Герман Вук - Городской мальчик
– Джейк, зачем волноваться? Я так скажу, мирненько. Пауэре честный человек. Так, эдак. Может, к лучшему. Поговорить, решить. По-доброму. Нас никто не грабит. Куча денег. Надежные люди. Я так скажу, не горячись. Может…
Герби узнал высокий голос и корявую прерывистую речь отцовского компаньона мистера Кригера. Компаньон был робкого вида, высокий, с проседью в волосах и крошечными глазками в окружении морщин. Самой замечательной его чертой была бессвязная речь, в которой заплутал бы и военный шифровальщик. Мистер Кригер отличался безнадежной неуверенностью в себе. По его твердому убеждению, любое законченное предложение грозило ему ловушкой и крахом всей жизни. Поэтому он взял себе за правило не говорить предложениями. Сложив в уме фразу, он как бы приплясывал на Цыпочках вокруг да около, касаясь языком примерно одного слова из четырех. Эта хитроумная уловка позволяла ему отказаться от любых сказанных невпопад слов под тем предлогом, что его неправильно поняли.
Джейкоб Букбайндер, знакомый с шифром благодаря многолетнему опыту, обратил на Кригера испепеляющий взгляд, который Герби отлично знал по двум памятным взбучкам.
– Сделай одолжение, Кригер, дай мне сказать. Что «к лучшему», отдать наше Хозяйство за полцены и остаться с жалкими крохами, да еще не у дел?
– Кто говорит? Только по-мирному. Одно мнение, другое мнение. Не за двести тысяч долларов. Только большинством. Тридцать лет в деле. Я честный человек, ты честный человек. Пауэрс другого мнения, но тоже честный человек. Я так скажу, по-мирному…
Словесный поток мистера Кригера прервал чужой голос, произнесший: «Простите, я займу одну минуту», – причем, судя по выговору, его обладатель был нездешним, наверняка не из Бронкса, а может, даже не из Нью-Йорка. Герби с опаской приподнял голову над подоконником и увидел дородного молодого человека с пшеничными волосами, который жестикулировал дымящейся трубкой. Незнакомец был одет, как любят одеваться мужчины в противных «кино про любовь»; все было новое, добротно сшитое, из мягкой ткани, какой не встретишь на улице Гомера.
– Хочу сказать, господа, вы несправедливы ко мне. Я мог бы сладить дело с «Интерборо», не откладывая, но считал себя обязанным встретиться с вами, и вот я здесь. Мы переливаем из пустого в порожнее. Между прочим, сегодня у моей жены день рождения и мне нужно успеть на поезд, так что буду от души признателен, если наша беседа закончится как можно быстрее.
– Простите великодушно, что мы потратили несколько минут, обсуждая, как нас выбросят на улицу.
– Ну знаете, это вообще неправда и удар ниже пояса, – возмутился мистер Пауэрс. – Компания «Интерборо» намерена оставить вас обоих на руководящих должностях…
– Великолепно, – с горечью сказал Джейкоб Букбайндер, – значит, у нас все-таки будет работа.
Я снова имею то, с чего начал два месяца спустя после приезда в эту страну, только теперь я на двадцать пять лет старше. Но что такое двадцать пять лет?
Пауэре встал и нетерпеливым движением накинул широкое, серое с синим пальто.
– Извините, господа, поезда не ждут, а мы топчемся на месте. Надо решать, и я искренне огорчен нашими разногласиями, но вынужден просить вас приступить к голосованию…
– Голосование. Пятьдесят один против сорока девяти – как обычно, – произнес мистер Букбайндер. – В этом году у нас было много поводов вспоминать об этих цифрах.
– Сожалею о вашей резкости и сарказме, но полагаю, это ваше право, – ответил Пауэре, застегивая пальто. – Будьте любезны, приступим к голосованию.
Герби и Клифф, сидевшие на корточках у деревянной перегородки, обменялись недоуменными взглядами. Они понимали, что происходят важные события, но разобраться в них было им не под силу.
– Господа, я так скажу. – (Это опять Кригер.) – Обида… никакого толку. Как хорошо? Будущее… думать. Все молодые… Лучше единогласно… Времена меняются, миллион возможностей, может, не так уж плохо. Может, с «Интерборо» сильнее, лучше? Я так скажу. Все добрые друзья, порядочные, раз, два, три, помирились. Тридцать лет в деле, всякий знает – честный человек. Коли решать, так решать…
– Спасибо, Кригер, за желание отдать наш завод единогласно, – вмешался Букбайндер. – А вы, молодой человек, то есть мистер Пауэре, будьте добры, сядьте.
– Простите, мистер Букбайндер, но поезд…
– На поезд придется опоздать.
Герби услышал в голосе отца нотку отчаянной решимости и ощутил необъяснимое волнение. Он увидел, как затравленный ледовщик подошел к массивному сейфу, встроенному в стену, и поднес руку к диску набора.
– В Библии сказано, что всему есть свое время, – обратился он к Пауэрсу. – Так вот пришло время кое-что рассказать вам обоим.
Мужчины уставились на Букбайндера, а тот принялся набирать шифр сейфа.
– Вам будет интересно узнать, мистер Пауэрс, что комбинация чисел составлена из даты рождения моего сына Герби: один-четырнадцать-семнадцать. Я оказал ему эту маленькую честь, потому что, когда ему было три года, он своими ручонками замешивал раствор под угловой камень нашего Хозяйства.
Герби хотел шепнуть Клиффу: «Точно, я помню», – но не мог оторвать глаз от отца. Мистер Букбайндер распахнул дверцу сейфа, придвинул к себе из глубины зеленую железную коробку, на которой белой краской были намалеваны инициалы Дж. Б., и отпер ее.
– Сядь, Кригер, и вы, пожалуйста, тоже, мистер Пауэрс, – жестко повторил он. Потом поставил открытую коробку перед собой на стол и как загнанный волк посмотрел на двоих мужчин.
Если бы Джейкоб Букбайндер висел над пропастью или упал в яму и к нему скользила кобра, тогда его сын сразу оценил бы обстановку и, быть может, лихо бросился бы на выручку. Он откликнулся бы даже на такую отвлеченную беду, как утеря карты с обозначением золотой жилы. Но дальше его киноэкранное образование не распространялось, и он не мог по достоинству оценить разыгравшуюся сцену. Родительские несчастья обычно случаются в лабиринтах арифметики, скрытых от глаз мальчиков, которые еще пыхтят над неправильными дробями. А между тем отцу Герби грозила самая настоящая опасность.
Герби не знал одного важного обстоятельства, а именно, что Хозяйство не принадлежит его отцу и мистеру Кригеру. Они начали его сооружение, имея так мало денег, что пришлось остановиться на полпути, и ни один банк не соглашался дать ссуду на завершение строительства. Очутившись на грани разорения, Букбайндер нашел лазейку: он уступил закладную и пятьдесят один процент акций Хозяйства богатому и мудрому старику-ирландцу по имени Пауэре, продавшему им участок земли, где возводилось Хозяйство, и угадавшему в Букбайндере человека, который наверняка возвратит долг сторицей. С его помощью ледовое предприятие вернулось к жизни. Строительство было закончено. Хозяйство процветало, и Букбайндер не очень сожалел о заплаченной им немилосердной цене – утрате прав владения, ибо Пауэре оказался добродушным, тихим хозяином, довольствовавшимся процентами, которые он получал каждый год.
Семь лет спустя старик умер. «Бронкс-ривер айс компани», как и все его внушительное состояние, фактически перешла в собственность его сына Роберта, который вскоре показал себя залогодержателем совсем иного толка. Короче говоря, Боб Пауэре был игроком и выпивохой. Большое наследство часто достается таким молодым людям; в итоге происходит обычно то же, что со снежным комом, припрятанным в горячей духовке. Некоторые утверждают, что для общества это хорошо, поскольку обеспечивает перераспределение благ без всякого социализма. Так или иначе, для ледового завода в этом не было ничего хорошего. Когда молодой мистер Пауэре попал в стесненные обстоятельства, он начал буквально преследовать Джейкоба Букбайндера, требуя больше дивидендов и более высоких процентов. Он надеялся, что настанет день, когда найдет на Хозяйство покупателя и обратит эту недвижимость в кругленькую сумму наличных.
Тут надобно рассказать о великой тайне, в которую были посвящены лишь мистер и миссис Букбайндер.
За месяц до кончины залогодержатель призвал Джейкоба Букбайндера к своей постели, в красивую католическую больницу, выходящую окнами в Ван Кортленд-парк. Там умирающий и отец Герби поговорили по душам, и, когда богатый старик благодарил Джейкоба Букбайндера за честный труд, у того навернулись на глаза слезы.
– По-настоящему, Джейк, владельцем Хозяйства должен быть ты, – сказал он под конец, и слабая улыбка осветила его серое, утопающее в белых подушках лицо. – Но коли ты не владелец, то лучшее, что я могу сделать, чтобы уберечь сына от него самого, – это передать тебе контрольный пакет акций… Надеюсь, Джейк, тебе больше повезет с твоим мальцом, чем мне – с моим.
Из папки на кровати он достал лист голубой бумаги, нацарапал что-то карандашом и отдал отцу Герби. Озадаченный ледовщик прочитал написанные на листе несколько строк, потом отошел к окну, устремил взгляд на парк, полыхающий осенними красками, и заплакал. В бумаге говорилось следующее:
