажирский пароход, державший курс на Ливерпуль. Ни днем, ни ночью не чувствовали мы себя в безопасности, пока не услышали рокота синих волн океана, ударявшихся о борт корабля. Но даже и здесь не ощущали мы полного покоя, пока над нами реял полосатый американский флаг.
Лишь тогда, когда корабль бросил якорь в великобританской гавани, мы поняли, что спасены…
Перед отъездом из Нового Орлеана Элиза оставила Кольтеру доверенность и копию с завещания мистера Джемса Кэртиса. Эти документы давали возможность Кольтеру предъявить иск к Грипу Кэртису и восстановить Элизу в правах наследства. Одновременно с этим мы заключили с Кольтером соглашение, предоставлявшее ему в собственность половину всего имущества, которое ему удастся отвоевать.
В лице Джильмора Кольтер встретил опасного и ловкого противника, но и сам он действовал с энергией и настойчивостью страстного игрока. Чтобы легче разобраться во всех тонкостях дела, он занялся изучением права и вскоре завоевал себе в судебных органах репутацию человека редкой прозорливости и ловкости. Он преследовал Джильмора всюду, разрушая его самые тонкие сети и юридические козни. Он не давал этому мерзавцу передышки. Мы посылали ему время от времени небольшие суммы денег, и по прошествии пяти лет Кольтер добился восстановления Элизы в правах и добросовестно переправил ей половину оставленного ей наследства. Половину, доставшуюся Кольтеру по договору с нами, он честно заработал.
Кольтер до сих пор с большим успехом продолжает выступать в Новом Орлеане в качестве адвоката, и однажды был даже поднят вопрос о выдвижении его кандидатуры в конгресс. Его убеждения, однако, были сочтены недостаточно "южными", и кандидатура его отпала.
Закончилось, наконец, после трех- или четырехлетней судебной волокиты и дело, возбужденное мистером Грипом Кэртисом против Монтгомери за оскорбление действием, нанесенное моим сыном "почтенному" бостонскому негоцианту.
