Арчибальд Кронин - Цитадель
Он поспешил в зал совета и только смутно успел заметить, что зал большой, что за высоким столом уже расположились все члены совета, а на председательском месте — сэр Дженнер Хеллидей. Он остановился в дальнем конце зала, где уже сидели все участники процесса с видом актеров, ожидающих своего выхода. Здесь были Гоппер, Мэри Боленд с отцом, миссис Шарп, доктор Сороугуд, мистер Бун, палатная сестра Майлс из больницы Виктории. Эндрью обвел глазами весь ряд. Затем торопливо сел подле Гоппера.
— Я, кажется, просил вас прийти пораньше, — сказал адвокат недовольным тоном. — Первое дело уже кончается. Опоздать на заседание совета было бы фатально.
Эндрью ничего не ответил. Гоппер был прав, — председатель уже читал приговор по предыдущему делу. Приговор был неблагоприятный: исключение из состава врачей. Эндрью не мог отвести глаза от осужденного, виновного в каком-то неблаговидном поступке. Это был жалкий, обтрепанный субъект, вид которого говорил о тяжелой борьбе за существование. Выражение полнейшей безнадежности на лице этого человека, осужденного высоким собранием его коллег, пронизало Эндрью дрожью.
Но он не успел ни о чем подумать, только почувствовал мимолетный порыв сострадания. В следующую минуту вызвали его. Со сжавшимся сердцем слушал он, как читали официальное обвинительное заключение.
Затем выступил мистер Джордж Бун, представитель обвинения. Худая, подтянутая фигура во фраке, гладко выбритое лицо, пенсне на широкой черной ленте. Он заговорил неторопливо, размеренно.
— Господин председатель и вы, господа, дело, которое вам предстоит рассмотреть, не имеет ничего общего ни с одной из систем лечения, предусмотренных разделом двадцать восьмым Акта о врачевании. Напротив, оно является явным примером связи лица медицинской профессии с лицом, не числящимся в списках врачей, и позволю себе напомнить, что совет совсем недавно имел случай осудить аналогичный поступок.
Факты таковы. Больная Мэри Боленд, страдающая туберкулезом верхушек легких, была принята в палату доктора Сороугуда больницы Виктории восемнадцатого июля сего года. Там она находилась под наблюдением доктора Сороугуда до четырнадцатого сентября, когда она выписалась из больницы под предлогом, что желает вернуться домой. Я говорю «под предлогом», так как в день ее выхода пациентка домой не уехала, а была встречена у сторожки привратника доктором Мэнсоном, который тотчас отвез ее в лечебное заведение, именуемое «Бельвью» и предназначенное, насколько я знаю, для лечения легочных заболеваний.
По приезде в место, именуемое «Бельвью», пациентка была уложена в постель и осмотрена доктором Мэнсоном совместно с владельцем предприятия мистером Ричардом Стилменом, не имеющим диплома врача и... э... надо добавить, чужестранцем. После осмотра на консилиуме — прошу совет запомнить эту фразу — на консилиуме доктора Мэнсона с мистером Стилменом было решено подвергнуть больную операции, то есть привести ее в состояние пневмоторакса. После этого доктор Мэнсон сделал местную анестезию, и вдувание было произведено доктором Мэнсоном и мистером Стилменом.
Теперь, господа, после краткого изложения фактов я, с вашего разрешения, вызову свидетелей. Доктор Юстесс Сороугуд, пожалуйста.
Доктор Сороугуд встал и вышел вперед, сняв очки и держа их наготове. Бун начал опрос.
— Доктор Сороугуд, я не хотел вас беспокоить. Нам прекрасно известна ваша репутация, можно даже сказать — ваша слава специалиста по легочным болезням, и я не сомневаюсь, что вами руководила лишь снисходительность к младшему коллеге. Но скажите, доктор Сороугуд, верно ли, что в субботу утром десятого сентября доктор Мэнсон настоял на консультации вашей с ним по поводу больной Мэри Боленд?
— Да.
— И верно ли также, что во время этой консультации он настаивал на методе лечения, который вы находили неподходящим?
— Он хотел, чтобы я ей сделал пневмоторакс.
— Совершенно верно. И в интересах больной вы отказались?
— Отказался.
— А после вашего отказа не заметили ли вы чего-нибудь странного в поведении доктора Мэнсона?
— Как вам сказать... — замялся Сороугуд.
— Смелее, смелее, доктор Сороугуд. Мы понимаем ваше естественное колебание...
— Он в то утро был не совсем такой, как всегда. Кажется, он был не согласен с моим решением.
— Благодарю вас, доктор Сороугуд. А скажите, ничто не давало вам повода предполагать, что больная недовольна своим лечением в больнице, — при одной мысли об этом по чопорному лицу Буна скользнула бледная усмешка, — что она имеет какие-либо основания жаловаться на вас или младший персонал больницы?
— Ровно ничего. Она всегда казалась довольной, веселой и счастливой.
— Благодарю вас, доктор Сороугуд. — Бун взял со стола другую бумагу. — А теперь, сестра Майлс, пожалуйте.
Доктор Сороугуд сел на свое место. Сестра его палаты выступила вперед. Бун продолжал:
— Сестра Майлс, в понедельник утром двенадцатого сентября, на третий день после консилиума доктора Сороугуда и доктора Мэнсона, приходил ли доктор Мэнсон навестить больную Боленд?
— Приходил.
— А он обычно бывает в этот час в больнице?
— Нет.
— Что же, он осматривал больную?
— Нет. Он не просил у нас ширмы. Он просто сидел и разговаривал с ней.
— Совершенно верно, сестра. Имел с ней долгий и серьезный разговор, как сказано в вашем формальном заявлении. Но теперь расскажите нам своими словами, сестра, что произошло сразу по уходе доктора Мэнсона.
— Приблизительно через полчаса номер семнадцатый, то есть Мэри Боленд, обратилась ко мне: «Сестра, знаете, я все обдумала и решила ехать домой. Вы очень хорошо за мной ухаживаете, но я все-таки хочу выписаться в будущую среду».
Бун поспешно перебил ее:
— В среду. Так. Благодарю, сестра. Это я и хотел установить. Это все. Вы свободны пока.
Сестра Майлс вернулась на место. Адвокат сделал учтиво-довольный жест своим пенсне на ленте.
— Теперь, сестра Шарп, пожалуйста.
Пауза.
— Сестра Шарп, вы можете подтвердить заявление относительно действий доктора Мэнсона в среду четырнадцатого сентября?
— Да, я была там.
— По вашему тону, сестра Шарп, я заключаю, что вы были там против воли.
— Когда я узнала, куда мы отправляемся и что этот Стилмен вовсе не доктор, я была...
— Возмущена, — подсказал Бун.
— Да, возмущена, — затараторила Шарп. — Я всегда, всю жизнь работала только у настоящих докторов, у подлинных специалистов.
— Так, так, — промурлыкал Бун. — Теперь, сестра Шарп, имеется еще один пункт, который я попрошу вас вторично осветить перед советом. Действительно ли доктор Мэнсон помогал мистеру Стилмену при выполнении операции?
— Помогал, — мстительно подтвердила Шарп.
В эту минуту Эбби наклонился вперед и через председателя мягко задал ей вопрос:
— А скажите, сестра Шарп, когда происходили эти события, вы уже были предупреждены доктором Мэнсоном об увольнении?
Шарп сильно покраснела, растерялась и пробормотала:
— Да.
Через минуту она села на место. На Эндрью повеяло теплом, — Эбби во всяком случае остался ему другом.
Бун, немного рассерженный этим вмешательством, повернулся к столу, за которым заседал совет.
— Господин председатель, господа, я бы мог продолжать вызов свидетелей, но я не хочу отнимать у совета драгоценное время. Кроме того, я считаю, что дал исчерпывающие доказательства. Нет ни малейшего сомнения в том, что больная Мэри Боленд была исключительно благодаря пособничеству доктора Мэнсона увезена из палаты видного специалиста в одной из лучших больниц Лондона в сомнительное учреждение (что уже само по себе является серьезным нарушением профессиональной этики), и здесь доктор Мэнсон с заранее обдуманным намерением произвел совместно с неквалифицированным владельцем этого предприятия опасную операцию, которая была больной противопоказана, по заявлению доктора Сороугуда, специалиста, морально ответственного за ее лечение. Господин председатель и вы, господа, разрешите мне почтительно указать, что здесь мы имеем дело не с единичным явлением, как может показаться с первого взгляда, не со случайным проступком, а с сознательным, заранее обдуманным и почти систематическим нарушением закона.
Мистер Бун, очень довольный собой, сел на место и принялся протирать очки. Некоторое время стояла тишина. Эндрью упорно смотрел в пол. Для него было пыткой слушать такое тенденциозное изложение дела. Он с горечью подумал, что с ним обращаются, как с каким-нибудь уголовным преступником. Его поверенный выступил вперед и приготовился говорить.
Гоппер, как всегда, был красен, возбужден и растерянно рылся в своих бумагах.
Но странно — это как будто расположило совет в его пользу. Председатель сказал:
