Эрнст Гофман - Игнац Деннер
Деннер спокойно взирал на происходящее с эшафота; когда же судья произнес эти слова, горящие глаза его завращались, он заскрипел зубами и взвыл с диким отчаянием, что разнеслось в воздухе подобно воплю беснующегося безумия: «Сатана, сатана! Ты обманул меня — горе мне! Горе мне! Все кончено, кончено, все пропало!» Его снесли вниз с эшафота, он упал на землю и захрипел: «Я хочу во всем признаться! Я хочу во всем признаться!» Казнь отложили, и Деннера тоже возвратили обратно в тюрьму, где были приняты все меры к тому, чтобы он не смог совершить побег. Ненависть его охранников была лучшим оружием против хитрости его союзников.
Через несколько мгновений после того, как Андреса ввели к тюремному надсмотрщику, он уже держал в своих объятиях Джорджину. «Ах, Андрес, Андрес, — лепетала она, — наконец-то ты снова со мной, и теперь я знаю, что ты невиновен, а ведь даже я сомневалась в этом!»
Оказалось, что хотя от Джорджины и скрыли день казни, она все же, влекомая необъяснимым страхом и тревожным предчувствием, отправилась в Фулду и попала на место казни как раз тогда, когда муж ее взошел по роковой лестнице, которая вела к смерти. Купец же все это долгое время, пока шло расследование, провел в поездках по Франции и Италии, а теперь возвращался через Вену и Прагу. Случай или, скорее, Небеса пожелали, чтобы он появился на месте казни в самый решающий момент и спас несчастного Андреса от позорной смерти. Он услышал историю Андреса в гостинице, и у него сразу же возникла мысль, что Андрес мог быть тем самым участковым егерем, который два года назад получал наследство своей жены. Как только он увидел Андреса, то убедился, что предчувствие его не обмануло. Усилиями доброго купца и молодого графа фон Ваха пребывание Андреса во Франкфурте было восстановлено по часам; тем самым подтвердилась его полная невиновность и непричастность к ограблению и убийству. В конце концов и сам Деннер признался, что Андрес говорил правду об отношениях с ним, заметив только, что, видать, сам сатана его ослепил, ибо он на самом деле был уверен, что в замке фон Баха Андрес сражался на его стороне. За вынужденное участие в разграблении имения арендатора, а также за законопротивное спасение Деннера Андрес, по словам судьи, уже искупил свою вину тяжелым и длительным пребыванием в тюрьме, пытками и страхом смерти; посему он был освобожден от дальнейшего наказания и поспешил со своей Джорджиной в замок фон Ваха, где благородный граф отвел им под жилье одну из пристроек, требуя от Андреса лишь несложной егерской службы, которая была ему необходима: граф был страстный охотник. И судебные издержки тоже заплатил граф, так что наследство Андреса и Джорджины ничуть не уменьшилось.
Процесс против нечестивого Игнаца Деннера принял теперь совершенно иной оборот. Произошедшее на месте казни, казалось, совершенно преобразило его. Его насмешливая дьявольская гордыня была сломлена, а из подавленной души потоком полились признания, от которых у судей волосы становились дыбом. Деннер обвинял себя — и при этом глубоко покаялся — в союзе с сатаной, который поддерживал с самой ранней юности. Поэтому дальнейшее расследование проводилось с участием соответствующих духовных лиц. О своей прежней жизни он рассказал столько странного и необычного, что это можно бы было посчитать плодом больного воображения, однако наведение справок в Неаполе, родном, по его словам, городе, полностью все подтвердило. Выписка из рассмотренных духовным судом в Неаполе документов пролила свет на обстоятельства происхождения Деннера.
Много лет назад в Неаполе жил старый чудаковатый доктор по имени Трабаччио, которого из-за его необычного, но всегда успешного лечения называли Чудесным Доктором. Казалось, возраст был не властен над ним, походка его была быстрой и молодой, хотя некоторые местные жители и подсчитали, что ему уже должно было быть лет восемьдесят. Лицо его было ужасающе искривлено и сморщено, а взгляд едва ли можно было вынести без внутреннего содрогания. Больным, однако, он часто делал добро, и говорили, что зачастую одним лишь только острым, устремленным на больного взглядом лечил он тяжелые, затяжные недуги. На свой черный костюм доктор набрасывал обычно широкий красный плащ с золотыми аксельбантами и кистями, из-под крупных складок которого торчала длинная шпага. В таком виде и с ларцом, полным лекарств, которые сам готовил, ходил он к своим больным по улицам Неаполя, и многие с отвращением его сторонились. Обращались к нему лишь в случае крайней необходимости, и он никогда не отказывал, даже если ему не приходилось рассчитывать на особое вознаграждение. Несколько его жен скоропостижно скончались; все необычайно красивые, они в большинстве случаев были деревенскими проститутками. Доктор запирал их и разрешал только посещать богослужения, да и то в сопровождении старой, уродливой женщины. Эта старуха была неподкупной; любая, самая хитроумная попытка молодых сластолюбцев приблизиться к молодым красавицам, женам Трабаччио, оказывалась безуспешной.
Хотя богатые люди и платили доктору Трабаччио хорошие деньги, доходы никак не соответствовали тому богатству, состоящему из наличности и драгоценностей, которые он складывал дома и которые ни от кого не скрывал. При этом временами он бывал щедр до расточительства и имел привычку каждый раз, когда умирала его очередная жена, давать большой обед, расходы на который не меньше, чем в два раза, превышали те доходы, которые приносила доктору его практика за целый год. Последняя жена родила ему сына, и он запирал его, как и жен: никто и никогда его не видел. Лишь на обеде, который он устроил после смерти его матери, маленький трехлетний мальчик сидел за столом, и все гости были поражены красотой и умом ребенка, которого по его поведению вполне можно было принять за двенадцатилетнего, если бы его возраст не выдавала внешность. Именно на этом приеме доктор Трабаччио сообщил, что поскольку его желание иметь сына наконец сбылось, то жениться он больше не будет.
Огромное богатство доктора, но еще более его таинственная личность, чудотворное лечение, когда от одного лишь его прикосновения и взгляда отступали неизлечимые болезни, послужили поводом для самых невероятных слухов, которые молва разносила по всему Неаполю. Доктора Трабаччио считали алхимиком, заклинателем дьявола и наконец обвинили в союзе с сатаной. Последний слух распространился после странного происшествия, случившегося с некими благородными дворянами. Однажды поздно ночью они возвращались с какого-то приема и, сбившись под действием винных паров с дороги, забрели в какую-то безлюдную, подозрительную местность. Вдруг впереди что-то зашуршало, зашелестело и к перепуганным дворянам подошел большой огненно-красный петух с острыми оленьими рогами на голове и человечьими глазами. Дворяне сбились в кучу, петух прошествовал мимо, а за ним проследовала высокая фигура в блестящем, отороченном золотом плаще. «Это Чудесный Доктор Трабаччио», — прошептал один из дворян. Сразу протрезвевшие от вида ужасного призрака, дворяне набрались храбрости и последовали за мнимым доктором и петухом, свечение перьев которого указывало путь. Они увидели, как обе фигуры действительно подошли к дому доктора, стоявшему в отдаленном и пустынном месте. Петух взмыл вверх и забил крыльями в большое окно над балконом; оно со скрипом отворилось, старческий женский голос проворчал: «Заходите, заходите в дом, постель теплая, и возлюбленная ждет уже давно, ждет давно!» Казалось, что доктор поднялся по невидимой лестнице и скрылся вслед за петухом через окно, которое захлопнулось с таким стуком, что по всей пустынной улице загремело и зазвенело. Потом все стихло. Онемевшие и окаменевшие от ужаса, стояли дворяне в черной тьме ночи.
Все эти слухи достигли ушей духовного суда, и было принято решение выследить и разоблачить дьявольского чудотворца. Выяснилось, что в комнатах доктора действительно часто появляется красный петух, с которым он разговаривает и спорит так, словно беседуют двое ученых. Духовный суд намеревался заключить доктора Трабаччио в тюрьму как гнусного колдуна, однако светский суд опередил суд духовный и послал сбирров[2] арестовать доктора и заточить в тюрьму. Старика забрали, а мальчика так и не смогли найти. Все двери закрыли и опечатали, вокруг дома выставили стражу.
Этому судебному делу предшествовали следующие события. В Неаполе и его окрестностях начали умирать известные люди, причем, по единодушному мнению врачей, от яда. Многочисленные расследования не приносили никаких результатов, пока наконец один молодой повеса из Неаполя, известный ловелас и транжира, не признался в отравлении своего дяди, рассказав, что яд он купил у домоправительницы Трабаччио. За старухой проследили и поймали на горячем — когда несла куда-то надежно запертый ларец с маленькими колбами, на которых были написаны названия различных лекарств, а на самом деле внутри находился жидкий яд. Когда старой карге пригрозили пытками, она призналась, что доктор Трабаччио уже много лет изготавливает яд, известный под названием Аква Тоффана[3], и что именно тайная продажа этого яда, в которой она принимала участие, была самым большим источником его доходов. Кроме того, поведала старуха, он состоит в союзе с дьяволом, который является к нему в разных обличьях. Каждая из жен рожала зловещему доктору ребенка, и никто вне стен дома об этом даже не подозревал. Когда же очередному ребенку исполнялось девять недель либо девять месяцев, Трабаччио с большой торжественностью бесчеловечно его убивал, разрезая ему грудь и вынимая сердце. Каждый раз при этой операции присутствовал и дьявол по большей части в образе летучей мыши с человеческим лицом. Это чудище раздувало своими широкими крыльями уголья, на которых Трабаччио готовил снадобье из крови, вытекающей из сердца ребенка. Именно это снадобье и обладало чудодейственной силой противостоять любой болезни. Жен Трабаччио вскоре после этого тем или иным способом убивал, причем так искусно, что даже самый пристальный взгляд врачей не мог обнаружить ни малейших признаков насильственной смерти. Лишь последняя жена Трабаччио, родившая ему сына, который жив и сейчас, умерла естественной смертью.
