Альфонс Доде - Джек
— Вот голуби, молодые голуби!..
— Кому камбалу, жареную камбалу!
— Берите кресс-салат, по шесть лиаров пучок!..
Не обращая внимания на всю эту суматоху, Джек шел своей дорогой. То и дело поднимая глаза, он при свете угасавшего дня выискивал желтые объявления о сдаче меблированных комнат. Он был счастлив, чувствовал необычайный прилив бодрости и веру в будущее, ему не терпелось поскорее начать новую жизнь, жизнь рабочего и студента. Его задевали, толкали, но он этого не замечал. Он не ощущал холода декабрьского вечера, не слышал, как молоденькие простоволосые работницы говорили друг дружке, проходя мимо него: «Пригожий парень!» И вместе с тем ему казалось, что все это обширное предместье радуется вместе с ним, укрепляет в нем уверенность в завтрашнем дне и подбадривает тем неизменно ровным, веселым настроением, которое составляет отличительную черту нрава парижан, нрава беззаботного и покладистого. В это время протрубили вечернюю зорю, и на мостовой среди толпы возник уже смутно различимый отряд людей: четко печатая шаг, солдаты маршировали под призывные звуки горна, а уличные мальчишки подсвистывали ему. Лица прохожих, заслышавших эту задорную мелодию, словно разгонявшую усталость, просияли.
«Как хорошо жить! С каким удовольствием я примусь за работу!» — говорил себе Джек, бодро шагая вперед. Неожиданно он чуть было не споткнулся о большую квадратную, походившую на шарманку корзину, набитую войлочными шляпами и фуражками. При виде знакомой клади перед его глазами сразу возникла физиономия Белизера. И дело было не только в самой корзине, но в том, что она стояла у дверей лавчонки, откуда доносился запах вара и кожи, а в узком ее окне красовались в несколько рядов крепкие подметки, украшенные блестящими шляпками гвоздей.
Джек тут же припомнил постоянные муки своего приятеля, бродячего торговца, его неосуществимую мечту о башмаках, сшитых по мерке. Заглянув в лавку, он и в самом деле различил неуклюжую и нелепую фигуру торговца шляпами — тот был все так же уродлив, но куда более опрятен и лучше одет. Джек очень обрадовался этой встрече. Сперва он постучал в оконце, но безрезультатно. Тогда он вошел в лавку, но Белизер его не заметил, — он весь ушел в созерцание башмаков, которые ему показывал лавочник. Но он покупал их не для себя, а для малыша лет четырех-пяти, бледного, с одутловатым лицом и громадной головою, которая раскачивалась на худенькой шее. Пока сапожник примерял мальчику ботинки, Белизер с нежностью улыбался ребенку и говорил:
— Ну, как, дружок, удобно, не жмет?.. У кого теперь ножки будут в тепле?.. У моего дружочка Вебера.
Появление Джека, как видно, нисколько его не удивило.
— А, это вы! — сказал он до того невозмутимо, как будто они виделись накануне.
— Здравствуйте, Белизер! Что вы тут делаете? А это что, ваш малыш?
— Нет это сынишка госпожи Вебер, — сказал бродячий торговец со вздохом, который, судя по всему, означал: «Я бы не возражал, чтобы он был мой».
Потом, повернувшись к сапожнику, он спросил:
— Они у вас свободные?.. Он сможет шевелить пальцами?.. Ох, это такая мука, когда обувь жмет!
Бедняга с таким отчаянием уставился на свои ноги, что сразу стало ясно: если ему уже было по карману заказать башмачки для сынишки г-жи Вебер, то позволить такую роскошь для себя он еще был не в состоянии.
Наконец, по крайней мере раз двадцать спросив ребенка, удобно ли ему, заставив его пройтись и потопать ножками по полу, Белизер со вздохом извлек из кармана длинный вязаный кошель красного цвета, который раздвигался на кольцах, достал оттуда несколько серебряных монеток и вложил их в руку сапожнику с тем раздумчивым и сосредоточенным видом, какой обычно принимают люди из народа, когда им приходится платить деньги.
Выйдя из лавки, он спросил Джека:
— Вам куда, приятель?.. — Тон у него был достаточно выразителен; он словно хотел сказать: «Если вы пойдете в эту сторону, я пойду в противоположную».
Джек уловил эту холодность, но не мог ее себе объяснить и простодушно ответил:
— Сказать по правде, я и сам не знаю… Я нанялся на поденную работу к Эссендекам и теперь ищу жилье поближе к заводу.
— К Эссендекам?.. — удивился бродячий торговец, хорошо знавший все заводы в предместье. — Туда не так — то просто попасть. Надо иметь незамаранную рабочую книжку.
И он многозначительно подмигнул, а Джеку слова «незамаранная рабочая книжка» все объяснили. С Белизе ром было то же, что и с доктором Ривалем. Торговец тоже был уверен, что Джек похитил тогда шесть тысяч франков. Верно говорят, что, если человека опорочат, а потом оправдают, все равно на нем остается пятно. Но когда Белизер узнал обо всем, что произошло в Эндре, когда он увидел собственноручное свидетельство директора, выражение лица у него сразу изменилось, и славная, добродушная улыбка, как в былые времена, осветила его землистую физиономию.
— Послушайте, Джек, уже вечер, поздно искать ночлежку. Пойдемте ко мне, я теперь сам себе хозяин, жилье у меня просторное, вы у меня и заночуете… Идемте, идемте!.. Я даже сделаю вам одно заманчивое предложение… Но об этом потолкуем за обедом… Ну, пошли!
И вот все трое — Джек, бродячий торговец и сынок г-жи Вебер, новые башмачки которого поскрипывали на тротуаре, — направились в предместье со стороны Менильмонтана: там, на улице Пануайо, и жил Белизер.
Дорогой он рассказал Джеку, что, когда его сестра из Нанта овдовела, он возвратился в Париж, прихватив и ее с собою, что теперь он больше не расхаживает по провинциальным дорогам и что дела у него, в общем, идут недурно… Время от времени он прерывал свое повествование и выкрикивал: «Шляпы, шляпы, шляпы!», — он чувствовал себя в этих местах, как дома, рабочие фабрик и заводов хорошо знали его. Под конец ему пришлось взять на руки жалобно вздыхавшего малыша.
— Бедняжка! Не привык ходить! — пояснил Белиэер. — Он ведь из дому не выходит. Для того, чтобы иногда брать его с собой, я и заказал ему по мерке эти славные башмачки… Матери по целым дням дома не бывает. Она разносит хлеб по квартирам. Нелегкое занятие, сами понимаете. Но она женщина стойкая… Уходит из дому в пять утра, разносит хлеб до полудня, забежит на минутку к себе, перекусит и опять уходит до вечера в булочную. А ребенок все время сидит дома один. За ним соседка приглядывает, а когда ей недосуг, его сажают на стульчик, привязывают, чтобы он до спичек не дотянулся, и пододвигают к столу… Ну вот мы и дома.
Они вошли в подъезд одного из тех огромных домов, где живут рабочие. Он был весь изрезан узкими оконцами и пересечен длинными коридорами, где бедный люд устанавливает железные печки и прибивает вешалки, чтобы хоть немного освободить свои тесные комнаты. В этот коридор выходят все комнаты, и в открытые двери видны были полные дыма помещения, где плакали и кричали дети. Сейчас люди обедали. И Джек, проходя мимо, видел, как все сидят за столом, освещенным свечою, слышал, как дребезжит дешевая посуда.
— Приятного аппетита, друзья! — то и дело повторял продавец шляп.
— Добрый вечер, Белизер! — весело и дружески отвечали ему, не переставая жевать.
Проходили они и мимо других, более мрачных углов. Здесь очаг не теплился, свеча не горела. Женщина и целая куча детишек с тоской поджидали отца, надеясь, что хоть сегодня, в понедельник вечером, он что-нибудь принесет им из субботней получки.
Комната бродячего торговца помещалась на седьмом этаже, в конце коридора, и, пока они туда добирались, Джек успел рассмотреть множество убогих каморок, где ютились рабочие, — они тесно жались одна к другой точно сотовые ячейки в улье, самую верхнюю занимал Белизер. И все же бедняга, видно, очень гордился своим жилищем.
— Сейчас вы увидите, Джек, как хорошо я устроился, сколько у меня места… Только погодите. Прежде чем идти к себе, я должен отвести малыша госпожи Вебер.
Как человек, запросто бывающий в доме, он достал из-под соломенной подстилки, лежавшей у порога соседней комнаты, ключ, отпер дверь и, направившись прямо к печке, где уже с полудня на медленном огне варился суп к ужину, зажег свечу, потом, усадив ребенка и привязав его к высокому стульчику возле стола, сунул ему в руки две крышки от кастрюль, чтобы тот не скучал.
— А теперь пойдемте отсюда, — сказал он Джеку. — Госпожа Вебер скоро придет. Любопытно было бы поглядеть на ее лицо, когда она увидит, что ее сынок в новых башмачках… То-то она удивится!.. Ей вовек не догадаться, откуда они взялись, нипочем не догадается. В доме много жильцов, и все жильцы ее так любят!.. Да, забавно.
И он уже заранее ухмылялся, отпирая дверь своей комнаты, этого длинного чердачного помещения, перегороженного пополам. Сквозь стеклянную дверь видна была спаленка. Наваленные всюду фуражки и шляпы говорили о занятии жильца, а голые стены свидетельствовали о его бедности.
